Лучше будетъ, если мы опустимъ занавѣсь надъ первыми часами этой первой ночи, проведенной Валентиной въ Иви-Лэнѣ, Достаточно объяснить, что вечернее время между восемью и двѣнадцатью часами -- самое оживленное въ Иви-Лэнѣ; что таверна "Аделаида" дѣлаетъ самыя бойкія дѣла въ это время, что улица бываетъ особенно людна, голоса особенно громки, дѣти кричатъ всего сильнѣе, женщины болтаютъ всего охотнѣе и не стѣсняются въ выраженіяхъ. Въ этотъ вечеръ какой-то пьяница бушевалъ гдѣ-то на заднемъ дворѣ дома и какой-то мужчина билъ какую-то женщину съ ругательствами, а женщина визжала. Представьте, что чьи-то шаги раздаются по вашей лѣстницѣ и какіе-то неизвѣстные люди стучатся къ вамъ въ дверь. Представьте, что домъ пустъ и вы одни въ немъ находитесь.
А между тѣмъ, Иви-Лэнъ -- не вертепъ разбойничій; его населеніе состоитъ изъ честныхъ рабочихъ мужчинъ и женщинъ, главная вина которыхъ заключается въ томъ, что они не пріучены въ сдержанности.
Около полуночи шумъ сталъ затихать и улица быстро опустѣла. Тогда Валентина заснула; но сонъ ея былъ тревоженъ и превратился бы въ настоящій кошмаръ, еслибы она знала, что Лиззи, вернувшаяся послѣднею домой, оставила входную дверь раскрытою настежь.
Когда Валентина проснулась, было уже довольно поздно, о чемъ могъ догадаться даже новичокъ, благодаря тишинѣ. Въ девять часовъ всѣ мужчины на работѣ, женщины "убираютъ" комнаты, а дѣти -- въ школѣ. Субботній покой наступилъ въ Иви-Лэнѣ и даже на его заднихъ дворахъ. Валентина лежала и дремала, думая, что она дома, и лѣниво удивляясь, почему горничная не приходитъ будить ее. Вдругъ она вспомнила, гдѣ находится; она вскочила съ постели, отдернула занавѣсы и поглядѣла изъ-за ставень на улицу.
Солнце стояло высоко въ небѣ, проливая потоки свѣта и тепла на бѣлье, развѣшанное по дворамъ; съ самаго начала вселенной солнце было, повидимому, создано для того, чтобы сушить бѣлье. Повсемѣстно царствовалъ безмятежный покой. Изъ народной школы, помѣщавшейся гдѣ-то позади дома, долеталъ глухой гулъ многихъ голосовъ, а изъ Гокстонъ-Стрита доносился отдаленный стукъ телегъ и крики разносчиковъ.
Валентина позже всѣхъ встала въ это утро въ Иви-Лэнѣ, за исключеніемъ, быть можетъ, тѣхъ, которымъ уже не суждено было больше вставать, и тѣхъ, кого удерживали въ постели горячки и другія лихія болѣзни.
Благодарная судьбѣ и нѣсколько удивленная, что ночь прошла безъ всякихъ приключеній, худшихъ нежели вечерній гамъ, Валентина занялась приготовленіемъ завтрака. Она была въ нерѣшимости насчетъ вопроса: пригласить ли дѣвушекъ изъ сосѣдней комнаты? Но боязнь Меленды заставила ее позавтракать въ одиночествѣ. У нея не было больше молока, и она не знала, откуда достать его; не было воды, и ей пришлось сойти съ лѣстницы и наполнить свой котелокъ, самой затопить каминъ, подмести комнату и убрать постель. Эти вещи не составляютъ особенно тяжелаго труда, но вообще какъ-то пріятнѣе, когда ихъ дѣлаютъ за васъ другіе. Но что эти другіе о томъ думаютъ -- этого намъ они не сообщаютъ.
