Жизнь вся состоитъ изъ случайностей, хотя въ романахъ, которые должны бы быть картинами дѣйствительной жизни, этимъ случайностямъ придаютъ такое значеніе, какъ будто бы онѣ были рѣдкой вещью. Это выходить потому, что онѣ хотя и обыкновенны, но драматичны. Нечего изумляться поэтому, что Валентина снова услышала про Джемса Керью и тамъ, гдѣ всего менѣе этого ожидала
Ей довелось услышать о немъ не отъ кого иного, какъ отъ старика-писца, мистера Лэна.
Валентина встрѣтила его разъ вечеромъ, вскорѣ послѣ того, какъ выслушала признаніе въ богадельнѣ. Онъ брелъ вдоль улицы домой, съ согбенной спиной, съ опущенной внизъ головой, и сюртукъ его казался еще оборваннѣе, чѣмъ въ тотъ день, когда она съ нимъ познакомилась. Она остановилась и протянула ему руку. Онъ не взялъ ея, но сдѣлалъ жесть, какъ бы собирался снять шляпу. Эта привычка, какъ уже было выше замѣчено, бываетъ неотъемлемымъ признакомъ хорошаго воспитанія. Другимъ признакомъ служитъ умѣнье обращаться съ вилкой и ножемъ. Третьимъ -- правильное произношеніе англійскаго языка. Мистеръ Лэнъ не привелъ въ исполненіе своего намѣренія и не снялъ шляпы, потому что во-время вспомнилъ, что она такъ стара, что можетъ развалиться при этомъ движеніи. Но все-таки этотъ жестъ наполнилъ Валентину жалостью, потому что напомнилъ ей, что этотъ человѣкъ былъ когда-то джентльменомъ. И какимъ образомъ, вслѣдствіе какого проступка, лишился онъ своего положенія въ обществѣ?
-- Могу ли я идти съ вами?-- спросила она:-- намъ по пути.
-- Разумѣется,-- отвѣчалъ мистеръ Лэнъ,-- разумѣется. Давно уже со мной не гуляли молодыя лэди, очень давно! Цѣлыхъ двадцать-пять лѣтъ!
Она замѣтила, что онъ двигается съ трудомъ, и что колѣни его дрожатъ.
-- Я сейчасъ буду пить кофе, мистеръ Лэнъ; не выпьете ли вы со мной?
-- Вы хотите напоить меня кофе?
Онъ слегка засмѣялся музыкальнымъ, но невеселымъ смѣхомъ.
-- Вы очень добры; я съ удовольствіемъ принимаю ваше предложеніе.
Онъ сказалъ ей, когда они вошли въ кафе, что сегодняшній день былъ особенно несчастливъ, и онъ ничего не могъ заработать. Она угостила его бараньей котлеткой, вмѣстѣ съ чашкой кофе, и такимъ образомъ дала ему случай продѣлать тѣ фокусы съ ножемъ и вилкой, которые характеризуютъ англійскаго джентльмена на всемъ земномъ шарѣ. Ему, повидимому, особенно не везло въ послѣднее время, такъ что, хотя онъ могъ уплачивать деньги за квартиру, но ему не на что было питать свое бренное тѣло. Сегодня вечеромъ, въ особенности, ему пришлось пробѣгаться, и свалявшаяся съ неба котлетка была особенно кстати.
-- Еще разъ благодарю васъ,-- сказалъ онъ.-- Я, должно быть, дѣйствительно низко палъ, если не чувствую униженія отъ того, что меня накормили ужиномъ.
-- Не говорите объ униженіи! развѣ мы не друзья и сосѣди?
-- Сосѣди, конечно, благодаря божественному Промыслу. Друзья? Врядъ-ли. У людей, какъ я, бываютъ сосѣди; чѣмъ ниже мы надаемъ, тѣмъ больше у насъ сосѣдей. Но друзья?-- Нѣтъ, у нихъ не бываетъ друзей. Дружба начинается гораздо выше. Сначала идетъ человѣкъ, который голодаетъ и борется -- бокъ-о-бокъ съ другимъ въ грязи; его работѣ нѣтъ конца, а глазу не на чемъ отдохнуть; онъ и его товарищъ соприкасаются другъ съ другомъ въ поискахъ за пищей, какъ морскія чайки, летающія надъ водой; но эти люди -- не друзья. Затѣмъ, бываютъ сотоварищи по ремеслу, на бортѣ общаго корабля или въ общей мастерской. Эти люди -- товарищи, но не друзья. Затѣмъ, бываютъ люди, участвующіе въ общихъ плутняхъ; они -- сообщники, но не друзья. Дружба, молодая лэди, можетъ образоваться лишь на извѣстной степени цивилизаціи.
