-- Меленда,-- сказала на другое утро Валентина, входя въ ея, комнату:-- я пришла работать за Лотти.
Лотти была съ ней и казалась виноватой и испуганной.
-- Я не просила ея объ этомъ, Меленда,-- объяснила она.
-- Ей нужно отдохнуть, а я за нее поработаю. Могу я работать здѣсь съ вами, Меленда, или же мнѣ уйти въ себѣ? Для Лотти будетъ покойнѣе, если я останусь здѣсь.
-- Это новая ваша прихоть и новый капризъ,-- отвѣчала
Меленда, глядя на Валентину, точно она какое-то пугало.-- Дай ей работу, Лиззи, и пускай Лотти полежитъ, пока ей не надоѣсть ея прихоть. Это скоро будетъ, а пока Лотти отдохнетъ. А тамъ она бросить все и уѣдетъ и позабудетъ про работу, да и про Лотти тоже. Дѣлать ей нечего, а потому голова у нея набита дурью. Вотъ, берите работу.
Она грубо указала Валентинѣ на груду рубашекъ на столѣ, у которыхъ еще не было петель.
-- Не сердитесь, Меленда. Я вамъ ничего не сдѣлала.
-- И ничего не сдѣлаете! Еще бы!
Меленда отложила работу въ сторону и вдругъ вскочила въ неописанной ярости.
-- Я ничего не возьму отъ васъ! Слышите! Вы воображаете, что можете унизить меня, потому что накопили денегъ и припасли богатыхъ друзей. Вы хотите поссорить меня съ Лотти, отнять ее у меня. Это вамъ не удастся.
Она подбѣжала въ Лотти и нѣжно обняла ее.
-- Она вовсе не хочетъ поссорить насъ,-- успокоивала ее Лотти,-- и ты не должна думать, что я когда-нибудь соглашусь оставить тебя. Нe будь такъ жестка съ ней, Меленда,-- вѣдь это твоя родная сестра, хотя она и барышня.
Меленда подавила слезы, навернувшіяся у нея на глазахъ. Неужели Лотти измѣнитъ ей? Но слезливое настроеніе недолго длилось у Меленды. Она опять пришла въ бѣшенство и сжала кулаки. Она ревновала, жестоко ревновала и съ удовольствіемъ оттаскала бы Валентину за волосы. Она казалась такой разъяренной, что Валентина припомнила, какъ Меленда обѣщалась выдрать всѣ волосы Віолеты, и подумала, ужъ не грозитъ ли опасность и ея собственнымъ волосамъ.
-- Поглядите на Лотти,-- урезонивала Валентина Меленду,-- поглядите на ея блѣдное лицо. Дайте ей отдохнуть сегодня и хорошенько пообѣдать... завтра воскресенье. Я буду работать за нее, сколько бы вы ни бранились.
-- Я ухаживала за тобой, какъ могла, Лотти.
-- Да, да, милая Меленда! Неужели, ты думаешь, я это забыла? Но только у меня спина очень разболѣлась.
-- Если такъ, то берите ее,-- проговорила Меленда съ мрачнымъ достоинствомъ.-- Дайте ей все, что вамъ угодно. Дайте ей ростбифа и картофеля, если хотите. Но я отъ васъ ничего не приму.
Валентина увела Лотти и, усадивъ ее въ креслѣ въ своей комнатѣ, дала ей книгу съ картинками. А сама вернулась назадъ къ работѣ.