Когда Робинзонъ Крузе окончательно убѣдился, что на его островѣ не было ни людоѣдовъ, ни дикихъ звѣрей, первымъ его дѣломъ было идти осматривать его. Я часто думалъ, насколько эта исторія выиграла бы въ интересѣ, будь хоть одинъ, только одинъ, тигръ на островѣ, который бы охотился за Робинзономъ и не могъ бы его поймать; а Робинзонъ стрѣлялъ бы въ него изъ засады и не попадалъ бы; и такимъ образомъ, и тигръ, и человѣкъ занимательно бы проводили время, да и читателю было бы интереснѣе читать книгу. Несомнѣнно, что въ Гокстонѣ былъ не одинъ тигръ, но Валентина никогда ихъ не видѣла, хотя сначала очень боялась повстрѣчаться съ однимъ изъ нихъ и размышляла, что-то воспослѣдуетъ изъ такой встрѣчи. Въ это утро она начала знакомиться съ Гокстономъ и въ послѣдующіе дни продолжала это знакомство.
И дѣйствительно, ей приходилось видѣть и слышать столько новаго, что она не повидала тѣсныхъ предѣловъ этого мѣстечка во все время своего трехмѣсячнаго въ немъ пребыванія.
Предмѣстье Гогсденъ, или, какъ принято писать его ныньче, Гокстонъ, по внѣшности не представляетъ ничего романтическаго или живописнаго. Оно не расположено на скалѣ, высящейся надъ рѣкой, какъ Квебекъ или Дургамъ; оно растянулось на ровномъ мѣстѣ около канала; это -- не городъ садовъ, какъ Дамаскъ, не городъ дворцовъ, какъ Венеція, не средневѣковая столица съ старинными стѣнами, какъ Авиньонъ; въ немъ вовсе не осталось садовъ, кромѣ двухъ маленькихъ скверовъ; но когда-то онъ былъ" однимъ сплошнымъ садомъ. Въ немъ нѣтъ дворцовъ, хотя когда-то были большіе дома; въ немъ мало старинныхъ памятниковъ, потому что онъ насчитываетъ не болѣе ста лѣтъ существованія. Въ немъ нѣтъ ничего красиваго, живописнаго или романическаго. Въ немъ происходятъ только романы повседневной жизни -- въ Гокстонѣ живутъ шестьдесятъ тысячъ душъ, и у каждой есть своя собственная исторія -- шестьдесятъ тысячъ романовъ, начинающихся, продолжающихся и оканчивающихся; исторіи тѣхъ, кто состарѣлся, и тѣхъ, кто старѣется; исторіи подростающихъ дѣтей и взрослыхъ молодыхъ людей и дѣвушекъ; исторіи тѣхъ, подумаетъ о любви, и тѣхъ, которые вспоминаютъ дни, когда они о ней думали, и тѣхъ, которые хотятъ любви, и тѣхъ, которые жалѣютъ, что любовь на-вѣки ушла. Чего еще нужно для того, чтобы написать романъ?
Газетамъ нельзя разсчитывать найти что-нибудь интересное въ Гокстонѣ, и репортеры никогда не посѣщаютъ его ради извѣстій по пенни за строчку. Населеніе его -- спокойное и трудолюбивое. Среди группъ небольшихъ домиковъ, которые говорятъ о приличной бѣдности, есть два или три большихъ, старинныхъ дома, оставшихся отъ того времени, когда они стояли среди зеленыхъ полей и огородовъ и служили лѣтней резиденціей крупнымъ торговцамъ. Улицы, большею частью, широки, потому что было очень просторно въ тѣ времена, когда онѣ проводились. Дома малы и низки, и каждому понятно, что жители ихъ бѣдны и работаютъ шесть дней въ недѣлю, круглый годъ, по десяти часовъ въ сутки и болѣе того. Однако мѣстечко не имѣетъ угрюмаго вида. Что касается общественныхъ зданій, то имѣется восемь церквей и столько же часовенъ; и говорятъ, что нѣкоторые изъ жителей посѣщаютъ эти архитектурныя чудеса по воскресеньямъ утромъ. Есть большой театръ, именуемый "Британскій Гокстонъ", и меньшій театръ "Варьете", въ Питфильдъ-Стритѣ. Есть великолѣпное