-- О! но бываетъ же такая дружба, какъ дружба Лотти, Меленды и вашей дочери Лиззи.
-- Эти дѣвушки держатся другъ друга и борются за-одно противъ голодной смерти. Называйте это дружбой, если хотите, но...
Онъ замолчалъ и задумался.
-- Мнѣ припомнились старинные стихи:
Любовь безкорыстна
И не ищетъ личнаго удовлетворенія.
-- Но можетъ ли тотъ, кто голоденъ, ничего не искать для себя и быть безкорыстнымъ? У голодныхъ нѣтъ мѣста для дружбы или для естественныхъ привязанностей. Дочь моя ѣсть свой хлѣбъ и пьетъ свой чай въ одной комнатѣ, а я ѣмъ свой хлѣбъ въ другой. Она идетъ своимъ путемъ, и я не спрашиваю -- не имѣю нрава спрашивать -- какой это путь. Друзья? У насъ нѣтъ друзей.
-- Приведенные вами стихи -- Блэка?-- замѣтила Валентина, немного удивленная.
-- Можетъ быть, не помню. Идемъ домой?
Когда они дошли до Иви-Лэнъ, Валентина вошла къ нему въ комнату непрошенная.
-- Разскажите мнѣ что-нибудь о вашихъ грёзахъ,-- попросила она.
-- О моихъ грёэахъ? О! да. О моихъ грёзахъ. Эти грёзы никогда меня не покидаютъ; онѣ длятся уже тридцать-пять лѣтъ. Мои грёзы? Это моя жизнь. Все остальное -- пустая тѣнь и призраки -- рядъ дней и часовъ, которыми завладѣли насмѣшливые демоны, исключая того, когда вы ко мнѣ приходите. Но даже и вы, въ сущности, тѣнь и Призракъ. Это не моя жизнь. Развѣ можно было бы жить такой жизнью? Вы -- грёза, и Иви-Лэнъ -- грёза, и Лиззи -- rpëea, и весь холодъ, и нищета, и бѣдность -- тоже грёза. Но то, что вы называете моей грёзой, то -- есть моя дѣйствительность, то -- есть моя жизнь. Я былъ когда-то клерджименъ. Я грежу о собственной жизни, какою она могла бы быть.
-- Пожалуйста, продолжайте.
-- Мой старшій сынъ -- я былъ женатъ тридцать-пять лѣтъ тому назадъ -- только-что получилъ ученую, университетскую степень; мой второй сынъ успѣшно учится въ Винчестерѣ, гдѣ учился и я; дочери мои сидятъ вмѣстѣ со мной въ моемъ кабинетѣ; а моя жена -- но нѣтъ, она умерла.
Лицо его совсѣмъ измѣнилось. Неужели жена его была не совсѣмъ грёзой?
Валентина ждала, что будетъ дальше.
-- Тридцать-пять лѣтъ тому назадъ, я былъ женатъ -- недавно еще женился -- когда со мной случилась ужасная вещь. Великій Боже! Зачѣмъ ты допустилъ, чтобы это случилось?
-- Не говорите объ этомъ! Забудьте, если можете, и продолжайте ваши грёзы.
-- Я долженъ говорить. Бываютъ времена, когда я долженъ это сказать кому-нибудь, хотя бы это меня убило. Въ послѣдній разъ я сказалъ доктору. Онъ приходилъ вчера меня провѣдать, но говорилъ только о васъ.
Валентина покраснѣла.
-- Онъ влюбленъ въ васъ. Конечно, онъ въ васъ влюбленъ. Каждый долженъ въ васъ влюбиться. Вѣдь вы это знаете. Я разсказалъ ему это не вчера, но давно, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ.
Лицо его подергивалось, а пальцы нервно двигались.
-- Я долженъ разсказать вамъ.