Обметываніе петель -- одно изъ тѣхъ занятій, въ которыхъ невозможно найти художественный интересъ. Но зато, говорятъ, оно не трудно. Каждая дѣвушка, учившаяся шить, можетъ обметать ихъ въ нѣсколько минутъ. Валентина получила нѣсколько несложныхъ указаній отъ Лиззи и, занявъ мѣсто Лотти на постели, начала работать. Петли нужно было обметывать въ рубашкахъ, но послѣднія были изъ грубаго и простого матеріала и, по всей вѣроятности, предназначались въ вывозу; эти рубашки навѣрное должны были такъ же безпокоить и царапать тѣло, какъ монашескія власяницы. Я увѣренъ, что онѣ были изобрѣтены до реформаціи для монаховъ и новѣйшихъ пустынниковъ, да и то единственно лишь для злополучнаго ордена самоистязателей. Въ настоящее время, кажется, ихъ даютъ миссіонеры новообращеннымъ христіанамъ (бѣгавшимъ до того безъ рубашекъ). Исторію "Моей первой рубашки" еще предстоитъ написать. До такой степени былъ всегда предпріимчивъ духъ британской торговли.
Валентина отлично шила и умѣла такъ же прекрасно вышивать, какъ Пенелопа. Къ несчастію, она была такъ же медлительна и такъ же рѣшительна, какъ и эта лэди -- воплощенное ожиданіе, и любила копаться, разглядывать свою работу и порою передѣлывать. Поэтому она скоро замѣтила, что Меленда впятеро быстрѣе обметываетъ петли, нежели она, а Лиззи -- втрое. Тогда она стала спѣшить, чтобы поспѣть за ними, и хлопотать не столько о красотѣ, сколько о быстротѣ работы.
Никто не говорилъ ни слова; въ комнатѣ не слыхать было другихъ звуковъ, кромѣ стука наперстковъ и шелеста полотна. Мысли Валентины унеслись далеко отъ ея монотоннаго занятія. Вотъ, размышляла она, комната, гдѣ три дѣвушки спятъ, работаютъ и живутъ. Всѣ три спятъ на одной кровати, на которой юна теперь сидитъ. То была широкая деревянная кровать съ жесткимъ матрацомъ, сильно вдавленнымъ по срединѣ. Ни пружинъ, ни пуховика не было, конечно, и въ поминѣ.
Жаркое іюльское солнце входило въ окно, на которомъ желтая ставня, бывшая когда-то, должно быть, бѣлой и давно у же пришедшая въ окончательную ветхость, была отпихнута назадъ, и пропускала трехугольникъ солнечнаго свѣта.
Валентина сидѣла въ тѣни и думала, что никогда еще въ жизни не видѣла такого множества мошекъ, прыгавшихъ въ солнечномъ лучѣ. Комната была въ безпорядкѣ и очень неопрятна; кругомъ не видно было ни газеты, ни книги; на стѣнахъ не было ни одной картины; нигдѣ никакихъ украшеній; штукатурка потолка обвалилась мѣстами и видѣнъ былъ переплетъ; ковра не было; два или три кухонныхъ орудія, стоявшія передъ очагомъ, повидимому, давно уже не были въ употребленіи. Мѣсто это казалось нарочно построено, чтобы быть убѣжищемъ стона, плача, нищеты и скрежета зубовъ; мѣсто какъ разъ пригодное для работы, не дававшей никакой надежды на улучшеніе въ жизни работника, какъ бы онъ ревностно ни трудился, ни на повышеніе заработной платы
Валентина забывала, что дѣвушки были молоды, и что даже для рабочихъ дѣвушекъ есть надежда, пока онѣ молоды, что всѣ горести минуютъ и такъ или иначе уступятъ мѣсто невѣдомой радости.
Валентина сѣла за работу въ девять часовъ. Въ десять или около того, она почувствовала, что должна отдохнуть. Такъ она и сдѣлала. Меленда продолжала работать какъ машина и не обратила вниманія, но другая дѣвушка взглянула на Валентину и мрачно улыбнулась.
-- Я думала, вы скорѣе еще устанете,-- замѣтила она.
