-- Я убирала папашину комнату,-- объясняла Лиззи.
Дѣло было въ воскресенье, вечеромъ, около девяти часовъ, когда Валентина вернулась домой и увидѣла, какъ Лиззи выходила изъ комнаты нижняго этажа.
-- Я каждый вечеръ убираю ее, прежде нежели иду гулять.
-- И иногда посидите съ вашимъ отцомъ?
-- Нѣтъ, я для него не компанія. Я ему не нужна. Онъ былъ когда-то джентльменъ и говоритъ по ученому.
-- Гдѣ ваша мать?
-- Она давно умерла. У меня только отецъ есть, да и тотъ ничего не можетъ для меня сдѣлать.
"Если онъ умѣетъ говорить "по ученому",-- подумала Валентина,-- то могъ бы и дочь научить этому". Она припомнила высокаго, сутуловатаго старика, снявшаго передъ ней шляпу. Вѣрно, это былъ отецъ Лиззи.
-- Неужели вашъ отецъ такъ бѣденъ?
-- Ужасно бѣденъ. Онъ былъ когда-то джентльменъ, но это было уже очень давно.
-- Какъ вы думаете: могу я навѣстить его?
-- Не знаю.
Она отворила дверь.
-- Войдите и спросите. Батюшка, вотъ сестра Меленды спрашиваетъ, можно ли ей къ вамъ войти?
-- Можетъ ли она войти?
Старикъ медленно приподнялъ голову и повторилъ слова. Затѣмъ всталъ, поклонился и предложилъ свой стулъ, единственный стулъ во всей комнатѣ. Свѣчи не было; но газовый фонарь съ улицы достаточно освѣщалъ комнату, чтобы видѣть, что въ ней стояла деревянная кровать, покрытая ковромъ, столъ, стулъ, умывальникъ и подсвѣчникъ. Больше буквально ничего не было. Странно сказать: не видно было трубки и не слыхать табачнаго дыма.
-- Когда молодая барышня удостаиваетъ войти ко мнѣ,-- вѣжливо сказалъ онъ,-- то единственное, что я могу для нея сдѣлать, это предложить ей стулъ. Сдѣлайте мнѣ честь, сядьте.
Манеры и голосъ до того не соотвѣтствовали обстановкѣ, что производили поразительное дѣйствіе.
Валентина приняла стулъ и сѣла, теряясь въ догадкахъ, кто бы могъ быть этотъ человѣкъ. Лиззи стояла въ раскрытыхъ дверяхъ, наблюдая за отцомъ съ нескрываемою гордостью. Давно уже ей не приходилось любоваться подобными отголосками вѣжливаго общества. "Когда-то былъ джентльменъ". "Почему,-- думала Валентина,-- онъ теперь сталъ оборваннымъ джентльменомъ и какимъ образомъ онъ допустилъ свою дочь вырости безъ всякихъ манеръ, между тѣмъ какъ его собственныя такъ хороши?"
-- Вы были добры къ моей дочери,-- сказалъ онъ, все еще стоя.-- Никто, сколько я запомню, не былъ до сихъ поръ къ ней добръ, не исключая родного отца.
-- Это не ваша вина, батюшка,-- честно заявила Лиззи.
-- Поэтому я благодарю васъ,-- продолжалъ онъ, не обращая вниманія на перерывъ.-- Моя дочь -- рабочая дѣвушка, а потому естественно больше привыкла къ дурному обращенію, нежели къ хорошему.
-- Но я ничего не сдѣлала для Лиззи.
-- Вы дали ей пообѣдать и поужинать и ласково разговаривали съ ней. Вчера вечеромъ я слышалъ ваше пѣніе. У васъ прекрасный голосъ. Я прежде самъ игралъ и пѣлъ. Но прошло уже тридцать-пять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ я игралъ въ послѣдній разъ.
-- Вы разучились играть?
-- Я не игралъ въ продолженіе тридцати-пяти лѣтъ,-- повторилъ онъ.
-- И теперь вы живете совсѣмъ одни?
Это было не умно сказано, но умныя вещи не всегда приходятъ въ голову, и кромѣ того Валентина была поглощена мыслью, что могла означать такая странная вещь: одинокій, оборванный джентльменъ, живущій въ жалкомъ домишкѣ съ дочерью грубой, невѣжественной и необразованной.
-- Какъ видите,-- отвѣчалъ онъ: -- совсѣмъ одинъ.
Онъ сидѣлъ на постели, скрестивъ руки на колѣняхъ и глядя на гостью большими, блестящими глазами.