училище для мальчиковъ и дѣвочекъ и четыре начальныхъ народныхъ школы. Есть два моста черезъ каналъ. Но нѣтъ ни богатыхъ резидентовъ, каретъ, ни ни выѣздныхъ лакеевъ и никакой такой роскоши, которая, по описаніямъ путешественниковъ, существуетъ въ Весть-Эндѣ. Но двѣ или три улицы могутъ похвалиться мостовой въ два аршина ширины и всѣ вообще хотя и не отличаются особенной оригинальностью, но не представляютъ, по крайней мѣрѣ, сколка одна съ другой. Все это, конечно, Валентина узнала не сразу. Быть можетъ, наименѣе симпатичной изъ всѣхъ улицъ была какъ разъ та, въ которой она поселилась. Иви-Лэнъ, называемая иными Иви-Стритъ, населена худшимъ народомъ и не такъ чиста, какъ другія улицы Гокстона. Окна въ домахъ не вымыты, двери нуждаются въ окраскѣ. Но въ ней есть своя часовня и трактиръ. Первая мала и проста на видъ, съ дверью по срединѣ и двумя окнами по бокамъ. Ученіе, проповѣдуемое въ ней каждое воскресенье, отличается чистотой. Что касается трактира, то весьма вѣроятно, что его пиво замѣчательно и по той же причинѣ. Но Валентина не испытала ни того, ни другого. Въ улицѣ имѣются также двѣ свѣчныхъ лавки, двѣ лавки, торгующія подержаннымъ платьемъ, и одинъ рѣзчикъ по дереву. Не есть ли это типическая англійская улица, гдѣ имѣютъ своихъ представителей религія, напитки, пища, искусство, трудъ и торговля?
Было около часу пополудни, когда Валентина вернулась домой. Она нѣсколько познакомилась съ Гокстономъ. Ей онъ казался далеко не мрачнымъ. Цѣлый трудящійся городокъ скорѣе имѣетъ веселый видъ, нежели скучный. Правда, она не была внутри домовъ и ничего не знала объ ихъ обитателяхъ; а это гораздо важнѣе, съ человѣческой точки зрѣнія, нежели улица. По всей вѣроятности, клерджимены, окружные инспектора, библейскія дамы и вообще практики знаютъ объ этой жизни достаточно такого, что можетъ нагнать тоску на самыхъ сангвиническихъ изъ нихъ. И когда она вернулась домой, то вспомнила, что всѣ дѣвушки, подобно Мелендѣ, Лотти и Лиззи, должно быть, сидятъ въ четырехъ стѣнахъ и шьютъ день-деньской, заработывая менѣе одного пенни въ часъ,-- и сердце въ ней упало. Честный трудъ перестаетъ казаться веселымъ, когда человѣкъ узнаетъ, что имъ можно заработать какое-нибудь пенни въ часъ.
Когда она поднималась по крутой, узкой лѣстницѣ, она увидѣла сквозь полу-отворенную дверь задней комнаты нижняго этажа странную и любопытную вещь. Жилица, старуха, которой она до сихъ поръ еще не видѣла, танцовала передъ воображаемой публикой. Она трясла юбками, дѣлала пируэты, исполняла различныя и довольно замысловатыя pas съ легкостью юной танцовщицы и не безъ граціи. Валентина думала о швеяхъ; сцена эта мелькнула передъ ней, когда она поднималась по лѣстницѣ, но она не обратила на нее вниманія, и лишь впослѣдствіи, припоминая о ней, дивилась, что бы это означало.
Она растворила дверь въ комнату Меленды и заглянула въ нее; что-то, должно быть, произошло неладное. На лбу Меленды или на томъ мѣстѣ, гдѣ долженъ былъ быть видѣнъ лобъ, еслибы не бахрома, лежало облако. Облако было невелико, но окутывало ее всю, какъ нѣкую древнюю богиню. Двѣ другихъ казались испуганными. Лотти сидѣла на постели, не смѣя поднять глазъ. Лиззи украдкой повернула голову, но не улыбнулась и точно не узнала Валентины. Обѣ ждали, когда заговорить Meленда, и усердно работали.
