Приготовления.

Заботы, произведённые приездом Тиффа и отправлением Мили в коттедж, произвели самую прекрасную перемену в душе Нины, забывшей о её собственных, крайне затруднительных обстоятельствах. Деятельная и пылкая, она бросилась на то, что прежде всего принесено было к ней в потоке событий. Увидев, что телега отправилась, она села завтракать в превосходнейшем расположении духа.

-- Ах, тётушка Несбит! Если б вы знали, какое участие принимаю я в этом старике! Я намерена сесть на мою лошадку, после завтрака, и отправиться туда же.

-- Мне кажется, вы ждёте сегодня гостей.

-- Поэтому-то я и хочу уехать. Неужели вы думаете, что мне приятнее нарядиться, улыбаясь, сесть у окна и беспрестанно поглядывать вдаль, не едет ли прелестный лорд? Извините, я никому не намерена угождать. Если мне вздумается прокатиться верхом, я прокачусь, и никто не имеет нрава осуждать меня.

-- Я полагаю, -- сказала мистрисс Несбит, что конуры этих жалких созданий - вовсе не место для молодой леди с вашим положением в обществе.

-- С моим положением в обществе! Не знаю, что может быть общего в моём положении с этим посещением, Моё положение в обществе доставляет возможность делать всё, что мне нравится -- даёт мне свободу и я хочу вполне пользоваться ею. Я не в силах подавить в себе чувства сострадания, тем более, что Тифф (так кажется зовут этого старого негра) сказал мне, что покойница происходит от хорошей виргинской фамилии. Очень, быть может, что и она была такая же своенравная, капризная девочка как я, и так же мало думала о тяжёлых временах и особенно о смерти, как думаю я. Поэтому нельзя не пожалеть её. Утром, гуляя по саду, я чуть не расплакалась, хотя утро было прелестное, хотя пели птички и капли росы искрились и сияли на цветах, как брильянты. Ах, тётушка! эти цветы казались мне одушевлёнными; казалось, и слышала их дыхание. И вдруг, над самым лесом раздаётся страшное печальное пение. В этом пении, конечно, ничего не было приятного, но так неожиданно было оно и так странно (и Нина пропела слова старого Тиффа). Вслед за этим я увидела престранную старую телегу, и в ней старого негра, в старой белой шляпе, в старом белом кафтане, и с огромными, смешными очками. Я подошла к решётке, чтоб внимательнее рассмотреть это существо. И что же? Негр остановился... Заговорил со мной, сделав предварительно чрезвычайно вежливый поклон; ох, тётушка! Нужно было видеть его в эту минуту! Бедняк этот рассказал мне, что у него умерла госпожа, что её окружают дети и что в целом доме нет ни одной женщины! Бедный старик он расплакался... Мне стало жаль его! По-видимому, он гордится своей госпожой, несмотря на её нищету.

-- Где же они живут? -- сказала мистрисс Несбит.

-- За сосновым лесом, вблизи болота.

-- Знаю, знаю! -- сказала мистрисс Несбит. -- Это, верно, семейство негодяя Криппса. Он только один и приютился в сосновом лесу. Самые жалкие люди -- все до одного обманщики и воры! Если б я знала, кто такая покойница, я бы ни за что не отпустила Мили. Такие люди не заслуживают внимания, для них ничего не следует делать; не следовало бы даже позволять им жить в нашем соседстве. Они всегда будут обкрадывать плантации и развращать негров, подавая им пример пьянства и других пороков. Сколько я слышала, у них не бывала ещё ни одна порядочная женщина. Если б ты, Нина, была моею дочерью, я бы не позволила тебе приблизиться к этому дому.

-- К счастью, я не ваша дочь, -- сказала Нина, постоянно терявшая в разговоре с своей тёткой хорошее настроение духа, -- и поэтому я буду делать, что мне нравится. Не знаю, право, как же трактуют о подобных вещах ваши набожные люди. Ведь Спаситель сам вступал в беседы с мытарями и грешниками.

