Женихи.
Клейтон и Нина ехали молча до тех пор, пока из под ног их лошадей, снова послышались брызги, выбрасываемые из прохладного светлого источника. Нина задержала свою лошадь, и, указав на сосновый лес, на источник, в который гляделись наклонившиеся деревья, сказала: "Тс! Слушайте!" Они остановились и слышали несмолкаемый, непонятный говор столетних сосен, журчанье ручья, отдалённое карканье ворон, и близкий стук дятла, долбившего ветку.
-- Как всё прекрасно! -- сказала Нина. -- Жаль, что люди умирают! Я в первый раз увидела покойника, и вы не знаете, какое грустное впечатление произвело это на меня. Только подумаешь, что эта бедная женщина была такою же девушкой как я, столько же исполнена была жизни, и думала о смерти не более моего, только подумаешь об этом и на душе становится грустно, тяжело! Зачем же в мире создано всё так прекрасно, если мы, вместо того, чтоб любоваться этим созданием, должны умирать!
-- Не забудьте, что вы говорили старику, мисс Нина. Быть может, покойница любуется теперь более прекрасными предметами.
-- В небесах! Да. Но было бы нужно знать побольше об этой неведомой стране, чтоб она казалась нам заманчивее и прекраснее здешнего мира. Что до меня, мне кажется, я бы вечно оставалась здесь: мне так нравится здешняя жизнь, я нахожу в ней столько наслаждения! Я не могу забыть как холодна рука покойницы; ничего подобного я не ощущала.
Клейтон в свою очередь ничего подобного не замечал в настроении духа Нины, при всём разнообразии этих настроений. Он приписывал эту особенность временному впечатлению. Тронув лошадей и повернув на лесную тропинку, они поехали по прежнему молча.
-- Знаете ли, -- сказала Нина, после некоторого молчания, -- жить в Нью-Йорке и жить здесь, величайшая разница! Здесь всё так разнообразно, так дико и так очаровательно! Никогда ещё ничего я не видела уединеннее и пустыннее этих лесов. Здесь вы проедете целые мили, и ничего не услышите, кроме невнятного говора сосен, который мы слышали сию минуту! Наш дом (вы ещё в нём ни разу не были) стоит совершенно одиноко, в нескольких милях от других домов. Я так долго жила в более людной и шумной стороне, что теперь он кажется мне очень странным. Я не могу ещё привыкнуть к этому пустынному виду. Я становлюсь от него и серьёзнее и печальнее. Не знаю, понравится ли вам вид нашего жилища. Многое приходит в ветхость; впрочем, есть и такие предметы, которые никогда не ветшают; папа наш очень любил деревья и кустарники, и от-того у нас их гораздо более обыкновенного. Вы любите деревья?
-- Да; я могу назвать себя древопоклонником. Я не могу уважать того человек, который не имеет уважения к живому дереву. Единственный похвальный поступок, сделанный Ксерксом, состоит в том, что он, будучи восхищён красотою явора (белого клёна), повесил на него золотые цепи. Это допускает идею о существовании поэзии в варварстве того времени.
-- О! -- сказала Нина. -- Помнится, я что-то учила о нём в этой скучной, несносной истории, но ничего подобного не читала. К чему же он повесил на клён золотые цепи?
-- Лучшего он ничего не мог придумать к выражению своего восторга.
-- Знаете ли что? -- сказала Нина, внезапно сдерживая лошадь, -- я никогда не могла сродниться с мыслью, что эти люди, о которых мы читаем в историях, жили когда-то и, подобно нам, чувствовали. Мы учили уроки, заучивали трудные имена и события, в которых с одной стороны было убито сорок тысяч, с другой пятьдесят; за то и знаем теперь не больше того, знали бы, вовсе не уча истории. Так обыкновенно учились мы в пансионе, кроме прилежных, которые хотели быть учёными или сделаться гувернантками.
-- Воображаю, как интересна должна быть история в подобном изложении, -- сказал Клейтон, смеясь.
-- И опять как странно, -- сказала Нина, -- что эти люди, о которых мы читали, быть может живут и теперь, делают что-нибудь где-нибудь! Я бы хотела угадать, где они теперь, например, этот Ксеркс, Александр и другие. Они были так полны жизни, приводили в своё время в движение народы и неужели с тех пор оставались без всякого действия. Почём знать, быть может, тот же Ксеркс посматривает теперь и любуется нашими деревьями. Но вот и начало земли нашей плантации. Вот это изгородь из остролиста, посаженного моей матерью. Она путешествовала по Англии, и ей до такой степени понравились живые изгороди, что, приехав домой, она непременно хотела употребить для этого наш американский остролист: и вот, как видите, желание исполнилось; она вывезла кусты этого растения из леса и рассадила их. Остролист, как видите, разросся и даже одичал, потому что в течение нескольких лет его не подстригали. Вот эта дубовая аллея насажена моим дедом.