Еще часъ спустя, она почувствовала дурноту. Если два часа, проведенныхъ въ обметываніи петель, произвели такое дѣйствіе, то что же будетъ по прошествіи цѣлаго дня? Она положила работу съ пристыженнымъ видомъ. Теперь въ комнатѣ было нестерпимо жарко, хотя дверь и окно были открыты, и въ нихъ вливались всякіе неблаговонные запахи, сопровождающіе людскія занятія; такъ, напримѣръ, отъ выжиманія бѣлья шелъ горячій и мыльный паръ; изъ съѣстной лавки напротивъ дома доносился кухонный чадъ, отъ котораго тошнило; а отъ смѣшаннаго аромата вчерашняго табаку и пива, долетавшаго изъ портерной, всѣ внутренности переворачивало.
-- Неужели вы каждый день такъ работаете?-- спросила она довольно глупо, такъ какъ хорошо знала, что да.
-- Каждый день,-- отвѣчала Лиззи (Меленда не обратила вниманія),-- и весь день. А что, вамъ это не по вкусу?
-- Неужели вы никогда не читаете, не разговариваете, не поете?
-- Поемъ? Вотъ еще выдумали!-- сказала Лиззи съ безграничнымъ презрѣніемъ.
-- Весь день,-- повторила Валентина,-- и никогда не отдыхать!
-- Кромѣ того времени, когда у насъ не бываетъ работы. Нарядныя барыни никогда не подумаютъ о томъ, каково бы имъ было на нашемъ мѣстѣ...
Лиззи, какъ видите, тоже усвоила кое-что изъ негодующихъ тирадъ Сама.
-- Но зато имъ пріятно носить дешевыя вещи.
Валентина опять принялась за работу, думая, какъ долго могла бы она выносить жизнь, еслибы ей суждено было провести ее въ обметываніи петель.
-- Неужели же вы ничего не дѣлаете, кромѣ того, что днемъ работаете, а вечеромъ ходите по улицамъ?
-- Нѣкоторыя дѣвушки ходятъ въ театръ, когда у нихъ есть деньги или ихъ пригласитъ кавалеръ. У меня денегъ нѣтъ, и я не позволю никому пригласить себя, Меленда -- также. Нѣкоторыя дѣвушки ходятъ въ портерную и пьютъ тамъ съ мужчинами. Мы съ Мелендой не ходимъ. Поговариваютъ о клубѣ для дѣвушекъ, но... чтожъ, ничего другого не остается, какъ ходить по улицамъ вечеромъ; и вы бы ходили, еслибы весь день сидѣли за работой.
-- А по воскресеньямъ?
-- Утромъ лежимъ въ постели по воскресеньямъ и ходимъ гулять послѣ полудня.
-- А въ холодные и сырые вечера?
-- Сидимъ дома и ложимся пораньше спать, чтобы не жечь свѣчи и огня.
-- И вы никогда не ходите въ церковь?
-- Въ этомъ-то?
И Лиззи приподняла и показала свое обтрепанное платье.
-- Не теряй время на болтовню, Лиззи,-- замѣтила Меленда.
И снова наступило молчаніе.
Послѣ полудня Валентинѣ страшно захотѣлось прыгать, бѣгать, вообще размять всѣ члены.
-- Я хочу прыгать!-- вскричала она и исполнила свое желаніе.
-- Это судороги,-- отвѣчала Лиззи.-- У меня прежде тоже онѣ дѣлались, но теперь я привыкла.
Когда, затѣмъ, Валентина хотѣла сѣсть за работу, Меленда воспротивилась этому.
-- Лотти,-- сказала она,-- всегда отдыхала въ половинѣ дня; Валентинѣ тоже лучше отдохнуть и пообѣдать.
-- Я пообѣдаю вмѣсто Лотти.
-- Не будьте безразсудны,-- замѣтила Меленда.-- Ну, развѣ вы можете обѣдать хлѣбомъ и чаемъ! Когда вы обыкновенно обѣдали?
-- Въ половинѣ седьмого.
-- Это ужинъ. А что вы ѣли передъ тѣмъ?
-- Мы пили чай въ пять часовъ.
-- А передъ тѣмъ?
-- Полдничали въ половинѣ перваго.
