-- Вы слишкомъ близко все принимаете къ сердцу, Валентина,-- сказалъ Клодъ.
Они сидѣли у хорошенькаго фонтана въ паркѣ Викторія. Было половина перваго, когда всѣ гуляющіе въ этомъ паркѣ обѣдаютъ, и паркъ былъ подобенъ эдему, не только по красотѣ, но и потому, что въ немъ была только одна пара, мужчина и женщина. Они разговаривали о вопросахъ, волновавшихъ Валентину, и сегодня она казалась болѣе разстроенною, чѣмъ обыкновенно.
-- Этого нельзя не принимать близко къ сердцу.
Слезы навернулись у нея на глазахъ и губы задрожали.
-- Я надѣялась,-- мягко прибавила она, и не столько эти слова, сколько ея слезы могли служить упрекомъ Клоду:-- я надѣялась, что вы намъ поможете, Клодъ.
Слезы Валентины сильно тронули Клода.
-- Я не забылъ своего обѣщанія, Валентина,-- поспѣшно сказалъ онъ:-- я помню все, что вы мнѣ говорили. Но это очень серьезный вопросъ.
-- Вы и въ самомъ дѣлѣ думали о насъ?
-- Я и думалъ, и читалъ; но, Валентина, я чувствую себя безсильнымъ что-либо посовѣтовать вамъ.
-- Но вы все же займетесь этимъ вопросомъ? О, Клодъ, я каждый день вижу Меленду.
-- Нѣтъ никакого сомнѣнія,-- началъ онъ,-- что рабочія женщины подчинены принципу столь дорогому для нанимателей -- спросу и предложенію. Если этотъ принципъ вѣренъ, то я полагаю, что онѣ не имѣютъ нрава жаловаться.
-- Не имѣютъ права жаловаться?
-- Спросъ и предложеніе означаетъ то, что женщины получаютъ наибольшую плату, какая только возможна; въ борьбѣ за существованіе онѣ сбиваютъ цѣну другъ другу до тѣхъ поръ, пока она не падетъ такъ низко, ниже чего не можетъ быть. Въ этомъ весь вопросъ, Валентина. Предприниматель даетъ самую низкую цѣну, какую только согласны взять. Тутъ вопросъ не въ справедливости, не въ добротѣ и не въ милосердіи. Они это зовутъ закономъ политической экономіи, которому слѣдуетъ повиноваться.!
-- Развѣ это тоже законъ политической экономіи, чтобы мужчины, нанимающіе женщинъ, богатѣли? Кто составляетъ эти законы? Я полагаю -- фабриканты. Такъ составимъ же сами законы для женщинъ, и пусть первымъ изъ нихъ будетъ тотъ, чтобы женщинамъ платили какъ слѣдуетъ, все равно, выгодно ли это для предпринимателя, или нѣтъ.
-- Тогда наниматели перестанутъ ихъ нанимать.
-- Такъ нельзя ли безъ нихъ обойтись?
-- Женщины не могутъ образовать стачекъ, подобно мужчинамъ. Онѣ не привыкли дѣйствовать за-одно. Ихъ слишкомъ много. И у нихъ нѣтъ общественнаго духа.
-- Я все это слышала раньше, Клодъ.
-- Быть можетъ, онѣ могли бы образовать стачки, еслибы ихъ поддерживали мужчины; но какъ добиться этого? Какъ заставить рабочаго мужчину помогать своей сестрѣ?
-- Научите ихъ этому, Клодъ.
-- Вы настойчивы, Валентина. Каждый день глаза ваши укоризненно смотрятъ на меня.
-- Я вовсе не хочу васъ упрекать.
-- И однако упрекаете. И каждый день бремя, которое вы хотите навалить мнѣ на плечи, кажется мнѣ тяжелѣе.
-- Возьмите его, Клодъ, и съ каждымъ днемъ оно станетъ легче. Надо было бы убѣдить женщинъ дѣйствовать за-одно. Надо было бы убѣдить рабочаго помогать своей сестрѣ. Надо было бы убѣдить женщинъ высшихъ классовъ вступиться за рабочихъ женщинъ.
-- Вы требуете невозможнаго, Валентина!
-- Только мужчина можетъ убѣдить женщину. Вы должны убѣдить ихъ, Клодъ. Вы умѣете говорить краснорѣчиво, отъ всего сердца.
-- Странное дѣло,-- продолжалъ Клодъ, не отвѣчая ей и слѣдя за собственными мыслями:-- странное дѣло! Угнетеніе рабочей женщины -- вещь не новая. Оно было открыто не вчера и не сегодня; его описывали и о немъ толковали вдоль и поперекъ; года не проходитъ, чтобы кто-нибудь не написалъ негодующей статьи о томъ, какъ съ ними обращаются. Всего пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, какъ написана Гудомъ "Пѣснь о рубашкѣ", и сорокъ лѣтъ, какъ миссисъ Броунингъ написала: "Плачъ дѣтей", и вотъ съ тѣхъ поръ дѣтей освободили, а женщины все еще остаются въ рабствѣ.
-- Это потому, что мы жалѣемъ дѣтей,-- сказала Валентина,-- но не жалѣемъ другъ друга.