Платье на немъ было истаскано до послѣдней степени; сюртукъ въ лохмотьяхъ, съ продранными локтями; панталоны, протертыя на колѣняхъ и заштопанныя любительской рукой; сапоги дырявые. Онъ былъ живописенъ въ своихъ лохмотьяхъ.
Джентльменъ, спустившійся до общественныхъ подонковъ. Какой несчастный случай довелъ его до этого?
Дѣвушки, какъ Валентина, не привыкли читать прошлую исторію человѣка на его лицѣ; но она могла разглядѣть на лицѣ этого человѣка отсутствіе печати пьянства или порока. У него было лицо, отмѣченное благородствомъ, съ высокимъ бѣлымъ лбомъ и мягкими голубыми глазами, которые глядѣли на Валентину твердо и открыто, хотя съ удивительной грустью, какой она никогда не видѣла даже на картинахъ.
-- Никто не бываетъ совсѣмъ одинокъ въ мірѣ,-- замѣтила Валентина.-- У васъ навѣрное есть друзья или родственники?
-- У большинства людей они есть; но странный случай былъ со мной, очень странный,-- онъ возвысилъ голосъ съ загадочной улыбкой,-- тридцать-пять лѣтъ тому назадъ. Всѣ мои родственники внезапно умерли. Всѣ родственники, какіе у меня были въ мірѣ, и всѣ друзья, и притомъ всѣ въ одинъ день. Не осталось ни одного человѣка въ мірѣ, который бы интересовался знать, живъ я, или нѣтъ: никто не желаетъ меня больше видѣть и не проситъ вернуться. Я ушелъ изъ жизни, изъ памяти, даже изъ молитвъ тѣхъ, кто меня нѣкогда любилъ. Потому что всѣ они умерли. Всѣ умерли и въ одинъ день.
-- И вы не завели себѣ новыхъ друзей?
-- Нѣтъ. Кто бѣденъ, какъ я, у того не бываетъ друзей. Двадцать лѣтъ тому назадъ я встрѣтилъ на улицѣ женщину, такую же бѣдную и несчастную, какъ я самъ. Я взялъ ее въ жены, и мы дѣлили вмѣстѣ нищету. Быть можетъ, ея нищета нѣсколько облегчилась. Лиззи -- ея дочь, но она умерла. У меня нѣтъ друзей.
-- Бѣдный!
-- Я не жаловался.
-- Быть можетъ, еслибы вы "вернулись", какъ вы выражаетесь, вы бы нашли своихъ старыхъ друзей. Я увѣрена, что они не всѣ умерли.
-- Нѣтъ, всѣ. Всѣ до единаго. Да и странно было бы мнѣ вернуться въ прежнее общество такимъ, каковъ я сталъ теперь. Я иногда думалъ объ этомъ. Но... это неинтересно. Что касается прошлаго, то мы живемъ въ настоящемъ, но прошлое живетъ въ насъ. Да....-- голосъ его сталъ тише,-- прошлое никогда не умираетъ: каждый моментъ живетъ вѣчно. Это всего ужаснѣе.
Этотъ человѣкъ "что-то такое сдѣлалъ", припомнилось Валентинѣ.
Въ этотъ моментъ Лиззи, находя, что разговоръ становится не совсѣмъ для нея понятенъ, ушла и тихонько притворила за собой дверь.
-- У васъ есть дочь.
-- Да. Но я ничего не могу для нея сдѣлать. Вы удивляетесь тому, что она необразована. Молодая барышня, бываетъ уровень образованія,-- я достигъ его и когда-то стоялъ на немъ,-- при которомъ такая обстановка, какъ моя, превращается въ адъ. Для уличнаго ребенка лучше имѣть уличное воспитаніе.
-- Не называйте Лиззи уличнымъ ребенкомъ! Она -- ваша дочь и хорошенькая дѣвушка, и благородство сказывается въ чертахъ ея лица, если не въ манерахъ.
-- Оставьте ее такой, какъ она есть. Тогда, быть можетъ, она никогда не пойметъ значенія своего наслѣдства.
-- Какого наслѣдства?
-- Лиззи -- богатая наслѣдница; она наслѣдуетъ всему моему имуществу, если когда-нибудь узнаетъ, въ чемъ оно заключается.
-- Вашему имуществу?
-- Накопленному въ продолженіе тридцати-пяти лѣтъ и приносящему проценты въ видѣ позора и безчестія.
Слова были сильныя, но сказаны были очень спокойно.
-- Это -- такое крупное имущество, что я не желалъ бы оставить его послѣ моей смерти. Я лучше желалъ бы унести его съ собой въ могилу. Это имущество -- дѣло рукъ моихъ. Когда я вступалъ въ жизнь, у меня его не было. "Блаженъ человѣкъ, который не идетъ на совѣтъ нечестивыхъ".