Въ дѣйствительности, между ними произошелъ большой споръ, въ которомъ всѣ три принимали оживленное участіе и большею частью говорили всѣ разомъ. Этотъ способъ спорить очень живъ, но врядъ-ли можетъ привести къ соглашенію. Лотти старалась умилостивить Меленду. Она провинилась тѣмъ, что поужинала ветчиной у Валентины и выпила чашку какао. Быть можетъ, эта непривычная сытость желудка была причиной, что она провела спокойную ночь и что спина у нея почти не болѣла, хотя поведеніе Меленды поутру наполняло ее сознаніемъ своей вины. Лиззи, съ другой стороны, у которой не было иного извиненія, кромѣ голода, за то, что она продала свою независимость за блюдо ветчины, хвасталась своимъ поступкомъ и провозглашала, что сочтетъ удовольствіемъ повторить его, если ее пригласятъ, и смѣялась надъ Мелендой за то, что она не пользуется тѣмъ, что ей предлагаютъ. До сихъ поръ Лизвй никогда еще не проявляла такого непокорства. Многіе величаются лишеніями, которыхъ нельзя устранить, но стоитъ найти средство избавиться отъ лишеній, и, увы, куда дѣвается гордость! Меленда пыталась аргументировать, почерпая свои доводы, главнымъ образомъ, изъ мнѣній и правилъ философа Сама. Валентина и ея ветчина были лишь поводомъ; настоящей темой служила независимость женщинъ.
-- Что вамъ нужно?-- спросила Меленда, съ зловѣщимъ блескомъ въ глазахъ.
-- Мнѣ ничего не нужно,-- отвѣчала Валентина: -- но я пришла...
-- Если такъ, то уходите прочь!-- сказала ея сестра,-- мы рабочія дѣвушки и должны заработывать свой хлѣбъ. Мы не можемъ брать ни съ того, ни съ сего денегъ съ богатыхъ барынь. Уходите и ѣшьте сами свою ветчину... убирайтесь съ своей ветчиной!..
-- Но, Меленда...
-- Уходите, говорю вамъ! Намъ надо работать. Не приходите отнимать у насъ время. Лиззи до того объѣлась у васъ за ужиномъ, что я сегодня насилу ее добудилась. Уходите!
Валентина повиновалась и затворила дверь. До сихъ поръ она мало успѣла умиротворить сестру. Но она поймала умоляющій взглядъ Лотти, ясно говорившій:
-- Простите ее и не бросьте!
-- О, Меленда!-- съ упрекомъ произнесла обладательница этого взгляда.
-- Еслибы я была такъ счастлива, что у меня была бы такая сестра,-- замѣтила Лиззи,-- я бы не выгоняла ея за дверь. Я бы приличнѣе вела себя.
-- Ты бы клянчила и побиралась у нея всѣмъ, чѣмъ могла, полагаю, и называла бы это вести себя прилично.
-- Я бы взяла все, что она бы мнѣ дала, и была бы съ ней ласкова.
-- Ну, да вѣдь она не твоя сестра. А я настолько стара, что сама знаю, какъ мнѣ себя вести.
Этимъ споръ былъ заключенъ. И весь обѣдъ дѣвушекъ состоялъ изъ толстаго ломтя хлѣба съ масломъ, тогда какъ -- думала Лиззи -- въ комнатѣ рядомъ царствовало изобиліе.
