Джулія оставила театръ и не вернулась къ бабушкѣ. Она наняла себѣ комнатку и продолжала вести книги м-ра Брадберри и собирать деньги съ его должниковъ. Это занимало у нея весь день. По вечерамъ она сидѣла у себя въ комнатѣ и думала. Она не привыкла читать, знакомыхъ у нея не было и она не нуждалась въ развлеченіяхъ. Она сидѣла размышляя и припоминая. Иногда она оставалась въ переплетной старика, который курилъ трубку и разсуждалъ о беззаконіи допускать людей быть бѣдными. Джулія слушала, но ничего не говорила. Но все же это было для нея нѣкотораго рода развлеченіемъ. Она стала очень молчалива; въ сущности вернулась къ тому, чѣмъ была въ прежнее время; опять стала пассивной молчаливой дѣвушкой, добросовѣстно выполнявшей возложенныя на нее обязанности. Она никогда не ворчала и не жаловалась и ей повидимому и въ голову не приходило, что у нея есть какія-нибудь права или основанія ждать чего-либо отъ судьбы. Походка ея утратила прежнюю развязность; щеки снова поблѣднѣли, плечи сгорбились; грудь похудѣла. Когда она шла, то глядѣла въ землю; всѣ наряды, которыми она украшала себя, когда ходила гулять съ Джимомъ, были спрятаны и больше не появлялись на свѣтъ Божій.
И совсѣмъ тѣмъ она не въ силахъ была вполнѣ вернуться къ прежней, монотонной жизни. Провести воскресенье на старый ладъ ей казалось нестерпимымъ. Поэтому въ хорошую погоду она уходила за городъ и одна бродила по тѣмъ мѣстамъ и дорогамъ, по которымъ гуляла съ Джимомъ. Поля были теперь мокры я сиротливы, изгороди лишены всякой зелени, овраги, по которымъ она собирала полевые цвѣты, были полны палыхъ темныхъ листьевъ. Она гуляла по мокрымъ тропинкамъ и снова переживала счастливые дни, которые она проводила здѣсь съ своимъ милымъ; или же сидѣла на какомъ-нибудь пнѣ, въ глухомъ уголку, куда никто кромѣ нея не заглядывалъ, и вспоминала о лѣтнихъ солнечныхъ, чудныхъ дняхъ, пока не наступали сумерки и короткій эвиній день не смѣнялся ночью. Тогда она вспомнила, что Джимъ сидитъ въ тюрьмѣ и что она та самая дурная женщина, которая его привела туда, и медленно возвращалась домой въ свою одинокую келью. Печальная и нездоровая жизнь! Вѣчно къ воспоминанію прошлыхъ радостей примѣшивался упрекъ, что она виновата во всей этой бѣдѣ. Ея милый сидитъ въ тюрьмѣ, облеченный въ арестантское платье. Бѣдный Джимъ! Бѣдный Джимъ! Онъ попалъ въ худую компанію. Она была этой худой компаніей; она была дурной женщиной, отъ которой предостерегалъ другихъ судья; она свела его съ пути добродѣтели на путь порока. Они говорятъ, это потому, что она актриса. Еслибы не это, никто бы этого не говорилъ. А она была актрисой съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ научилась ходить, и никогда не знала, что она дурная. Какъ все это странно!
Я разъ читалъ исторію объ одной маленькой дѣвочкѣ, которой приходилось впервые идти на исповѣдь. Она желала очистить свою душу отъ всѣхъ грѣховъ и почерпнула изъ книги (заботливо составленной католической церковью) всѣ грѣхи, какіе только бываютъ на свѣтѣ, и всѣ ихъ присвоила себѣ,-- такъ что, когда она стала на колѣни передъ патеромъ, то вывела его изъ того сонливаго состоянія, въ какомъ выслушиваютъ эти почтенные люди своихъ духовныхъ дѣтей, самой удивительной и неожиданной исповѣдью. Она начинала съ убійства, грабежа, святотатства и шла, развиваясь далѣе, въ ужасающихъ размѣрахъ. Никогда еще и ни одинъ патеръ не былъ такъ удивленъ.
Еслибы Джулія встрѣтила патера и этотъ послѣдній приказалъ ей стать на колѣни и исповѣдываться во грѣхахъ, она сказала бы:
Я -- раскрашенная дрянь; я -- потерянная женщина; я свела молодого человѣка съ праваго пути, и привела его къ грѣху и погибели; я -- дурная компанія; мои стопы ведутъ къ воротамъ ада; моя порочность должна служить примѣромъ и предостереженіемъ для всѣхъ молодыхъ людей.-- И на дальнѣйшіе разспросы какъ и что было, она прибавила бы, что погибель вызвана ничѣмъ инымъ какъ прогулками съ нимъ по полямъ, на виду у всѣхъ, и питьемъ чая въ общественныхъ садахъ, на глазахъ толпы гуляющихъ. Я бы желалъ, чтобы Джулія встрѣтила этого патера.