При этих словах, широкие ворота, ведущие в сад, распахнулись, и молодые люди помчались под тенью свода из дубовых ветвей; серый мох густым слоем покрывал каждое дерево, и хотя солнце было ещё высоко, по в аллее было темно, и шелест листьев, доказывавший присутствие лёгкого ветра, навевал на всадников влажную, отрадную прохладу. При самом въезде в аллею, Клейтон снял шляпу, как это делал он в чужих краях перед храмами.
-- Вы приветствуете Канему! -- сказала Нина, подъехав к Клейтону и простодушно посмотрев ему в лицо.
Полувеличественный, полудетский вид, с которым она сказала эти слова, Клейтон выдержал с серьёзной улыбкой, и, кланяясь, отвечал ей:
-- Благодарю вас, мисс Нина.
-- Вам может быть не нравится, что вы приехали сюда, -- прибавила она серьёзным тоном. -- Что вы хотите этим сказать? -- спросил Клейтон.
-- И сама не знаю; так, вздумалось сказать, и сказала. Часто мы не можем дать себе отчёта в том, что мы делаем.
В этот момент, на одной стороне аллеи, послышался громкий крик, похожий на карканье вороны, и в след затем появился Томтит: он бежал, прыгал, кувыркался, кудри его развевались, его щёки пылали.
-- Томтит! Куда ты? -- спросила Нина.
-- Ах, миссис, вот уж два часа, как вас ждёт какой-то джентльмен. Миссис Лу надела лучший чепчик и сошла в гостиную занять его.
Нина чувствовала, что румянец разлился по её лицу до самых волос; она досадовала на себя за это, и внутренне упрекала себя. Её глаза невольно встретились с глазами Клейтона. Но в них не выражалось ни любопытства, ни беспокойства.
-- Какую милую драпировку производит этот светлый мох, -- сказал он. -- Я никак не думал, что в этом штате он растет так высоко.
-- Да, это очень мило, -- рассеянно сказала Нина.
Клейтон, однако же, заметил на лице Нины румянец, вызванный неожиданным известием. Получив письмо от нью-йоркского корреспондента, что в это же самое время, в Канему должен приехать соперник его, он знал в чём дело гораздо лучше, чем полагала Нина. Ему теперь интересно было наблюдать перемены в Нине, производимые этим событием. Подвигаясь вперёд по аллее, они разговаривали, но разговор их не вязался, и наконец выехали на зелёный луг, расстилавшийся перед лицевым фасадом дома -- перед большим, серым, трёхэтажным зданием, окружённым со всех сторон широкими деревянными балконами. Вход на нижний из этих балконов состоял из широкой лестницы. Отсюда Нина ясно увидела тётушку Несбит, которая в великолепном чепце и шёлковом платье сидела и занимала мистера Карсона. Мистер Фредерик Огюст Карсон был одним из тех приятных членов аристократического общества, которые рисуются так выгодно в искусственной жизни и становятся такими несносными в простой, неприхотливой сельской жизни. Нина любила его общество в гостиных Нью-Йорка и в опере. Но теперь при настроении духа, внушённом ей тихою и пустынною жизнью, ей казалось совершенно невозможным, даже из каприза и кокетства, позволить такому человеку иметь, притязания на её руку и сердце. Она сердилась на себя за свой поступок, и потому встреча эта не пробуждала в ней приятных мыслей. При входе на балкон, когда мистер Карсон опрометью бросился к ней, и, предложив свою руку, назвал её Ниной, она готова была умереть от досады. Она заметила также необычайную пышность во всём убранстве тётушки Несбит, заметила в ней невыразимый вид и нежное самодовольствие, свойственное старым леди, принимающим участие в сердечных делах. По всему этому Нина догадывалась, что мистер Карсон открыл наступательные действия, объяснением своих отношений к мисс Нине. С заметным замешательством Нина отрекомендовала мистера Клейтона, которого тётушка Несбит приняла с величавым книксеном, а мистера Карсона с приветливым, любезным поклоном.
-- Вот уж два часа, как мистер Карсон ожидает вас, -- сказала тётушка Несбит.
-- Вы очень разгорелись, Нина, -- сказал мистер Карсон, заметив её пылавшие щёки. -- Верно, вы ехали очень скоро. Напрасно! Вам надобно беречь себя. Я знавал людей, которых излишняя быстрота езды свела в могилу.