Въ Гокстонѣ, говорили мнѣ, никто, ни даже его восемь викаріевъ, или семеро curates, не знаютъ, что значитъ поздно обѣдать. Обѣдъ въ половинѣ седьмого тамъ -- вещь немыслимая; никто и не помышляетъ о такой вещи съ той минуты, какъ начинаетъ дышать воздухомъ Гокстона. Поэтому Валентина въ часъ пополудни, естественнымъ образомъ, стала подумывать объ обѣдѣ, а не о полдникѣ. Ей приходилось думать о немъ съ новой точки зрѣнія, а именно: думать, какъ бы ей смастерить себѣ обѣдъ и какъ воспользоваться тѣми прекрасными инструментами, которые ей были припасены. Для всѣхъ образованныхъ и правильно мыслящихъ людей обѣдъ неизбѣжно включаетъ въ себя блюдо картофеля; какой ужь обѣдъ безъ картофеля! У Валентины были остатки ветчины и хлѣба, но не было картофеля. Она постлала скатерть, поставила ветчину и хлѣбъ, но откуда ей взять картофеля? Гдѣ онъ продается и какъ? продается ли онъ десятками, какъ яйца, или фунтами, какъ вишни, или же пинтой, какъ пиво, или же поштучно, какъ персики? И въ чемъ его приносятъ домой? Клодъ позабылъ объ одной вещи. Онъ думалъ, что можно жить въ Гокстонѣ безъ корзинки, съ которой бы можно было ходить на рынокъ. И притомъ, если она и купитъ картофель, то какимъ образомъ она его сваритъ? Она почувствовала, что ей не по силамъ вся эта возня, по крайней мѣрѣ, сегодня. Завтра, быть можетъ, она со всѣмъ этимъ справится, но не сегодня. Сегодня она удовольствуется простымъ полдникомъ. Поэтому она отрѣзала нѣсколько ветчины и сдѣлала сандвичи. Когда она ихъ съѣла и захотѣла выпить воды, то увидѣла, что въ фильтрѣ ея болѣе нѣтъ, а идти внизъ за водой ей не хотѣлось. Поэтому, подобно Meлендѣ и дѣвушкамъ въ сосѣдней комнатѣ, она удовольствовалась холоднымъ чаемъ, оставшимся отъ завтрака, и воображала, что пообѣдала. Такъ легко бываетъ спуститься внизъ и такъ коротко разстояніе между цивилизаціей (за высшую форму проявленія которой многими считается современный обѣдъ) и варварствомъ, и между нами (я разумѣю себя и васъ, любезный читатель, достигшихъ возможно-высшей культуры) и обитателями Иви-Лэнъ.
Но подумайте, однако, сколько времени долженъ потратить человѣкъ, одиноко живущій, на приготовленіе кушаній и на уборку и мытье посуды. Первая чистка -- утромъ; надо идти за водой; вторая -- послѣ завтрака; третья -- послѣ обѣда; затѣмъ -- послѣ чаю; и все время надо носить воду, мыть блюда, и пр. Великое небо! можно удивляться, какъ это жили отшельники добраго стараго времени. Дни ихъ проходили не въ благочестивомъ созерцаніи, для котораго у нихъ не было досуга, а въ безпрестанной чисткѣ, уборкѣ, мытьѣ посуды, накрываніи и складываніи скатерти, въ мытьѣ оконъ, половъ, чисткѣ очага, въ постиланіи постели... Не мудрено, если у этихъ святыхъ людей совсѣмъ не хватало времени на созерцаніе. И несомнѣнно, что они оставили мало памятниковъ своего долголѣтняго отшельническаго мышленія. Тѣ же, которые дѣлали какую-нибудь другую работу, тѣ, подобно Мелендѣ и ея пріятельницамъ, никогда и ничего не мыли.
Послѣ обѣда Валентина немного почитала, затѣмъ начала дневникъ своего изгнанія, слегка упомянувъ о послѣдней стычкѣ съ Мелендой и ничего не сказавъ -- до того велика сила suppressio ver!-- объ отсутствіи картофеля, такъ что впечатлѣніе, получаемое каждымъ, кто читаетъ подобные дневники, должно быть таково, что для того, кто ихъ велъ, вопросъ объ обѣдѣ не представлялъ ровно никакой трудности. Однако сама она помнила, что вопросъ этотъ возникнетъ завтра же, и кромѣ того, ветчина не могла же вѣчно длиться!
Въ четыре часа она придумала отправиться въ Тотгенгамъ по конкѣ и еще разъ навѣстить богадѣльню и свою слѣпую мать.