-- Да, сказала тётушка Несбит; но в Библии ясно говорится: не мечите бисера перед свиньями. Когда ты проживёшь сколько я прожила, ты будешь знать больше, чем знаешь теперь. Всякий скажет, что тебе нечего делать у этих людей. Ты не можешь передать им ни Библии, ни назидательных книг, потому что они не умеют читать. Я уж испытала это, навещая их и разговаривая с ними: я не принесла им желаемой пользы. Я всегда была такого мнения, что им суждено быть рабами и потому не следует о них и думать.

-- Не они же в этом виноваты, -- сказала Нина. -- Здесь нет училищ, куда бы они могли посылать своих детей, если б дети желали учиться; и потом, если они хотят работать, то никто не нанимает. Чего же хорошего можно ожидать от них?

-- Ничего не знаю, -- сказала тётушка Несбит тем тоном, под которым должно было подразумевать: "мне до них нет ни малейшей нужды". -- Я знаю только одно, что этих людей должно удалять от себя и удаляться от них. Оказывать добро им, тоже самое, что сыпать хлеб в дырявый мешок. Я уверена, что буду поставлена в самое неприятное положение; я вообще терпеть не могу, когда что-нибудь отступает от обыкновенного порядка. Вот и сегодняшний день назначен для мытья и крахмаленья чепчиков -- такой славный, светлый, солнечный день! А назавтра или послезавтра, смотришь, дождь. Меня всегда расстраивает, когда назначено сделать что-нибудь так, а это делается иначе. Я охотно бы послала туда необходимые вещи; но зачем отрывать от дела Мили, как будто без неё ничего нельзя сделать. Эти похороны, я знаю, служат только поводом к пьянству. И ещё, кто знает, Мили может получить оспу там, или то, или другое. У этих людей никогда не узнаешь, отчего они умирают.

-- Я думаю, тётушка, они умирают от одних причин с нами, -- сказала Нина. -- В этом отношении, по крайней мере, они имеют много общего с нами.

-- Конечно; но всё же, зачем нам рисковать своею жизнью, особливо для таких людей, которые вовсе не умеют ценить сделанного им добра.

-- Скажите, тётушка, что вы знаете дурного за этими людьми? Какие дурные поступки замечали вы за ними?

-- Я ничего не знаю против этого семейства в особенности, но очень многое знаю о всём их сословии вообще. Это скоттеры {Squatters -- в Соединённых Штатах люди, которые селятся на чужой или общественной земле, без законного на то права}, или вернее бродяги: я знаю их с тех пор, как была девочкой в Виргинии. Кто знает жизнь хотя сколько-нибудь, знает также, что это за люди. Если они созданы рабами, как я уже сказала, то ни чем им не поможешь; из них не сделаешь порядочных людей. Ты можешь ехать и посмотреть их, если хочешь, но я... Я всё-таки скажу, что мне не нравится, когда расстраивают мои распоряжения.

Мистрисс Несбит принадлежала к числу тех упрямых, настойчивых женщин, согласие которых похоже на резиновую тесьму, уступающую только напряжённым усилиям, и сжимающуюся в прежний свой объём, когда усилия прекратят своё действие. Она редко отказывала в просьбах, сопровождаемых некоторою докучливостью; она соглашалась не потому, что успевали наконец расшевелить её сердце, потому что не имела достаточно твёрдости духа для выражения решительного отказа. С другой стороны, за каждым согласием её, следовал ряд дурно скрываемых сетований о необходимости, вынуждавшей это согласие. Характер Нины был так пылок и настойчив, особливо при сильном возбуждении, что, решаясь противоречить ей, нужно было обречь себя неприятному утомлению. По этому-то мистрисс Несбит утешалась сетованиями на самоё себя, как мы уже видели.

Нина, заметив, что к крыльцу подвели её лошадь, выбежала из столовой и скоро, в костюме амазонки, проезжала чрез сосновый лес в самом лучшем расположении духа. День был светлый и прекрасный. Лесная дорога покрыта была мягким и чистым ковром, образовавшимся из сосновых шишек. Позади её на другой лошади ехал Гарри; он находился в таком расстоянии, чтоб можно было слышать и разговаривать со своей госпожой, в случае, если б она вздумала заговорить с ним.

