Умъ хорошо, а два лучше,-- говоритъ пословица. До сихъ поръ чужой умъ научалъ Валентину не болѣе того, чему училъ чужой умъ патріарха Іова. Она обращалась къ разнымъ людямъ съ вопросами, которые задаетъ всякій, кто начинаетъ вникать въ простые факты. Но ни отъ кого не получила отвѣта, кромѣ Сама; а тотъ предлагалъ просто-на-просто разрушить карточный домъ и затѣмъ выстроить такой же.
Она вспомнила про старушку въ богадельнѣ. Быть можетъ, отъ нея она можетъ получить практическій совѣтъ, такой, какой поможетъ ей спасти Меленду, помимо "всеобщей революціи" Сама и "всеобщаго союза труда" доктора.
Въ силу прирожденнаго инстинкта, человѣчество во всѣ времена и во всѣхъ случаяхъ обращалось за совѣтомъ къ старымъ женщинамъ, потому что никто такъ не постигъ мудрость житейскую, какъ старухи, и въ особенности тѣ, что живутъ въ богадельнѣ, хотя послѣднее вообще мало извѣстно. Всѣ онѣ болѣе или менѣе -- Сибиллы.
Я не знаю, какой отвѣтъ дала бы миссисъ Монументъ на вопросы Валентины, потому что, къ несчастію, послѣдней помѣшало ихъ задать одно странное обстоятельство.
Дѣло было такъ: Валентина нашла старушку одну и необыкновенно взволнованную, съ дрожащими руками и трясущимися губами.
-- Что съ вами, матушка?-- спросила она:-- ваши руки дрожатъ и губы также. Вамъ нездоровится?
-- Нѣтъ, Полли, нѣтъ. О, благодарю моего Создателя, что ты пришла, моя милая! Я сама не своя сегодня. Когда ты сейчасъ заговорила, мнѣ показалось, что это -- голосъ милэди, и я совсѣмъ не слышала, какъ ты вошла. Дай мнѣ свою руку, милая! Ну, вотъ такъ; теперь я чувствую себя въ безопасности, потому что ты здѣсь.
-- Въ чемъ дѣло, матушка?
-- Я отослала Роду, послѣ обѣда, домой, потому что не могу выносить ея шумливыхъ движеній. Лучше ужъ и не пить совсѣмъ чаю. А сама пошла въ часовню, но и тамъ не могла успокоиться! О! Боже, Боже мой! какъ я рада, что ты пришла, Полли!
-- Но что же случилось?
-- Я слышала шаги, Полли.
-- Шаги?
-- Полли, я не могу всего сказать тебѣ; молодые люди не понимаютъ, каково это услышать шаги, которыхъ не слыхалъ въ продолженіе двадцати лѣтъ... шаги человѣка, который уже умеръ, я думать, зачѣмъ онъ воскресъ и что ему нужно?! И затѣмъ вспомнить, какую бездну горя причинили бы эти шаги, еслибы человѣкъ не умеръ. Я знаю, что онъ умеръ. Я вполнѣ въ этомъ увѣрена. И все-таки я ужасно испугалась, душа моя. Мнѣ кажется, что еслибы я тебѣ не призналась въ этомъ, то я бы съ ума сошла. Я должна была кому-нибудь объ этомъ сказать. Развѣ я могла не сказать?-- и Джо никогда бы мнѣ этого не простилъ. Она не должна ничего знать. И Клодъ тоже, да и Самъ тоже.
-- Чьи же это были шаги?
-- Полли, дай опять мнѣ твою руку. О! какое ты для меня утѣшеніе! Твое настоящее имя Марла, потому что онъ такъ хотѣлъ; но я всегда звала и буду звать тебя Полли. Это были шаги твоего отца, моя душа, который умеръ и схороненъ.
-- Моего отца? Но если онъ умеръ... да вѣдь уже двадцать лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ умеръ?
-- Всето только пять; Джо принесъ мнѣ эту вѣсть, и я заплакала отъ радости. Да.
-- Всего только пять лѣтъ? Но мы всѣ думали...
-- Я сказала милэди двадцать лѣтъ тому назадъ, что онъ умеръ. Это была неправда; но онъ все равно, что умеръ для меня и для дѣтей, да и для всего міра также. Я не знаю, кто -- весь міръ или я были довольнѣе, что онъ умеръ. Я не знаю, кто изъ насъ жарче молился о томъ, чтобы онъ больше никогда не воскресалъ?
-- Но, матушка, что же это все значитъ?
Горечь этихъ словъ и выраженіе, съ какимъ они были сказаны, поразили и испугали Валентину.
Что должно было это означать? Она поблѣднѣла отъ внезапнаго предчувствія бѣды.
-- Я сказала неправду лэди Мильдредъ. Ей она не могла повредить, а я не могла... не могла сказать ей правду. Это была моя тайна и тайна Джо. Бываютъ вещи, которыхъ женщина не можетъ разсказывать. Но тебѣ я могу сказать это, Полли, потому что съ тобой я такъ откровенна, какъ не могу быть ни съ Мелендой, ни съ мальчиками, но, милая моя, еслибы ты знала, какое счастье имѣть дочь, съ которой можно разговаривать!