-- Вы читаете библію?-- спросила Валентина.
-- Нѣтъ, я ничего не читаю. Въ этой комнатѣ вы не найдете ни библіи и никакой другой книги, но я помню кое-что изъ того, что прежде читалъ.
-- У васъ нѣтъ книгъ? не желаете ли я вамъ принесу?
-- Нѣтъ, я не желаю читать.
-- Неужели же вы сидите здѣсь и ничего не дѣлаете?
-- Всегда. Мое счастіе -- ничего не дѣлать. Тогда я могу снова переживать прошлое до извѣстнаго пункта и мечтать о невозможномъ будущемъ. Я знаю,-- продолжалъ онъ,-- что вы желали бы мнѣ помочь. Лэди, посѣщающія подобныя мѣста, какъ это, думаютъ, что могутъ все исправить нѣсколькими добрыми поступками. Я вамъ очень благодаренъ, но вы не можете помочь мнѣ. Поглядите на эту комнату. Вы видите, что я привелъ свою жизнь въ возможно простѣйшей формѣ. Здѣсь есть мѣсто, гдѣ спать, и коверъ, чтобы согрѣться; здѣсь есть кровля и четыре стѣны; стулъ, столъ, подсвѣчникъ и умывальникъ -- что больше требуется для человѣка? Я завтракаю и ужинаю въ кофейнѣ; когда могу дозволить себѣ пообѣдать, то опять иду въ кофейню. Я не пью и не курю табаку. У меня нѣтъ потребностей, кромѣ нѣкотораго количества пищи и мѣста, гдѣ спать.
-- Вы философъ?
-- Нѣтъ. Философъ доволенъ, а я нѣтъ. Я веду такую жалкую жизнь, потому что у меня нѣтъ выбора. Вамъ любопытно знать, какъ я живу? Извольте, я вамъ разскажу. Я честно живу. Я знаю два или три иностранныхъ языка: нѣмецкій, французскій и итальянскій. Я выучился имъ, когда былъ молодъ. Я также случайно научился еврейскому языку. И знаю немножко по-польски. Мнѣ извѣстно, гдѣ собираются нѣмецкіе эмигранты, и я пишу для нихъ письма -- главнымъ образомъ, для нѣмецкихъ поляковъ и евреевъ -- всякаго рода письма и прошенія по два пенса за письмо или за сколько дадутъ. Иногда я заработаю порядочно денегъ, иногда совсѣмъ ничего. Чаще я не получу и шиллинга въ день. Я плачу три шиллинга и сикспенсъ въ недѣлю за комнату и живу на полкроны -- четыре пенса въ день. Вотъ и все, вотъ и вся моя жизнь.
-- Я бы желала помочь вамъ какъ-нибудь; позвольте мнѣ попытаться, ради вашей дочери.
-- Вы говорите это потому, что молоды и великодушны. Но я желаю одного только, какъ вамъ сказалъ: пищи и мѣста, гдѣ могъ бы спать... и безвѣстности. Постойте, вы можете кое-что для меня сдѣлать. Спойте мнѣ что-нибудь.
Валентина подумала и затѣмъ спѣла гимнъ.
-- Благодарю васъ; тридцать-пять лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ я слышалъ этотъ гимнъ.
-- Могу я приходить иногда и разговаривать съ вами?
-- Если вамъ угодно. Но вамъ неприлично приходить сюда. Кромѣ того, я могу привыкнуть къ вашимъ посѣщеніямъ; буду ждать ихъ, и это помѣшаетъ моимъ грёзамъ.
-- Вашимъ грёзамъ?
-- Когда я сижу здѣсь одинъ по вечерамъ, то грежу. Это грёза о моей прежней жизни, которую я представляю себѣ такою, какою она должна была бы быть. Я слѣжу за собой шагъ за шагомъ, годъ за годомъ, на томъ поприщѣ, которое должно было быть моимъ, еслибы не эта... еслибы не эта злая бѣда. Если вы разрушите мою грёзу, вы лишите меня моего единственнаго удовольствія. Тогда я буду недоволенъ и стану думать о мести; это дурно и вредно для меня: во-первыхъ, потому, что я никогда не добьюсь мести; а во-вторыхъ, потому, что дума эта поселяетъ во мнѣ чорта, который приводитъ меня въ бѣшенство и грызетъ мое сердце такъ, какъ будто бы хотѣлъ вырвать его изъ моей груди. Въ одно прекрасное утро это ему удастся, и тогда докторъ скажетъ, что я умеръ отъ angina pectoris, потому что ненаучно говорить, что человѣкъ умеръ отъ бѣшенаго чорта. Еслибы не тѣ мои грёзы, то я бы вѣчно думалъ о мести.