-- Гарри! Ты знаешь старого Тиффа?

-- Как же, знаю очень хорошо. Это весьма доброе, превосходное создание; несравненно лучше своего господина во многих отношениях.

-- Правду, ли он говорит, что его госпожа происходит от хорошей фамилии?

-- Ничего нет удивительного, -- отвечал Гарри. -- Она имела очень приятную наружность; вовсе не была похожа на женщин одного с ней положения. Дети тоже замечательно хорошенькие и, как видно, их хорошо воспитывали. Как жаль, мисс Нина, что у всех почти скоттеров дети ничему не учатся, ещё более жаль, что они вырастают в грубом невежестве, и следуют по той же дороге, по которой шли их несчастные родители!

-- Неужели никто из них не учится? -- сказала Нина. -- Ах, мисс Нина! Вы ещё не знаете образа жизни этих людей: каждому из них есть о чём позаботиться; и дети остаются без всякого присмотра: для них нет даже школ. Работа этим людям достаётся с большим трудом. Для них как будто нет никакого места в обществе. Мальчика обыкновенно приучают пьянствовать и браниться, а что касается до девочек, то и о них нельзя сказать много хорошего. И заметьте, это переходит от одного поколения к другому.

-- Как это странно, и как отличается от образа жизни в Северных Штатах. Там все дети ходят в школы; даже дети беднейших родителей! Там многие из самых замечательных людей были самые бедные дети! Почему бы и здесь не ввести того, что существует на севере?

-- Потому, мисс Нина, что здешние скоттеры живут рассеянно, на больших расстояниях; а при этом условии, учреждение школ невозможно. Каждый участок земли, годный для чего-нибудь, присоединяется к большим поместьям. До этих несчастных, разбросанных там и сям, на клочках общественной земли, никому нет дела,-- никто о них не заботится; а они не имеют возможности заботиться о самих себе; и потому, как они растут и как живут, никто не знает, а между тем, все сожалеют об их существовании. Я видел многих, которые готовы трудиться, лишь бы дали им работу. Плантаторы не нуждаются в них: они предпочитают им своих негров. Если какой-нибудь скоттер захочет сделаться кузнецом или плотником, никто не одобрит его. Большая часть плантаций имеют своих плотников и кузнецов; несчастным ничего более не остаётся делать, как только держать собак для поисков негров, или содержать небольшие лавки для продажи виски и для приёма краденых вещей. Иногда бойкий и умный из них занимает место управляющего на какой-нибудь плантации. Я слышал даже, что некоторые из них до такой степени унижаются и грубеют в чувствах, что продают детей своих, лишь бы получить кусок хлеба.

-- Какие жалкие создания! Но неужели ты допускаешь возможность, что девица хорошей фамилии решится выйти замуж за подобного человека?

-- Не знаю, мисс Нина; не думаю, чтоб это было невозможно. Надо вам сказать, что иногда и хорошие фамилии совершенно теряют своё значение в обществе. Доходя до того, что не имеют средств послать детей своих в школу или держать учителей, они падают очень быстро. Человек, к которому мы едем, имеет приятную наружность, и если б ему открылась дорога, то, нет никакого сомнения, что он сумел бы сделать что-нибудь и для себя и для семейства. Когда он был ещё моложе и, следовательно, ещё красивее, то не удивительно, если девочка без всякого воспитания, не бывавшая нигде дальше своей плантации, влюбилась в него; к этому ещё нужно прибавить и то обстоятельство, что братья девочки во всех отношениях были равны ему. В здешних местах, мисс Нина, пока есть деньги, то всё идёт превосходно: а когда в какой-нибудь фамилии начинают уменьшаться средства к удовлетворению необходимых потребностей, тогда, его фамилия быстро разоряется.

-- Во всяком случае, мне жаль этих бедных людей, -- сказала мисс Нина. -- Я не чувствую к ним того отвращения, которое питает тётушка Несбит.