-- Продолжайте, матушка,-- замѣтила Валентина.
-- Ну, такъ вотъ что, моя душа: если былъ когда на свѣтѣ дурной человѣкъ, такъ это твой отецъ. Господи, спаси его жену и дѣтей! И если былъ другой человѣкъ, болѣе склонный къ злу и болѣе гордившійся дурной и недостойной жизнью, то я про него не слыхала.
-- Гдѣ же былъ онъ тогда, когда считался мертвымъ для васъ?..
Тутъ она умолкла, но щеки ея внезапно вспыхнули, точно ее ударили, потому что она поняла, гдѣ онъ былъ.
-- Матушка,-- сказала она:-- онъ былъ въ тюрьмѣ?
-- Тш-ш!.. душа моя!-- прошептала ея мать:-- не говори такъ громко. Да! онъ былъ въ тюрьмѣ. Никто этого не знаетъ, кромѣ Джо и меня. Джо былъ достаточно великъ, чтобы понимать, когда его отца взяли въ тюрьму. Когда онъ впервые появился въ нашемъ селеніи и сталъ ухаживать за мной, онъ вскружилъ мнѣ голову, потому что былъ красивъ собой, а я была нехороша. Обращеніе его было тонкое, точно у настоящаго джентльмена, и онъ былъ на всѣ руки мастеръ. Онъ божественно игралъ на скрипкѣ; бывало, заставитъ тебя и плакать, и смѣяться, и плясать, какъ ему вздумается. Умѣлъ показывать всякіе фокусы и разсказывать всякія исторіи; прекрасно рѣзалъ по дереву, а ужъ въ своемъ ремеслѣ, слесарномъ, не зналъ себѣ равнаго. Ну, прекрасно; я никогда не спрашивала его, зачѣмъ онъ пришелъ въ нашу деревню, и хотя, пока онъ въ ней жилъ, три дома были ограблены ночью, но никому, а тѣмъ менѣе мнѣ, и въ голову не приходило подозрѣвать моего Джемса. А по воскресеньямъ онъ всегда садился въ церкви рядомъ со мной, съ молитвенникомъ въ рукахъ, и нашъ викарій считалъ его очень хорошимъ молодымъ человѣкомъ, и всѣ поздравляли меня, что я подцѣпила такого молодца. И когда насъ обвѣнчали въ церкви, то не было женщины счастливѣе меня.
-- Но развѣ у него не было никакихъ родственниковъ?
-- Нѣтъ, я ни про какихъ не слыхала; вотъ тутъ есть книги у меня на полкѣ, которыя, какъ онъ говорилъ, принадлежали его отцу, и онъ говорилъ, что его отецъ былъ джентльменъ, хотя я не знаю, что это за джентльменъ, когда у него былъ такой сынъ. Ну, и вотъ, Полли, я жила, какъ говорится, точно въ раю: онъ никогда не напивался, не ругался, не дрался, и хотя не любилъ работать и часто оставлялъ меня одну, но я любила его и считала себя счастливѣйшей женщиной въ мірѣ. Счастливой? Да, я была счастлива, какъ невинный ягненокъ въ полѣ. Джо былъ трехъ-мѣсячнымъ младенцемъ, когда я узнала истину. Его присудили къ десяти годамъ (Валентина вздрогнула) -- въ десяти годамъ тюремнаго заключенія. Онъ попался въ грабежѣ. Его ящикъ съ инструментами стоялъ въ нашей квартирѣ, и сундукъ, полный украденныхъ вещей; и былъ даже разговоръ о томъ, чтобы судить и меня вмѣстѣ съ нимъ, но меня все-таки не судили. Душа моя, я даже ни о чемъ и не подозрѣвала. Десять лѣтъ! тогда я взяла Джо и всѣ деньги, какія у меня были, и уѣхала въ Гакней-Маршъ, и снова приняла свое дѣвическое имя, и занялась прачешнымъ ремесломъ.
-- А послѣ десяти лѣтъ, онъ снова вернулся назадъ?
-- Раньше того: онъ вернулся съ отпускнымъ билетомъ, и ужъ, конечно, разыскалъ меня. Я не знаю, какъ онъ это сдѣлалъ, но только разыскалъ. Онъ вернулся и повелъ очень странную жизнь. Меня онъ увѣрялъ, что исправился, а между тѣмъ по мѣсяцамъ пропадалъ изъ дому. Хорошее исправленіе, нечего сказать! Дома онъ былъ смиренъ и увѣрялъ сосѣдей, что служитъ матросомъ, и носилъ матросскую куртку. Онъ не бралъ моихъ денегъ, и я не притрогивалась къ его деньгамъ; и никогда онъ не обѣдалъ и не завтракалъ дома, а только сидѣлъ въ пріемной, курилъ сигару, читалъ книжки и пилъ портвейнъ, какъ настоящій джентльменъ. Два раза онъ уходилъ и не возвращался по полутору года, такъ что я думаю, что его опять сажали въ тюрьму. Но послѣ каждаго отпуска онъ возвращался ко мнѣ, и мы вели такую жизнь въ продолженіе долгихъ семи лѣтъ, моя душа. Я не разспрашивала его, и ему не приходилось мнѣ врать. Семь лѣтъ. Сначала родился Самъ, потомъ Клодъ, потомъ Меленда. Но прежде даже, чѣмъ тебя окрестили твоимъ именемъ, то-есть Марлой, его опять засадили. Онъ опять попался въ грабежѣ, и на этотъ разъ съ насиліемъ, и его присудили на двадцать-пять лѣтъ въ тюрьму, то-есть все равно, что на всю жизнь,-- говорилъ Джо,-- и что намъ нечего бояться, что онъ опять вернется.