-- О!-- отвѣчала Валентина съ любезной снисходительностью человѣка, которому никогда не приходилось прощать врагамъ, по той простой причинѣ, что ихъ у него не было: -- месть такая жалкая вещь, что о ней не стоитъ и мечтать, тѣмъ болѣе, что она никогда не удовлетворяетъ.
-- Не знаю,-- отвѣчалъ человѣкъ.-- Простое убійство не удовлетворяетъ. Но нѣчто въ родѣ вѣчной мести Уго Фосколо, знаете, нѣчто такое, на что можно время отъ времени пойти взглянуть, когда старое бѣшенство проснется въ сердцѣ и начнетъ жечь его точно пламенемъ. Ахъ!-- онъ прижалъ руку къ груди,-- вотъ начинается.
Онъ съ трудомъ перевелъ духъ, какъ человѣкъ, испытывающій острую и внезапную боль. Затѣмъ вынулъ изъ кармана пузырекъ, и комната наполнилась слабымъ запахомъ эѳира.
-- Я не долженъ больше говорить объ этомъ. Иногда мнѣ кажется, что я на вѣки вѣчные наказанъ за мои грѣхи этимъ огнемъ, которое гложетъ мнѣ сердце, и пламеннымъ желаніемъ мести. Ну чтожъ! я не жалуюсь! Охъ! не говорите больше со мной. Дайте мнѣ поскорѣй вернуться къ моимъ мечтамъ!
Она повернулась, чтобы уйти. Но тутъ какъ разъ за дверью послышался шумъ шаговъ и какая-то борьба.
Причиной тому была старуха, жилица, нижняго этажа, которую тащилъ, толкалъ, волочилъ въ ея комнату молодой человѣкъ въ черномъ фракѣ и въ шляпѣ-цилиндрѣ. Старуха, повидимому, упиралась.
-- Она больна?-- спросила Валентина.
-- Нѣтъ, въ этихъ случаяхъ болѣзнь слѣдуетъ за припадкомъ. Она будетъ больна завтра. Ну, ну, идемъ, старушка, почивать!
Паціентка запѣла, и даже Валентина, несмотря на свою неопытность, поняла, что болѣзнь была произведена нечѣмъ инымъ, какъ алкоголемъ. Дѣйствительно, бѣдная старуха была пьяна. Она истратила на джинъ шиллингъ, данный ей Клодомъ поутру. Человѣкъ, который велъ ее, энергически втолкнулъ ее въ ея комнату и вышелъ, заперевъ за собой дверь.
-- Ну вотъ,-- сказалъ онъ,-- теперь все обстоитъ благополучно. Быть можетъ, вы услышите, что она еще пошумитъ немножко, но вскорѣ заснетъ. Кто-то угостилъ ее джиномъ, а она, полагаю, цѣлый день ничего не ѣла. Мальчишки дразнили ее на улицѣ, и я привелъ ее домой. Къ завтраму она проспится.
Потомъ онъ заглянулъ въ комнату жильца.
-- Добраго вечера, м-ръ Лэнъ. Припадковъ, надѣюсь, больше не было?
-- Только-что былъ одинъ, докторъ. Я сталъ думать...
-- Ну вотъ, именно, вамъ не слѣдуетъ думать. Я васъ предупреждалъ. Если вы будете волноваться, то убьете себя. Какъ ваши грёзы?
-- Развиваются, докторъ, развиваются. Тихо, но вѣрно карьера проходится. Ему уже предложили деканство, но онъ отказался. Человѣкъ съ такимъ краснорѣчіемъ и ученостью не можетъ быть схороненъ въ какомъ-то деканствѣ! Епископство -- вотъ единственное, на чемъ онъ можетъ помириться. Иногда ему мерещится даже архіепископство. Но я сомнѣваюсь, успѣю ли додуматься до этого, потому что, вы знаете, мнѣ мѣшаютъ припадки бѣшенства...
-- Вы не должны впадать въ бѣшенство.
-- На дняхъ мнѣ показалось, что я слышу его голосъ. Но это кто-то разговаривалъ съ этой молодой лэди на улицѣ. И, однако, это былъ его голосъ, точь-въ-точь его голосъ.
-- Я предупреждалъ васъ. Помните. Покойной ночи!
Докторъ заперъ дверь и повернулся въ Валентинѣ.
-- Вы, вѣроятно, та молодая дѣвица, что пѣла вчера вечеромъ? Ну, что вы о насъ думаете?