-- Но это волнуетъ и мучитъ васъ. Не разсказывайте. Поговоримте лучше о вашихъ грёзахъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, иногда я понимаю, что мои грёзы -- только грёзы, а что моя жизнь -- здѣсь, среди этихъ лохмотьевъ; и тогда я долженъ кому-нибудь разсказать, хотя бы это меня убило... Онъ пріѣхалъ къ намъ въ деревню и прожилъ три мѣсяца въ деревенскомъ трактирѣ. Мы всѣ съ нимъ познакомились. Викарій въ приходскомъ домѣ, то-есть я самъ, и сэръ Вилльямъ въ замкѣ. Онъ у всѣхъ у насъ бывалъ, вкрадчивый и приличный; не настоящій джентльменъ, но человѣкъ, который могъ быть допущенъ въ общество джентльменовъ. Онъ бывалъ въ церкви каждое воскресенье; чудесно игралъ на скрипкѣ, а я игралъ на віолончели, а жена моя на фортепіано; не часто бываетъ, чтобы хорошій скрипачъ пріѣзжалъ въ деревню, и мы играли тріо. Я былъ женатъ всего лишь шесть мѣсяцевъ. Я могъ бы жениться и раньше, еслибы не университетскіе долги. Я не думаю, чтобы въ мірѣ былъ человѣкъ счастливѣе, чѣмъ я былъ въ то лѣто...
-- Не волнуйтесь, разсказывайте спокойнѣе.
-- Разсказывать спокойно? О! вы не знаете...-- Щеки его были блѣдны, лицо конвульсивно подергивалось, и весь онъ дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ.
-- Но вы правы. Докторъ тоже велитъ мнѣ быть спокойнымъ. Я постараюсь. Въ то самое лѣто случился грабежъ въ замкѣ, и всѣ драгоцѣнности милэди были похищены. Я иногда думалъ, что и это можетъ быть дѣло рукъ Джемса Керью.
-- Какъ вы его назвали?
-- Джемсъ Керью.
-- Джемсъ Керью?!
Впрочемъ она была не особенно удивлена. Трудно, чтобы существовали два такихъ негодяя подъ общей фамиліей. Но все же было странно услышать о немъ такъ скоро и въ томъ же самомъ домѣ, гдѣ жила его дочь. Какую новую гадость услышитъ она?
-- Когда вы услышите мою исторію, вы встанете и уйдете отъ меня.
-- Нѣтъ, нѣтъ, не уйду!
-- Это исторія про великаго негодяя и несчастнаго грѣшника. У меня былъ старинный, неуплаченный долгъ, и онъ меня очень мучилъ.
Онъ разсказывалъ исторію прерывисто, ходя по комнатѣ и размахивая руками.
-- Кредиторъ грозилъ. Я могъ заплатить ему черезъ три мѣсяца, но онъ не хотѣть ждать. Меня все это ужасно безпокоило. Этотъ человѣкъ, Керью, вкрался въ мое довѣріе, и я ему все разсказалъ. Я былъ опекуномъ вмѣстѣ съ другимъ господиномъ одной дѣвочки. Ей были оставлены деньги, положенныя въ банкъ на наше имя. Керью научилъ меня, что сдѣлать. Я бы не долженъ былъ слушать его. Я долженъ бы былъ пойти къ моему соопекуну, и онъ далъ бы мнѣ деньги взаймы, но мнѣ было стыдно. Керью сказалъ мнѣ, что дѣлать, и вотъ я соблазнился и согрѣшилъ передъ Богомъ и людьми. Я написалъ чэкъ на сто-двадцать, фунтовъ и подписалъ его моимъ именемъ, а Керью подписался именемъ опекуна -- изъ дружбы, какъ онъ говорилъ. И такимъ образомъ я составилъ фальшивый чэкъ... Но почему же вы не встаете и не уходите?.. Я долженъ былъ заплатить деньги черезъ шесть мѣсяцевъ, и никто ничего не узнаетъ, говорилъ онъ. Когда мы подписали чекъ, Керью пошелъ въ банкъ, взять деньги для меня, но что бы вы думали онъ сдѣлалъ? Онъ остановился и захохоталъ.-- Онъ не вернулся съ деньгами ко мнѣ, и я его больше не видалъ. Да, а я оказался виновнымъ въ поддѣлкѣ. Это сразу обнаружилось, ужъ, право, не знаю какъ; мой почеркъ былъ хорошо извѣстенъ, и эксперты клялись, что подпись поддѣлана мной. Въ моей конторкѣ нашли пропасть бумажекъ съ пробой поддѣлаться подъ подпись. Керью подложилъ ихъ туда. Узнали и про кредитора и его угрозы,-- защита была невозможна; да я и не жалуюсь. Только я думаю, что онъ былъ больше негодяй, чѣмъ я. Я былъ только бѣдный, жалкій червякъ, заслужившій свою долю.
-- Керью умеръ,-- сказала Валентина.
