Дурной вкусъ читателей.
Не въ одно наше время ученые жалуются на книгопродавцевъ, что они охотнѣе печатаютъ пустыя, нежели умныя книги. Въ етомъ виноваты не книгопродавцы, a читатели; ибо еслибъ расходъ на умныя книги былъ также великъ, какъ на книжки, единственно заключающія въ себѣ что нибудь любопытное по случаю (brochures du temps), то повѣрьте, что книгопродавцы предпочитали бы всегда сочиненія умныя глупымъ. Одинъ новѣйшій писатель жалуется на сіе такимъ образомъ: "Всякой день видитъ (говоритъ Дюпень) выходящихъ множество маленькихъ книжекъ на Французскомъ языкѣ, и ни одного сочиненія древнихъ на Греческомъ или на Латинскомъ. Вкусъ къ просвѣщенной древности совсѣмъ потерянъ; одна новость нравится; истинная и основательная ученость не въ модѣ; довольствуются одними поверхностными знаніями. Никто не учится основательно; свѣдѣнія о древности почерпаютъ изъ новѣйшихъ книгъ, и весьма рѣдко доходятъ до самаго источника. Я почитаю ето общественнымъ несчастіемъ, постигшимъ республику ученыхъ, и думаю, что есть причина опасаться, чтобъ сія поверхностная ученость не довела насъ до состоянія худшаго, нежели невѣжество и варварство вѣковъ прошедшихъ {Dupin Bibliot. des auteurs eccl. T. II. p. 200, edit. de Holl.
Art. Craterus, rem. А.
Но что бы сказалъ сей г. Дюпень, елибъ онъ былъ Русской и жилъ въ наше время? что бы сказалъ онъ о нашей бѣдной учености, состоящей изъ одного почти французскаго языка? (Я не разумѣю здѣсь публики, которая и вездѣ немного ученѣе нашей, a гдѣ писателей Русскихъ.) Съ какимъ сожалѣніемъ онъ отозвался бы о нашей словесности! Знаю, что нѣтъ правила безъ исключенія; но должно признаться, что исключенія сіи весьма рѣдки. Перевод. }."