Клейтон сел подле дверей; он, по-видимому, намеревался наблюдать эту сцену издали, между тем Карсон, придвинув стул к стулу Нины, спросил её вполголоса:
-- Кто этот джентльмен?
-- Мистер Клэйтон, из Клэйтонвилля, -- сказала Нина со всем хладнокровием и всякой надменностью, какою только могла располагать в эту минуту.
-- Ах да! Гм! гм! Я слышал об этой фамилии, очень хорошая фамилия... Весьма достойный молодой человек... Чрезвычайно достойный, говорят. Мне приятно будет познакомиться с ним.
-- Надеюсь, джентльмены извинят, если я уйду минуты на две, -- сказала Нина, вставая.
Клейтон отвечал серьёзным поклоном, между тем как мистер Карсон, с услужливостью светского человека, проводил Нину до дверей. Лишь только дверь затворилась, как Нина с гневом топнула своей маленькой ножкой.
-- Несносный глупец! Позволяет себе такие выходки передо мной! Впрочем, я заслужила это. Желала бы я знать, что может пробудить во мне расположение к такому человеку!
Чаша горестей Нины как будто не была ещё полна; тётушка Несбит вышла вслед за ней с чрезвычайно приветливым видом.
-- Нина, душа моя; он рассказал мне всё; уверяю тебя, он мне очень поправился.
-- Рассказал вам всё! О чём же? -- спросила Нина.
-- О том, моя милая, что ты дала ему слово выйти за него. Я в восторге от твоего выбора. Я полагаю, что тётя Мария и все твои родные тоже будут в восторге. Ты сняла тяжёлый камень с моей груди.
-- Я бы желала, тётушка Несбит, чтоб вы не беспокоились ни обо мне, ни о моих делах, -- сказала Нина. А что касается до этого кота в скрипучих сапогах, то я вовсе не хочу, чтоб он мурлыкал около меня. Смеет ещё так обходиться со мной! Смеет называть меня Ниной и говорить со мной, как рабой! Я его проучу!
-- Что с тобой, Нина? Твоё поведение чрезвычайно странно: ты удивляешь меня.
-- Очень может быть, тётушка; я ещё не знаю, случалось ли когда-нибудь, чтоб я не удивляла вас. Но этого человека я презираю.
-- Зачем же, мой друг, ты дала ему слово? Ведь это уже есть обязательство.
-- Я дала ему слово! Ради Бога, тётушка, замолчите. Обязательство! Я хотела бы знать, что значит Нью-Йоркское обязательство? Я только не мешала ему ухаживать за мной, потому что он необходим был в опере, необходим для шутки. Этот человек умел хорошо держать мой букет, он был живым оперным либретто! Он был очень полезен в своё время; но кому какая нужда до него по прошествии этого времени?
-- Однако, моя милая Нина, ведь это значит играть сердцами благородных людей.
-- О, я ручаюсь за его сердце! Уверяю вас, его сердце не из сахара; он любит хорошо поесть, хорошо выпить, любит щегольски одеваться, щегольски жить, и проводить время в своё удовольствие: ему не достаёт только жены к довершению всего благополучия; и как видите, он воображает взять меня, но сильно ошибается. Называть меня "Ниной"! Дайте мне только остаться с ним наедине: я научу его называть меня Ниной! Я покажу ему, до какой степени он забывается.
-- Однако, Нина, ты должна сознаться, что сама подала ему повод к тому!
-- Что ж из этого следует? Точно также, я подам ему повод к чему-нибудь другому.
-- Помилуй, друг мой, -- сказала тётушка Несбит, -- он приехал узнать, когда назначен будет день свадьбы.
-- День свадьбы! Скажите, пожалуйста! И он смеет ещё говорить об этом! Впрочем, ваша правда, тётушка: всему виною я: но я постараюсь сделать всё, что нужно, чтоб поправить это дело.
-- Во всяком случае, мне очень жаль его! -- сказала тётушка Несбит.
-- Вам, тётушка? За чем же дело стало, выходите вы за него: он вам под пару; также молод и также миловиден, как вы.
-- Нина! Не стыдно ли тебе! -- сказала тётушка Несбит, и в тоже время покраснела и приняла важный вид. -- Конечно, было время, когда я была не дурна, но это время давно миновало.
-- Это потому, что вы одеваетесь всегда в какие-то траурные платья, -- говорила Нина, причёсываясь перед зеркалом и поправляя локоны. -- Пожалуйста, тётушка, спуститесь теперь вниз, и займите гостей. Во всяком случае, я должна винить одну себя. Бесполезно сердиться на этого господина; и потому, тётушка, будьте с ним как можно любезнее, постарайтесь утешить его. Вы только вспомните о том, как увольняли своих поклонников, когда были в моих летах.