-- Онъ умеръ? Онъ умеръ?-- въ голосѣ его слышалось какъ будто разочарованіе.-- Не могу представить себѣ, что онъ умеръ, потому что тридцать-пять лѣтъ сряду я только и думалъ о томъ, какъ бы встрѣтиться съ нимъ лицомъ къ лицу. Умеръ! и моя собственная жизнь близится къ концу. Великій Боже! и какая жизнь!
Онъ съ трудомъ перевелъ духъ и приложилъ руку къ сердцу, но спазма прошла.
-- Я былъ приговоренъ къ каторжной работѣ. Я былъ выброшенъ изъ общества. Все это я заслужилъ. Я былъ обезчещенъ, сосланъ и превратился въ нищаго голяка. Я не жалуюсь. Но вѣдь и тотъ тоже заслужилъ наказаніе!
-- Онъ умеръ въ тюрьмѣ! Онъ наказанъ еще тяжелѣе, чѣмъ вы! Не думайте о немъ. Разскажите мнѣ про вашу жизнь съ тѣхъ поръ. Вы нашли любовь, у васъ есть дочь.
-- Любовь! Неужели вы думаете, что въ той безднѣ, куда я свалился, есть мѣсто для любви? Я встрѣтилъ бѣдную дѣвушку на улицѣ, такую же несчастную, какъ моя дочь, такую голодную и, вдобавокъ, изобиженную. Я женился на ней. Зачѣмъ? Полагаю, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить ея страданія. Я женился на ней, и, можетъ быть, она была менѣе несчастна нѣкоторое время, но затѣмъ умерла. Я выростилъ свою дочь; вы видѣли, какова она; больше я ничего не могъ для нея сдѣлать.
-- Бѣдный человѣкъ! бѣдное дитя!
Валентина взяла его за руку, продолговатую и нервную руку, худую и костлявую, какъ у скелета. Но тутъ вдругъ лицо его страшно исказилось, глаза выпучились, и всего его стало корчить. Валентина вскочила съ мѣста, но ничего не могла сдѣлать. Припадокъ длился нѣсколько секундъ. Затѣмъ онъ упалъ на кровать, блѣдный и изнеможенный.
-- Это былъ дьяволъ,-- прошепталъ онъ:-- онъ всегда хватаетъ меня за сердце, когда я думаю о Джемсѣ Керью. Я думалъ, что на этотъ разъ онъ меня убьетъ.
-- Не говорите, лежите тихо и спокойно. Я сейчасъ приведу доктора.
-- Нѣтъ, нѣтъ, уже прошло. Дайте мнѣ этотъ пузырекъ. Докторъ ничего не сдѣлаетъ.
Она сѣла у кровати и утѣшала его, какъ могла. Наконецъ онъ заснулъ.
Было уже давно за-полночь, когда Валентина вернулась въ свою комнату. Лотти уже спала. Луна глядѣла въ окно; съ сосѣдняго двора доносились визги разсерженной женщины и ругань разсерженнаго мужчины. Но, наконецъ, они умолкли, и все затихло.
Въ часъ пополуночи Валентина услышала шаги на лѣстницѣ. То была Лиззи, дитя улицы, вернувшаяся изъ своихъ странствій. Лиззи прошла въ свою комнату и заперла дверь.
Тогда Валентина прислонилась къ окну и задумалась, глядя въ безмолвное небо, раскидывавшееся надъ нею, о великихъ вопросахъ, волнующихъ человѣчество: зачѣмъ мы родимся, зачѣмъ страдаемъ, зачѣмъ умираемъ? Въ ясномъ ночномъ небѣ плыла царица ночи; нѣкоторыя изъ звѣздъ были видны; Валентинѣ казалось, что она слышитъ милліоны голосовъ вокругъ себя, и всѣ они повторяютъ тѣ же вопросы, иные съ воплями, иные со вздохами, а иные съ удивленіемъ.
И ей страстно захотѣлось уйти въ ту мирную пустыню, гдѣ патріархи приходили въ общеніе съ самимъ Богомъ. Увы! шумъ, и толкотня большого города заглушаютъ и подавляютъ такое общеніе. Однако есть люди,-- припомнилось Валентинѣ,-- которые находятъ утѣшеніе въ вѣрѣ, что небо не глухо и не нѣмо. Иначе лучше бы всѣмъ намъ умереть, и пусть бы земной шаръ вертѣлся самъ по себѣ въ пространствѣ, не нося на себѣ такого жалкаго созданія, какъ человѣкъ. И современемъ -- мы и этому должны вѣрить -- на всѣ эти вопросы найдется отвѣтъ, и въ тотъ день, всѣ люди научатся прощать себѣ и другимъ, и не будутъ больше знать ни стыда, ни раскаянія.