Здесь Нина, заметив, что дорога становилась ровною и гладкою, подняла свою лошадь в галоп, и путники наши ехали несколько времени не сказав друг другу ни слова. Вскоре, из под копыт лошади посыпались брызги воды из холодного, мелкого ручейка, протекавшего по песчаному грунту, чрез обширный сосновый лес. Как широкая голубая лента, усыпанная блёстками, извивался этот ручеёк между соснами, то углубляясь в чащу, то выбегая на прогалины, и там разделяясь на ветви, образовал открытые островки роскошной зелени. как бы купавшейся в его прохладных струях. Какой миленький уголок земли открылся теперь перед глазами двух. путешественников! Поверхность его занимала не более четверти акра, совершенно окружённого ручейком, кроме небольшого. перешейка, соединявшего его с материком. Весь полуостров., был очищен и обращён в сад, тщательно содержимый. Бревенчатый домик, стоявший посредине, далеко не имел той жалкой наружности, которую Нина предполагала увидеть. Закрытый почти с самого верху и до низу ползучими растениями и жёлтым жасмином, он представлял собою одну сплошную и густую массу листвы. Две дорожки, по ту и другую сторону его, окаймлялись цветами. Вокруг маленького островка, высокие прямые сосны образовали полукруг, и ручей, извиваясь между ними, вдруг терялся в обширных дебрях болотистой земли, составляющей окраину каролинского берега. Вообще, вся местность представляла такой очаровательный вид, так неудержимо манила к своей лесистой тишине и красоте, что Нина не могла не удержать свою лошадь и не воскликнуть:

-- Ах, какое очаровательное место! Значит, они ещё не совсем несчастные люди!

-- И всё это дело Тиффа, -- сказал Гарри, -- он заботится о всём этом; как он успевает везде -- никто не знает. Вы бы удивились, увидев его распоряжения. Он шьёт, вяжет чулки, разводит сад, занимается хозяйством и учит детей. Это так! Вы увидите сами, что эти дети и выговором, и манерами отличаются от полудиких детей скоттеров. Тифф занимается ими с отеческою заботливостью; в этом человеке нет ни малейшей частицы эгоизма. Он воображает, что госпожа его, её дети и он,-- одно и то же.

В это время Тифф, заметив их приближение, вышел на встречу и помог приехавшим слезть с лошадей.

-- Господь благословит вас, мисс Гордон, за ваше посещение моей бедной госпожи! Да! она, бедняжка, лежит вон там!.. И как хороша, точно в день своей свадьбы! Вся её молодость и красота как будто воротились к ней... Добрая Мили убрала и сделала её ещё прекраснее! Я всё поджидал, не приедете ли вы посмотреть на неё? ведь она хоть и бедна, но в её жилах благородная кровь. Она, мисс Нина, вовсе не принадлежит к разряду обыкновенных скоттеров. Войдите, пожалуйста, войдите и взгляните на неё!

Нина переступила через порог отворённой двери. Постель была покрыта чистой простынёй, и покойница, одетая в длинный белый капот, который привезла с собой Мили,-- лежала на этой простыне с таким спокойным лицом, столько было подобия жизни в нём, что трудно было допустить близкое присутствие смерти. Выражение истощения и душевной тревоги, бывшие в последнее время главным отпечатком на её лице, уступили теперь место выражению нежного, невозмутимого спокойствия, выражению, оттенённому каким-то таинственным благоговением, как будто закрытые глаза её смотрели на предметы, которым нет выражения; казалось, что душа, только что скрывшаяся за горизонт существования, отбрасывала отблеск на это лицо, светлый и лучезарный как заря ясного вечернего неба. В головах покойницы сидела девочка, в чистеньком платьице; её кудрявые волосы, только что из под гребёнки, разделялись на две половины, тщательно проведённым пробором; подле неё стоял маленький мальчик; его круглые голубые глазки выражали сдержанное изумление. Криппс сидел в ногах, и, очевидно, под охмеляющим влиянием значительного приёма виски. Несмотря на увещания Тиффа, во время его отсутствия, он неоднократно прикладывался к запрещённой бутылке. И почему же не так? Криппс был встревожен, опечален; а известно, что в подобных обстоятельствах, каждый, и это весьма естественно, ищет какого-нибудь источника для своего утешения. Кто имеет наклонности к умственной деятельности, тот читает и изучает что-нибудь; трудолюбивый углубляется в свои занятия, любящий ищет отрады в беседе с друзьями, набожный в религии; но кто не имеет ни одной из этих наклонностей, что же остаётся ему делать? Разумеется, только одно: обратиться к пьянству! Криппс весьма неловко встал с места, выпучив глаза, поклонился мисс Нине и Гарри, снова опустился на своё место, вывёртывая себе пальцы, и что-то забормотал. Солнечный свет ярко падал на шероховатый пол, ударяя в маленькие окна, чрез которые влетали в комнату и ароматы цветов, и пение птиц. Всё, всё говорило о спокойствии, но Криппс, как глухой, ничего не слышал и, как слепой, ничего не видел. Необыкновенная чистота и опрятность прикрывала нищету, которая проглядывала в каждом предмете. В это время тихонько вошёл Тифф и остановился сзади Нины. Он держал в руках несколько веток белого жасмина. Положив их на грудь покойницы, он уныло сказал:

-- Много, много странствовала она, и наконец приютилась! Не правда ли, как она спокойна? Бедная овечка!

Маленькая, беззаботная, весёлая кокетка никогда ещё не видела подобного зрелища. Она стояла, устремив неподвижный, нежный, задумчивый взгляд на покойницу; амазонская шляпка её небрежно спускалась на лентах с её руки, её густые волосы, вырвавшись из под шляпки, волнистыми прядями падали на плечи и несколько прикрывали лицо. Она слышала, что кто то вошёл в коттедж, но не оглянулась. Она чувствовала, что кто-то смотрел через её плечо, и полагала, что это был Гарри.

-- Бедненькая! Так молода ещё и уже так много испытала горя? -- сказала она.

Её голос дрожал; на глазах навернулись слёзы. В комнате произошло всеобщее волнение. Нина взглянула: перед ней стоял Клейтон. Она изумилась, румянец её усилился; сцена перед её глазами была слишком печальна и торжественна, чтоб улыбнуться. Протянув руку Клейтону, она снова обратилась к покойнице и сказала вполголоса:

-- Посмотрите!

-- Вижу, -- сказал Клейтон. -- Могу ли я служить чем-нибудь?

-- Эта бедняжка умерла сегодня ночью, -- сказала Нина. -- Послушай, Гарри: надобно распорядиться похоронами, -- продолжала она, тихо выходя из комнаты и говоря Гарри почти шёпотом. -- Вели сделать гроб, да чтоб было прилично. Дядюшка, -- сказала она, призывая к себе Тиффа, -- где вы намерены похоронить её?

-- Похоронить её? -- сказал Тифф. -- О Боже мой! Её похоронить! И он закрыл лицо своими грубыми руками; сквозь пальцы которых заструились слёзы. -- Боже мой! Боже мой! Думал ли я об этом?.. Но, делать нечего; верно уж так суждено! Посмотрите, как хороша она! Ради Бога не сегодня, мисс Нина. Дайте посмотреть на неё!

-- Разумеется, не сегодня, -- сказала Нина нежным тоном. -- Мне очень жаль, что я огорчила тебя; но ты знаешь, бедный мой друг, что рано или поздно, но кончить нужно!

-- Боже мой! Я знал её с тех пор, как она впервые увидела свет Божий! -- сказал Тифф в глубокой горести, -- знал, когда она была ребёнком... У ней были кудрявые волосы, она любила носить красные башмачки. Бывало бегает за мной по саду и кричит: "Тифф! Тифф"! И вот она теперь... бедная, бедная! Горе убило её! Как хороша она была! Хороша, как вы мисс Нина. Но когда она вышла замуж, вот за него, -- продолжал он, указывая большим пальцем через плечо, и понизив свой голос, -- всё пошло не так, как следует. Я старался поддержать её... Делал для неё всё, что мог; и теперь, вот она! Всё кончилось!

-- Быть может, -- сказала Нина, положив руку на плечо старика, -- быть может, край, в который переселилась душа её, лучше здешнего мира.