-- Кто же этот другой джентльмен, Нина?
-- Это так себе, ни больше, ни меньше, как мой приятель: очень добрый человек, добрый до такой степени, что из него мог бы выйти хороший пастор; и к тому же не так несносен, как вообще бывают добрые люди.
-- Быть может, ты и ему обязана своим словом.
-- О нет! Я никому не хочу быть обязана. Это самое несносное положение: мистер Клэйтон мне нравится потому, что не надоедает мне своими любезностями, не смотрит на меня с восторгом, которого я не могу терпеть, не танцует и не называет меня Ниной! Мы с ним очень хорошие друзья, вот, и всё! А я вовсе никому не давала слова.
-- Хорошо, Нина, я пойду вниз, а ты, пожалуйста, поторопись.
В то время, как джентльмены и тётушка Несбит сидели в гостиной, ожидая Нину, Карсон старался быть совершенно счастливым и совершенно как дома. Они сидели в зале, в большой, прохладной комнате, находившейся в центре всего дома. Длинные французские окна в каждом конце открывались на балкон. Столбы балконов обвивались плющом и украшались гирляндами из роз, в настоящее время в полном их цвете. Пол состоял из полированной разноцветной мозаики. Над камином висел герб Гордонов из резного дуба. Стены комнат покрыты были тёмным деревом, и на них висело несколько прекрасных фамильных портретов работы Копли и Стюарта. Большое фортепиано, недавно прибывшее из Нью-Йорка, было во всей комнате единственным украшением новейшего времени. Большая часть мебели старинного фасона была из тяжёлого, тёмного, красного дерева. Клейтон сидел у дверей, всё ещё любуясь дубовой аллеей, которая виднелась за волнистою зеленью роскошного луга. Через полчаса Нина появилась в пышном облаке кисеи, кружев и газовых лент. Одеваться хорошо и со вкусом было одною из врождённых способностей Нины; без особенного размышления, она всегда нападала на тот цвет и материю, которая более всего гармонировала с её наружностью и характером. В покрое её платья, в его складках было что-то особенно лёгкое и плавное; когда она ходила, то, казалось, что маленькие ножки её не касались пола; она как будто порхала. Её карие глазки имели удивительное сходство с глазками птички;-- это сходство ещё более увеличивалось быстрыми поворотами её головки, и лёгким порханием, свойственным одной только ей, так, что когда Нина явилась в зале в газовом платье розового цвета, и положила на фортепьяно свою маленькую ручку, не стянутую перчаткой, она показалась Клейтону резвой весёленькой птичкой, готовой улететь при первом приближении к ней. Клейтон имел удивительную способность делать наблюдения, не показывая вида, что делает их.
-- Клянусь честью, Нина, -- сказал Карсон, подходя к ней с самым восторженным видом; -- вы, как будто, сейчас упали с радуги!
Нина отвернулась весьма холодно, и начала разбирать ноты.
-- Вот это прекрасно! -- сказал Карсон. -- Спойте что-нибудь, пожалуйста. Спойте что-нибудь из "Фаворитки". Вы знаете, это моя любимая опера, продолжал он, принимая самое сентиментальное выражение.
-- Извините, я не могу... Я совсем разучилась, и теперь ничего не пою. Мне надоели все эти оперы.
С этими словами, Нина вспорхнула, пролетела мимо дверей, у которых сидел Клейтон, и деятельно начала заниматься цветами, окаймлявшими балкон. Через минуту Карсон был подле неё. Он принадлежал к числу тех людей, которые, по-видимому, считают своею обязанностью не давать никому покоя, и всем надоедать своею любезностью.
-- Изучали ли вы когда-нибудь, Нина, язык цветов? -- спросил он.
-- Нет; я вообще не любила изучать языки.
-- А знаете ли вы, что значит расцветшая роза? -- сказал он, нежно подавая ей только что распустившийся цветок.
Нина взяла розу, покраснела от досады, и потом, сорвав с куста другой цветок, который расцвел уже три дня, и которого листики начинали обсыпаться, подала ему и сказала:
-- А знаете ли вы, что значит это?
-- Вы сделали весьма неудачный выбор! Этот розан отцвёл и рассыпается на части, -- весьма наивно возразил мистер Карсон.
-- Я так и думала, -- сказала Нина, и потом, сделав быстрый поворот, она вспорхнула и в несколько лёгких движений снова очутилась посредине зала, в то самое время, когда вошедший лакей объявил, что подан обед.