Въ дождливые воскресные дни, Джулія ходила въ церковь, но робко, какъ будто бы ей тамъ было не мѣсто. Музыка и пѣніе нравились ей, служба казалась своего рода представленіемъ, смыслъ котораго ускользалъ отъ нея. Раза два она ходила на митинги "Арміи Спасенія", гдѣ игра на цимбалахъ, на трубахъ и возгласы ораторовъ напоминали ей мелодраму. Когда всѣ собравшіеся тамъ люди начинали пѣть и она видѣла, какъ религіозный экстазъ сообщался отъ одной скамейки къ другой и мужчины и женщины громко рыдали и кричали: слава!-- сердце ея тоже трогалось и она проливала слезы, которыя можно было принять за слезы убѣжденія. Но когда ее увѣщевали выдти впередъ и сѣсть на скамью покаянія и повергнуть свои грѣхи къ подножію Распятія, она снова черствѣла душой, потому что не знала за собой грѣха, хотя и имѣла несчастіе быть актрисой.
Въ началѣ декабря, быть можетъ, вслѣдствіе ея одинокихъ загородныхъ прогулокъ суровою зимою, старинный кашель вернулся въ ней и сталъ раздирать ей грудь. Въ январѣ онъ усилился, не давая ей покоя ни днемъ, ни ночью, такъ что щеки ея провалились, а также и грудь, а плечи совсѣмъ сгорбились.
Тогда м-ръ Брадберри перевелъ ее къ себѣ на квартиру и уступилъ ей свою собственную спальню, и не пускалъ ее на улицу, иначе какъ днемъ, и только тогда, когда не было холоднаго вѣтра. Его обращеніе съ дѣвушкой стало мягкое и нѣжное; онъ придумывалъ для нея такія кушанья, которыя могли бы возбудить въ ней аппетитъ; привелъ къ ней доктора и заставлялъ ее принимать лекарство и старался изо всѣхъ силъ разсѣять мракъ и отчаяніе, царившія въ душѣ бѣдняжки. Онъ убѣждалъ ее, что Джима скоро выпустятъ на свободу и что его слѣдуетъ принять съ открытыми объятіями, потому что онъ ничего худого не сдѣлалъ, былъ только безпеченъ, а это еще не Богъ вѣсть какое преступленіе; и что сама она ровно ни въ чемъ не виновата, такъ какъ изъ всѣхъ невинныхъ дѣвушекъ въ мірѣ, она -- самая невинная. Но его слова никакого другого дѣйствія не производили какъ только то, что она начинала плакать, а когда онъ говорилъ о томъ, что ея милаго выпустятъ на свободу, то она содрогалась, потому что думала, что онъ навѣрное позабылъ ее, какъ его мать на то надѣялась. А можетъ быть, онъ также убѣдился, что она дурная женщина и теперь стыдится ея. Когда дѣвушка наслушается столькихъ грубыхъ и жестокихъ словъ, обращенныхъ къ ней, то ласковыя слова заставляютъ ее плакать.
Въ послѣднее воскресенье февраля мѣсяца -- Джимъ долженъ былъ быть выпущенъ въ первый понедѣльникъ марта мѣсяца -- м-ръ Брадберри встрѣтилъ на Сити-Родъ дѣдушку и бабушку Джуліи, гулявшихъ подъ ручку. Ихъ отпустили на цѣлый день изъ богадельни, такъ какъ теперь они облеклись въ красивый и изящный мундиръ дома призрѣнія св. Луки. Нельзя было бы встрѣтить болѣе почтенную и добродѣтельную на видъ чету, какъ эти два старичка. Прохожіе могли подумать, что они пожертвовали все свое имущество на добрыя дѣла, и этимъ объясняется ихъ почетная бѣдность,-- такимъ сѣдымъ патріархомъ смотрѣлъ старикъ и такой кроткой старушкой казалась его жена.
М-ръ Брадберри остановилъ ихъ и прорычалъ:
-- Что касается Джуліи...
-- О! какая неблагодарная и дрянная дѣвчонка!-- перебила бабушка.-- О! бросить своихъ престарѣлыхъ...
-- Что касается Джуліи,-- продолжалъ онъ, не обративъ вниманія на перерывъ,-- то я думаю, что она умираетъ. Я нашелъ нужнымъ объявить вамъ это, потому что не намѣренъ дозволить вамъ безпокоить ее въ послѣдніе дни, какіе ей осталось еще прожить, бѣдняжкѣ! У ней нѣтъ для васъ больше денегъ. Но вотъ что я вамъ скажу. Я знаю, что вы привыкли напиваться хоть разъ въ недѣлю на ея деньги. Хорошо, Джулія побалуетъ васъ въ послѣдній разъ. Вотъ, берите и напейтесь себѣ съ Богомъ. Это будетъ въ послѣдній разъ.
И онъ протянулъ имъ два или три шиллинга, которыя старуха съ жадностью схватила, и затѣмъ чета удалилась, а м-ръ Брадберри поглядѣлъ имъ вслѣдъ, засунувъ руки въ карманы:
-- Бѣдная дѣвочка!-- пробормоталъ онъ,-- ей рѣшительно не повезло въ жизни. Охъ! и зачѣмъ это только существуютъ бѣдняки на свѣтѣ!