-- О да! Это верно! Умирая, она говорила мне это. Она увидела Самого Спасителя. Вот её последние слова: "Тифф, -- говорит она, -- я видела Его, и Он обещал успокоить меня. Тифф", -- говорит она... Я заснул в это время, но вдруг почувствовал что-то холодное на моей руке, проснулся и увидел, что это была рука моей госпожи; глаза её горели не земным огнём; она пристально смотрела на меня; её дыхание было тяжело: " Тифф, -- говорит она, -- я видела Его, и знаю теперь, за что я страдала, Он хочет взять меня и успокоить"!

-- Что ж делать, бедный мой друг, -- ты должен радоваться, что она наконец успокоилась.

-- И я радуюсь, -- сказал Тифф, -- но я сам хотел бы быть там же; но только нельзя, -- я должен позаботиться о детях.

-- Теперь, старик, -- сказала Нина, -- мы должны оставить тебя; Гарри позаботится о гробе для твоей госпожи; -- в день похорон мы приедем проводить её.

-- Да благословит вас Небо, мисс Гордон! С вашей стороны это очень милостиво. Я сокрушался, думая, что никто-то не заботится о моей госпоже! Вы очень добры, очень! -- Потом, подойдя к ней поближе и понизив голос, продолжал, -- я хочу поговорить с вами на счёт траура, мисс Нина: сам он не подумает, -- а между тем у него нет порядочного пальтишка. Но, ведь мисисс была из фамилии Пейтон, я сам Пейтон тоже. Весьма естественно, мне хочется, чтоб всё было прилично; -- не он будет отвечать за это, а я. Я снял ленты с чепчика мисс Фанни, и сделал всё, что только можно; убрал его чёрным крепом, который привезла с собой Мили, сделал чёрный бант на шляпку мастера Тедди; хотел бы сделать и для себя такой же бант, но крепу оказалось недостаточно. А вы знаете, мисс Нина, слуги старинных фамилий всегда носят траур. -- Неугодно ли, мисс, взглянуть на моё рукоделье! Это чепчик для мисс Фанни. Сделано не мастерски, я это знаю; но ведь и то сказать, я не был в ученье в модном магазине.

-- Ну что же, -- это очень не дурно, дядя Тифф.

-- Мисс Нина! Нельзя ли приказать поправить немного.

-- Сделай одолжение, пришли ко мне и я сделаю сама что нужно.

-- Да благословит вас Небо, мисс Гордон! Только этого я и желал; но попросить вас боялся. Я ведь знаю, молоденькие барышни не любят заниматься трауром.

-- Нет, Тифф! Я не имею этого страха; положи всё в телегу, и пусть Мили привезёт ко мне.

Сказав это, Нина повернулась и вышла из двери, у которой Гарри держал лошадей. Посторонний человек заметил бы, что Гарри, быстрым проницательным взглядом, устремлённым на Клейтона, старался определить степень вероятности, до которой последний мог сделаться посредником в его собственной упасти, распорядителем всего, что было дорого ему в жизни. Что касается до Нины, то сцена, которой она была свидетельницей, произвела на неё такое впечатление, что она почти не замечала присутствия Клейтона, тогда как за день, в маленькой головке её роилась тысяча кокетливых любезностей, которыми она намеревалась приукрасить встречу со своим обожателем. Она поставила свою маленькую ножку на его ладонь, и позволила ему приподнять себя на седло, как бы вовсе не замечая этой услужливости; только лёгким, серьёзным, грациозным наклонением головы, она поблагодарила его за эту услужливость. Главная причина влияния, которое Клейтон приобрёл над Ниной, заключалась в том, что его натура, спокойная, созерцательная, всегда доставляла Нине полную свободу следовать переменчивым наклонностям её собственной натуры. Человек с другим характером, в эту минуту старался бы вывести её из задумчивости, сделал бы замечание на счёт её рассеянности, или стал бы шутить над её молчанием; но Клейтон только сел на лошадь и молча поехал подле неё, между тем как Гарри, опередив их обоих, скрылся вскоре из виду.