Онъ могъ бы съ такимъ же основаніемъ спросить, что думаетъ Валентина вообще о человѣчествѣ въ абстрактѣ.
Она въ этомъ смыслѣ и отвѣчала ему.
-- Я не думаю, чтобы вы безцѣльно сюда пріѣхали,-- продолжалъ онъ.-- У васъ какой-то планъ въ головѣ. Филантропическій или религіозный, полагаю. Что бы это ни было, но если вамъ понадобятся справки, то обращайтесь во мнѣ. Я знаю здѣшній народъ вдоль и поперекъ.
У него было некрасивое лицо; щеки безцвѣтныя, какъ это часто бываетъ у тѣхъ, кто вѣчно пребываетъ на улицахъ большого города. Онъ былъ ни высокъ и ни малъ, скорѣе худъ и казался на видъ лѣтъ тридцати. Но у него была большая голова. Глаща его глубоко сидѣли въ орбитахъ подъ густыми бровями -- живые, быстрые глаза. Подбородокъ былъ четырехугольный, носъ большой, огрубѣлый отъ непогоды и прямо некрасивый. Его темные волосы были расчесаны съ проборомъ сбоку и уже начинали рѣдѣть на вискахъ; онъ обыкновенно держалъ голову слегка склонивъ ее на бокъ. Эта манера обозначаетъ привычку въ размышленію.
-- Благодарю васъ,-- отвѣчала Валентина.
-- Вамъ навѣрное пригодятся мои справки, а потому я къ вашимъ услугамъ.
Онъ говорилъ торопливо, какъ будто бы его дожидались въ другомъ мѣстѣ, что, впрочемъ, всегда и бывало.
-- Ходимъ ли мы въ церковь? Нѣтъ, не ходимъ. Уважаемъ ли мы прадѣдовскія учрежденія? Нѣтъ, не уважаемъ. Имѣемъ ли мы какое-нибудь почтеніе въ высшимъ классамъ и общественнымъ отличіямъ? Ни капельки. Интересуемся ли мы чѣмъ-нибудь, кромѣ пищи и питья, тепла и отдыха? Нѣтъ, не интересуемся. Опасны ли мы? Нѣтъ, до тѣхъ поръ, пока находимся въ постоянной работѣ. Сберегаемъ ли мы деньги? Ни полушки. За кого мы подаемъ голоса? За радикаловъ, потому что они обѣщаютъ намъ все перевернуть верхъ дномъ. Въ чемъ заключается наша программа? Въ уничтоженіи церкви и лордовъ. Почему? Потому что мы думаемъ, что отъ этого заработная плата повысится, а цѣна на пиво понизится.
-- Благодарю васъ,-- сказала Валентина.-- Но меня не интересуютъ политическія мнѣнія народа.
-- Интересуемся ли мы искусствомъ? Нѣтъ, не интересуемся. Любимъ ли мы красивыя вещи? Мы даже не знаемъ, что значитъ красота.
-- Я не ожидала встрѣтить здѣсь искусство.
-- Хороша ли наша нравственность? Нѣтъ, не хороша. Есть ли у насъ хоть какія-нибудь добродѣтели? Очень мало. Мы довольно честны, мы великодушны, когда у насъ есть деньги, и въ бѣдѣ стоимъ другъ за друга: мужчина за мужчину, женщина за женщину и дѣвушка за дѣвушку.
-- Дѣвушка за дѣвушку?
-- Потому что,-- прибавилъ онъ, невѣжливо пропустивъ мимо ушей ея восклицаніе,-- никто другой за нихъ не вступится. А оттого онѣ и стоятъ другъ за друга. Великолѣпный примѣръ этому мы видимъ наверху въ этомъ самомъ домѣ.
-- Очень вамъ благодарна. Прощайте.
Она пошла-было къ лѣстницѣ, но онъ остановилъ ее.
-- Одну минуту,-- сказалъ онъ.-- Мнѣ говорятъ, что вы здѣсь поселились. Это совсѣмъ непригодное для молодой барышни мѣстожительство. У васъ, быть можетъ, свое собственное евангеліе въ карманѣ?
-- Нѣтъ, я довольствуюсь старымъ евангеліемъ.
-- Пришли, значитъ, чтобы дѣлать добро, какъ говорится. Ну, вамъ лучше знать. Постарайтесь только сдѣлать какъ можно меньше зла. Я всегда здѣсь гдѣ-нибудь обрѣтаюсь, еслибы вамъ понадобился. Покойной ночи.
Онъ фамильярно кивнулъ головой, безъ обычной церемоніи приподниманія шляпы, и поспѣшно ушелъ.