-- И это все?
-- Все, моя душа; и теперь ты и я,-- знаемъ эту тайну, но не говори ея ни Мелендѣ, ни мальчикамъ.
-- Ни за что! Бѣдный Клодъ! Какъ его звали?
-- Его звали Керью, Джемсъ Керью. Да, душа моя, ты слишкомъ молода, чтобы помнить это; но тридцать лѣтъ тому назадъ всѣ газеты были полны его именемъ, и вся страна толковала объ его грабежахъ. Была даже составлена его біографія въ Лондонѣ и продавалась по одному пенни. Но, конечно, ты никогда не видала этой книги.
Нѣтъ. Валентина не испытывала никакого желанія прочитать эту біографію. Между тѣмъ въ голосѣ старушки звучала какъ бы гордость, когда она упоминала объ этой книгѣ.
-- Погляди на полку, Полли. Тамъ лежатъ его книги. На нихъ вытиснена фамилія его отца. По крайней мѣрѣ, онъ говорилъ, что это книги его отца; но кто можетъ знать въ сущности, какая его настоящая фамилія и исторія?
Валентина замѣтила рядъ хорошо-переплетенныхъ книгъ, еще въ первое свое посѣщеніе; главнымъ образомъ потому, я думаю, что книги не часто можно видѣть въ Тотенгемской богадельнѣ. Теперь она взяла ихъ и стала разсматривать. Первая книга была: "Divina Comedia di Dante Alighieri", по-итальянски; великолѣпно переплетенный экземпляръ очень рѣдкаго изданія, какъ извѣстно было Валентинѣ. Такія рѣдкія изданія не часто встрѣчаешь въ богадельнѣ. Она взяла другую книгу съ полки. То была: "Купидонъ и Психея, англійскій переводъ съ латинскаго, Апулея", въ четвертую долю листа, въ кожаномъ переплетѣ, и на ней былъ выставленъ 1741 годъ. Потомъ шли "Хроники Фруассара", въ четырехъ большихъ томахъ, въ четвертую долю листа, въ переводѣ Джоннеса. Затѣмъ изданіе Гудчинсона "Д'Эргамъ"; потомъ еще изданіе Лафонтэна "Contes et nouvelles", съ великолѣпными иллюстраціями; потомъ еще нѣсколько другихъ книгъ, въ великолѣпныхъ переплетахъ; но Валентина перестала ихъ разсматривать, потому что вдругъ сообразила, откуда могли явиться эти книги.
-- Развѣ эти книги принадлежали моему отцу?-- спросила она.
-- Да, моя душа, а до него -- его отцу.
-- Кто былъ его отецъ?
-- Не знаю, душа моя, потому что онъ мнѣ никогда не говорилъ. Я всегда думала, что мой мужъ -- сынъ любви. Онъ оставилъ мнѣ книги, когда ушелъ отъ меня. Вѣроятно, онъ не могъ взять ихъ туда, куда...
-- Нѣтъ, разумѣется,-- перебила Валентина,-- не могъ. Значитъ, отецъ его былъ джентльменъ?
-- Онъ всегда это говорилъ, моя душа, но, я думаю, онъ былъ сынъ любви. И онъ говорилъ, что у него важные знакомые, и всегда при этомъ хохоталъ и хвалился, что они дѣлаютъ большую честь его фамиліи, хотя и не помогаютъ ему.
-- Странно!-- сказала Валентина: -- онъ не объяснялъ, какимъ образомъ онъ такъ низко палъ?
-- Нѣтъ, никогда; что же касается до того, чтобы низко пасть, то онъ, напротивъ того, увѣрялъ, что стоитъ высоко, и ни за что не хотѣлъ согласиться, что его образъ жизни позоренъ и безчестенъ.
-- О!-- вскричала Валентина, вдругъ охваченная ужасомъ.-- Представьте, что онъ вовсе не умеръ! Какой ужасъ, если онъ вернется назадъ!
-- Онъ умеръ,-- отвѣчала вдова спокойно.-- Я слышала шаги его призрака. Ему нѣтъ, значитъ, покоя въ могилѣ. Еслибы онъ не умеръ, то онъ давно былъ бы здѣсь. Но я знаю навѣрное, что онъ умеръ и схороненъ. И знаешь что, Полли: я жалѣю, что тебѣ это разсказала!