Въ восемь часовъ утра въ одинъ прекрасный понедѣльникъ Джимъ былъ освобожденъ. Мнѣ говорили, что выходить изъ тюрьмы кажется еще тяжелѣй, нежели входить въ нее, для такого рода подсудимыхъ, какъ этотъ молодой человѣкъ. Когда онъ вышелъ въ проклятыя ворота и очутился на улицѣ, снова свободнымъ человѣкомъ, его щеки вспыхнули отъ стыда, котораго онъ почти не чувствовалъ въ тюрьмѣ, сердце его упало, а въ глазахъ потемнѣло. Въ эту минуту кто-то тронулъ его за рукавъ, онъ пришелъ въ себя и обернулся.
То была его мать. Джимъ застоналъ и отскочилъ отъ нея съ выраженіемъ ужаса во взглядѣ.
-- Это вы?-- закричалъ онъ, отталкивая ее съ такимъ жестомъ, какого онъ не забудетъ до конца жизни.-- Вы рѣшаетесь показываться мнѣ на глаза послѣ того какъ привели меня сюда и навѣки обезчестили. Вы пришли полюбоваться на мой позоръ?
-- Я пришла узнать, раскаялся ли ты?
-- Раскаялся, какъ бы не такъ!
-- Этотъ человѣкъ, какъ бишь-его, Брадберри, приходилъ ко мнѣ вчера вечеромъ,-- холодно продолжала она.-- Онъ сказалъ мнѣ что эту женщину, твою бывшую подругу, небо покарало за ея беззаконія. Чаша ея переполнилась и она умираетъ. Онъ обвинялъ меня въ томъ, что я причиною ея смерти, но это вздоръ. Кромѣ того, единственнаго раза, когда я высказала ей правду въ глаза, я ея больше не видѣла. Ступай къ ней и постарайтесь вмѣстѣ покаяться.
Онъ не дослушалъ и убѣжалъ. Я думаю, что онъ больше никогда не увидится съ своей матерью.
Его не оттолкнуло исхудалое, измученное лицо Джуліи, ея слабость и поблекшая красота, -- какъ только она, съ тоской, повернула глаза къ двери, въ которую онъ входилъ, прежняя любовь нахлынула на него -- въ сущности она никогда и не умирала въ немъ -- съ такой жгучей нѣжностью и горькимъ раскаяніемъ, какихъ онъ вовсе не испытывалъ въ тюрьмѣ. Онъ бросился на колѣни передъ ней и схватилъ ея руки
-- О! Джулія, Джулія!-- закричалъ онъ,-- прости меня. Я причиной всѣхъ твоихъ страданій. Но я сдѣлалъ это нечаянно, право, нечаянно. Я думалъ, что мои счеты вѣрны. Право, я думалъ, а мать не захотѣла отдать мнѣ моихъ собственныхъ денегъ. О! Джулія!
И онъ такъ горько зарыдалъ, что растрогалъ ее до глубины души.
-- Нѣтъ, Джимъ,-- сказала она, рыдая вмѣстѣ съ нимъ,-- не плачь. Виновата я одна. Всѣ говорятъ, что я виновата. И судья это говорилъ. Прости меня и оставь меня. Ты не долженъ больше водить дурную компанію. Но я тоже нечаянно пропала. Я не знала, что я дурная женщина. Я слишкомъ любила тебя, чтобы желать тебѣ худого. Джимъ, не думай, что я сдѣлала это нарочно. О! Джимъ, ты былъ добръ ко мнѣ!
Онъ божился, цѣлуя ее и рыдая, что никогда больше не оставитъ ее. Кашель ея пройдетъ и она опять поправится. Но она покачала головой.
-- Нѣтъ, Джимъ, я умираю. Докторъ говоритъ, что я очень скоро умру. Онъ сказалъ это м-ру Брадберри. Ахъ! Джимъ, не было минуты, когда бы я не была мысленно съ тобой въ тюрьмѣ. Даже по ночамъ мнѣ казалось, что я сижу около тебя и слышу, какъ бьется твое бѣдное сердце. Бѣдный Джимъ! не огорчайся такъ изъ-за меня. На свѣтѣ много дѣвушекъ лучше меня -- не актрисъ,-- такихъ дѣвушекъ, которыя понравятся твоей матери. Не печалься обо мнѣ. М-ръ Брадберри говоритъ, что умирать не больно. И быть можетъ, говоритъ онъ, -- онъ самъ хорошенько не знаетъ,-- но можетъ быть на томъ свѣтѣ будутъ цвѣты и живыя изгороди, какъ на Мусвеллъ-Гиллѣ.
-- Да,-- отвѣчалъ Джимъ,-- да, Джулія, тамъ навѣрное много цвѣтовъ.
-- Побудь со мною, Джимъ! О! я такъ рада, что ты опять со мною! Побудь со мной, Джимъ. Ты не уйдешь, скажи. О! Джимъ, какъ ты добръ ко мнѣ!
Перевод Анны Энгельгардт
"Вѣстникъ Европы", No 9, 1884