Валентина почувствовала себя виновной въ самомъ непростительномъ обжорствѣ.
-- О! и что вы ѣли?
Валентина со стыдомъ призналась, что за полдникомъ и обѣдомъ подавалось мясо, а иногда и за завтракомъ.
-- Ну, видите,-- сказала Меленда.-- Это нелѣпо. Вы не можете такъ обѣдать, какъ я или Лиззи. Идите и пообѣдайте, чѣмъ знаете, и накормите также и Лотти. Мы немного ѣдимъ здѣсь, но зато мы независимы.
Валентина повиновалась, а обѣ дѣвушки продолжали молча работать.
Но вотъ изъ комнаты Валентины донеслись любопытные и необыкновенные звуки. Ни болѣе, ни менѣе, какъ смѣхъ двухъ дѣвическихъ голосовъ,-- вещь неслыханная въ этомъ домѣ. Лиззи подняла голову съ любопытствомъ и завистью, Меленда -- подозрительно и ревниво.
-- Онѣ смѣются,-- сказала Лиззи:-- чему онѣ смѣются?
-- Она заставила Лотти смѣяться,-- проговорила Меленда, которая никогда и не пробовала сотворить такое чудо.-- Что она ей сказала такого? Лотти никогда съ нами не смѣется.
Смѣхъ не прекращался, и любопытство Лиззи все возрастало, и лицо Меленды становилось все мрачнѣй и мрачнѣй.
Старуха, работавшая на похоронныхъ дѣлъ мастера, подумала, что, должно быть, въ домѣ кто-нибудь съ ума сошелъ. Кто же, кромѣ сумасшедшихъ и дѣтей, когда-либо смѣялся въ Иви-Лэнѣ? Но смѣхъ не прекращался, и старуха перенеслась въ то далекое, далекое прошлое, когда и она жила весело и беззаботно и смѣялась. Наконецъ, она не выдержала, бросила работу и поднялась по лѣстницѣ, вытягивая шею, выпучивая глаза, напрягая слухъ, чтобы увидѣть, кто это смѣется и о чемъ они говорятъ. Она ничего не увидѣла и не услышала, но странное волненіе овладѣло ея душой. Дѣвичій смѣхъ! веселый, беззаботный смѣхъ. Ей припомнилось, какъ давно, давно, тому назадъ лѣтъ этакъ пятьдесятъ, ей было девятнадцать или двадцать лѣтъ, и двѣ хорошенькихъ дѣвушки сидѣли въ коляскѣ на скачкахъ и пересмѣивались съ красивымъ и любезнымъ молодымъ человѣкомъ, въ то время, какъ шампанское пѣнилось и сверкало въ бокалахъ, а у коляски стояла цыганка, и дѣвушки бросали ей золото въ раскрытыя ладони... Старуха съ чѣмъ-то въ родѣ рыданія въ горлѣ ощупала въ карманахъ, нашла два пенса и, перейдя черезъ улицу въ кабакъ, выпила рюмку джина. Послѣ того она вернулась въ комнату и заснула, и, быть можетъ, ей приснились тѣ давно прошедшіе счастливые дни беззаботнаго безумія.
Что касается смѣха, то онъ былъ вызванъ стряпней обѣда, причемъ выразилось полное невѣжество Валентины въ этомъ дѣлѣ. Она ничего не знала, ни даже цѣны картофеля, ни какъ чего купить, и притащила самаго дорогого мяса, и такую пропасть. Лотти приходилось ее всему учить, даже тому, что, стряпая, надо засучить рукава. Но она все хотѣла сдѣлать сама, и обѣ смѣялись. И несомнѣнно, что сцена эта была такъ же комична, какъ и приготовленіе пуддинга на сценѣ, которое всегда и неизмѣнно производитъ большой эффектъ.