-- Громадная литература написана объ этомъ предметѣ, написана кровью, и никто не обращаетъ на это вниманія. Исторія лондонской швеи такъ ужасна, что можно удивляться, почему не проповѣдуются крестовые походы для ея освобожденія. Впрочемъ крестовые походы и проповѣдуются, но никакого тот изъ этого не выходитъ.
-- Это потому, что проповѣдуютъ женщины, и никто не хочетъ ихъ слушать. Имъ нуженъ мужчина проповѣдникъ, Клодъ,-- имъ нужны вы, Клодъ.
-- Имъ нуженъ болѣе сильный человѣкъ, чѣмъ я.
-- Я могу объяснить вамъ, что мы, женщины, за созданія. Я нарочно съ этой цѣлью изучала самоё себя.-- Мы -- изнѣженныя и избалованныя созданія. Мы любимъ, чтобы все шло гладко и пріятно. Мы никогда не спрашиваемъ, откуда что берется. Мы считаемъ, что міръ созданъ только для нашего наслажденія. Мы ненавидимъ, когда намъ разсказываютъ печальныя исторіи, и удаляемъ съ глазъ долой некрасивые предметы. Насъ надо заставлять насильно выслушивать истину; не говорите о нашихъ мягкихъ сердцахъ, а бичуйте насъ упреками въ нашемъ жестокосердіи, до тѣхъ поръ, пока мы не заплачемъ отъ стыда и раскаянія!
-- Вы слишкомъ строги, Валентина.
-- Намъ нуженъ мужчина,-- повторила она:-- онъ долженъ быть молодъ и великодушенъ, краснорѣчивъ и безстрашенъ, и при этомъ образованный человѣкъ, и долженъ знать бытъ рабочихъ женщинъ. Онъ долженъ быть связанъ съ ними болѣе тѣсными узами, нежели обыкновенныя. Вы вполнѣ отвѣчаете всѣмъ этимъ условіямъ, Клодъ. Клодъ! сестра ваша Меленда зоветъ васъ спасти ее изъ той бездны нищеты и отчаянія, въ которой она находится. Вы не можете не слышать ея голоса: онъ звучитъ такъ яростно и грозно. О, Клодъ! еслибы вы видѣли, какъ эти дѣвушки несчастны!...
Она остановилась, потому что голосъ измѣнилъ ей.
-- Клодъ, извините меня, я больше не буду безпокоить васъ. У васъ свои собственные, честолюбивые планы. Вы намѣтили себѣ свой путь, и все, что я могу сдѣлать, это -- оставаться среди нихъ, и помогать одной или двумъ.
Раньше она побѣдила его музыкой, теперь она покорила его слезами. Онъ взялъ ея руку и склонился надъ ней головой, говоря:
-- Берите меня, Валентина, и дѣлайте со мной, что угодно. Я весь вашъ.
-- Клодъ!-- слезы ея мгновенно высохли, и она вскочила съ мѣста:-- это вѣрно, что вы говорите? совсѣмъ вѣрно? О! какъ я рада! Я была такъ несчастна отъ сознанія своего безсилія, но теперь, когда вы со мной, всѣ трудности будутъ устранены.
-- Что касается до меня, то я чувствую, что трудности только-что начинаются; но вы поможете мнѣ справиться съ ними.
-- Да, я помогу вамъ, если могу. Я сначала не понимала, а теперь понимаю, что это дѣло должно поглотить всю вашу душу и всѣ ваши силы, Клодъ, все ваше время и, быть можетъ, всю вашу жизнь. Согласны ли вы отдать все это вашимъ сестрамъ, которыя все это возьмутъ, и, быть можетъ, даже и не поблагодарятъ васъ? Всю вашу жизнь, Клодъ? Вы увѣрены, что никогда объ этомъ не пожалѣете?
-- Мнѣ нечѣмъ больше пожертвовать, какъ своей жизнью, Валентина, и я готовъ ее отдать. И даже отказаться,-- онъ покраснѣлъ и засмѣялся,-- и даже отказаться отъ мѣшка съ шерстью, и никогда не быть лордомъ-канцлеромъ.
Она не поняла -- ни одна женщина не въ состояніи этого понять -- всей великости жертвы Клода.
-- Что вы мнѣ дадите, Валентина, взамѣнъ мѣшка съ шерстью?
-- О!-- отвѣчала она:-- вамъ ничего не надо. Вы избираете самую благородную жизнь; даже неудача не уменьшитъ ея значенія, но вамъ удастся! И взамѣнъ вамъ будутъ принадлежать сердца сотенъ тысячъ женщинъ, которыхъ вы выведите изъ нищеты. Развѣ этой награды не достаточно?
Когда исторія спроситъ -- какъ она это навѣрное и сдѣлаетъ -- какимъ образомъ страна лишилась такого превосходнаго лордъ-канцлера, какъ Клодъ Монументъ, и почему онъ не сдѣлался сэромъ Клодомъ Монументомъ, а затѣмъ барономъ Монументомъ, а затѣмъ графомъ Гакней-Маршъ,-- я надѣюсь, что эта глава послужитъ достаточнымъ отвѣтомъ на этотъ вопросъ. Никто не виноватъ, кромѣ его самого, а его мы тоже не можемъ очень сильно винить, потому что онъ поступилъ такъ, какъ его праотецъ: когда женщина его соблазняла -- далъ себя соблазнить.