Послѣ смѣха дѣвушки услышали какой-то трескъ и шипѣніе, и Лиззи вдругъ выпрямилась на стулѣ, съ блѣдными щеками, и повела носомъ, между тѣмъ какъ въ глазахъ ея появился тотъ взглядъ, какой живописецъ могъ бы принять за экстазъ, вызванный вещами невидимыми и недостижимыми.
-- Меленда, онѣ жарятъ бифштексъ!
-- Ну, такъ чтожъ?
-- О, Меленда, я такъ голодна!
-- Вотъ что значитъ побираться! Еслибы ты не ѣла ветчины два дня тому назадъ, то не была бы сегодня голодна.
Жилъ былъ нѣкогда глупый грекъ, исторія котораго читалась въ "Analecta Minora", когда это сочиненіе давалось въ руки школьника. У него была теорія, что лошади слишкомъ много ѣдятъ, и онъ постепенно уменьшалъ порцію овса своей лошади, съ цѣлью отучить животное отъ ѣды, такъ, чтобы она могла обходиться безъ пищи. Но какъ разъ, когда онъ думалъ, что достигъ успѣха, лошадь околѣла. Меленда раздѣляла отчасти тѣ же взгляды.
-- Стыдись!-- прибавила она:-- гдѣ же твоя независимость, Лиза?
Какъ разъ то самое, что говорилъ грекъ лошади.
-- Чортъ бы побралъ независимость!-- отвѣчала Лиза, въ духѣ той самой лошади:-- я голодна.
-- Если ты поѣшь сегодня бифштекса, то вѣдь завтра все-таки ничего не будетъ, кромѣ чаю и хлѣба, и тогда...
Но Лиза уже ушла. Запахъ жаренаго мяса притягивалъ ее точно канатами, и она не могла не идти.
Въ комнатѣ Валентины, на бѣлой скатерти, уже стоялъ обѣдъ, и Лотти, съ разгорѣвшимися щеками, помогала ставитъ кушанья. И обѣ дѣвушки смѣялись.
-- Входите, Лиза!-- весело закричала Валентина:-- на всѣхъ хватитъ. Позовите Меленду.
-- Она не пойдетъ. Не ходите къ ней. Она, пожалуй, вцѣпится вамъ въ лицо.
Валентина смутилась и не пошла.
Въ четыре часа Лотти заварила чай и внесла его въ комнату Меленды. Послѣ того дѣвушки продолжали молча работать.
Къ этому времени пальцы Валентины такъ разболѣлись, что иголка медленно двигалась въ ея пальцахъ; руки такъ ныли, что она съ трудомъ держала холстъ въ рукахъ, а спину, хотя она была такъ же сильна, какъ и у большинства дѣвушекъ, страшно ломило. Но она не сдавалась и работала съ воспаленными глазами.
Въ половинѣ девятаго Лотти вошла въ комнату, отдохнувъ и выспавшись за весь день.
-- О!-- сказала она, вырывая работу изъ рукъ Валентины: -- о! Меленда, какъ могла ты допустить это?
Щеки Валентины были блѣдны, какъ бумага, глаза мутны и вся она дрожала, какъ въ лихорадкѣ.
-- Она сама захотѣла,-- отвѣтила Меленда.-- Принеси воды, Лиза. Поскорѣй. Полно глазѣть. Это отъ жары. Помочи ей виски. Вотъ такъ, хорошо. Не плачь, Полли. Я знала, что тебѣ не выдержать. Принеси ей что-нибудь изъ ея буфета, Лотти. Винограду. Чего же ждать, когда такая дѣвушка вздумаетъ работать, какъ я или Лиза!
Хорошее расположеніе духа вернулось къ Мелендѣ, когда она доказала свое превосходство.
Когда истерика прошла у Валентины, она сказала:
-- Я хочу пѣть. Я такъ устала и у меня такъ болитъ голова, что я хочу пѣть. Неужели вы никогда не поете? Какъ вы можете жить безъ этого? Я вамъ спою что-нибудь.
Послѣ работы необходимо развлеченіе. Меленда и Лиззи для развлеченія гуляли по улицамъ. Лотти отдыхала. Валентина пыталась развлечь себя пѣніемъ.
Внизу на улицѣ народъ высыпалъ изъ домовъ, собирался группами, разговаривалъ и наслаждался прохладою сумерекъ. И вотъ вдругъ случилось нѣчто неожиданное. Внезапно до ушей ихъ долетѣло такое пѣніе, какого они въ жизни не слыхивали. Разговоры умолкли, и всѣ стали слушать.
Какъ разъ въ тотъ самый моментъ, какъ Валентина запѣла, по улицѣ проходили, не подъ руку, потому что они были смертельные враги, но рядомъ, потому что очень любили другъ друга: нѣкій викарный священникъ -- въ прежнее время его бы назвали curate -- и нѣкій юный медикъ, посвященный во всѣ тайны физики, анатоміи, ботаники, біологіи и всякихъ наукъ. Оба были еще молоды и бѣдны. Не знаю, который изъ двухъ былъ прямолинейнѣе, педантичнѣе и самонадѣяннѣе: священникъ ли, воображавшій, что ему извѣстны всѣ тайны Всевышняго и дана безусловная власть вязать и разрѣшать, а секта его -- онъ былъ ритуалистъ и нахально величалъ свою небольшую секту "церковью" -- вмѣщаетъ весь законъ, порядокъ и всю гуманность; или же медикъ, знавшій, какъ свои пять пальцевъ, все рѣшительно о бактеріяхъ и микробахъ, о законѣ постепеннаго развитія и протоплазмѣ и не нуждавшійся ни въ какой церкви.
-- О, Боже!-- вскричалъ докторъ, который вѣрилъ въ самого себя, а потому непрерывно призывалъ имя Бога.
-- Я брежу!-- возгласилъ священникъ, который совсѣмъ въ себя не вѣрилъ, а потому божился самимъ собой.
-- Что за удивительная вещь!-- продолжалъ докторъ, прислушиваясь къ пѣнію.
-- Я такого голоса еще и не слыхивалъ,-- подтвердилъ священникъ.
Онъ оставилъ доктора и пошелъ на голосъ, и очутился неожиданно въ комнатѣ, гдѣ находились четыре дѣвушки, при видѣ которыхъ онъ обратился въ бѣгство, сознавая все неприличіе своего вторженія.
Но народъ на улицѣ захлопалъ въ ладоши.
-- Прелестно!-- сказала Лотти,-- но мнѣ еще хочется послушать.
Валентина засмѣялась и еще спѣла. Послѣ чего подошла къ окну и закрыла его, чтобы показать, что представленіе кончилось.
-- Все это прекрасно,-- сказала Меленда, снова чувствуя себя униженной,-- но всякій съумѣетъ пѣть, если его научать.
-- Разумѣется,-- отвѣтила Валентина.
-- Въ комнатѣ было четыре дѣвушки,-- разсказывалъ священникъ доктору,-- и одна лежала на кровати. А та, которая пѣла,-- въ комнатѣ было уже темно,-- походила на барышню. Я понялъ, что мнѣ не мѣсто тамъ, и ушелъ.
-- Само собой разумѣется, что она барышня,-- отвѣчалъ докторъ.-- Никто, кромѣ барышни, не можетъ такъ пѣть. Ну что жъ! я надѣюсь, что она опять пріѣдетъ. Какую ошибку вы, попы, сдѣлали, когда прогнали женщинъ изъ вашихъ хоровъ! Клянусь Юпитеромъ! такое пѣніе, какъ этой дѣвушки, привлекло бы людей въ церковь.
Я не приведу отвѣта священника. Такъ какъ онъ каждый день ссорился съ докторомъ,-- они видѣлись ежедневно,-- то недобросовѣстно было бы передавать хладнокровно то, что говорилось обыкновенно съ жаромъ при этихъ встрѣчахъ.