Клейтон встал и с обычною серьёзностью подал руку свою тётушке Несбит, так что Нина увидела себя в необходимости принять услуги восхищённого мистера Карсона, который, совершенно ничего не замечая, находился в лучшем расположении духа и весьма уютно поместился между тётушкой Несбит и Ниной.
-- Я полагаю, вы здесь страшно скучаете; такого пустого и безлюдного клочка земли я ещё не видывал! Скажите, пожалуйста, что вы находите интересного в этом месте?-- сказал он.
-- Не угодно ли вам этого соуса? -- отвечала Нина.
-- Я всегда была такого мнения, -- сказала тётушка Несбит, -- что девицам, по выходе их из пансиона, непременно бы нужно было назначить курс чтения.
-- Непременно, -- сказал Карсон. -- Я бы с особенным удовольствием назначил этот курс для Нины. Я уже назначал его многим молоденьким леди.
В эту минуту всё-таки взоры Нины случайно встретились с взорами Клейтона, устремлёнными на мистера Карсона неподвижно и с каким то любопытством, приводившим её в крайнее смущение.
-- Конечно, -- продолжал мистер Карсон, -- я не намерен молоденьких леди делать синими чулками; но всё же мне кажется, мистрисс Несбит, что несколько полезных сведений значительно увеличили бы их прелести. Не правда ли?
-- Конечно, сказала мистрисс Несбит. Ещё не так давно я сама читала "Падение Римской Империи" Гиббона.
-- Тётушка Несбит, -- заметила Нина, -- читает эту историю с тех пор, как я себя помню.
-- Это прекрасное сочинение, -- сказал мистер Карсон, торжественно посмотрев на Нину, -- только вот что, мистрисс Несбит, неужели вы не боитесь правил этого писателя, проникнутых атеизмом? Мне кажется, при желании образовывать молодые умы, надобно быть слишком осторожным.
-- Напротив, Гиббон поражает меня своим благочестием, сказала мистрисс Несбит. У него беспрестанно встречаются мысли, исполненные глубокой религиозности. В этом-то отношении он и нравится мне.
Нине казалось, что даже без всякого желания смотреть на Клейтона, она принуждена была встречаться с его взглядом. На что бы она ни смотрела -- на спаржу ли, или на картофель, взор её по какому-то роковому влечению отрывался от этих предметов и искал встречи с взглядом Клейтона; и она видела при этом, что разговор чрезвычайно забавлял его.
-- Что до меня, -- сказала Нина, -- я не знаю, какими правилами проникнута история, которую читает тётушка Несбит; в одном только я совершенно уверена, -- что за меня нечего опасаться, чтоб я не стала читать такой громадной, старой, неуклюжей книги, с такой мелкой печатью. Вообще я не люблю читать и не имею ни малейшего расположения образовывать мой ум; поэтому никому не нужно беспокоиться о назначении мне курсов чтения! Я вовсе не интересуюсь знать, что происходило в государствах, существовавших несколько столетий тому назад. Для меня в тысячу раз интереснее знать и следить за тем, что происходит в настоящее время.
-- Я постоянно сожалею, -- возразила тётушка Несбит, -- что в молодости пренебрегала развитием своих умственных способностей. Подобно Нине, я предана была тщеславию и безрассудству.
-- Странно, право, -- сказала Нина, покраснев, -- мне постоянно твердят об этом, как будто в мире существует только один род тщеславия и безрассудства. По моему мнению, учёные люди в такой же степени заражены тщеславием и безрассудством, в какой и мы, ветреные девочки.
И заметив, что Клейтон засмеялся, Нина бросила на него взгляд негодования.
-- Я вполне соглашаюсь с мисс Гордон, -- сказал Клейтон. -- В этих сумасбродных, пустых занятиях, которые носят название курсов чтения, чрезвычайно много нелепости, прикрытой серьёзною маской, внушающею к себе некоторое уважение. Я нисколько не удивляюсь, что самые учебники истории, принятые в руководство в пансионах, поселяют в девочках на всю жизнь отвращение не только к истории, но и вообще к чтению.
-- Вы тоже так думаете? -- сказала Нина, показывая Клейтону вид, что его вмешательство вывело её из затруднения.
-- Непременно так, -- отвечал Клейтон. -- Многие наши историки могли бы отличиться, если б составляли свои истории в таком роде, который бы мог заинтересовать молоденькую, исполненную жизни ученицу. Тогда и для нас, начитанных людей, чтение не имело бы снотворного действия. Тогда можно было бы сказать наверное, что девица, просиживающая теперь целую ночь за чтением романа, просидит целую ночь за чтением какой-нибудь истории. Роман только тогда может иметь свой интерес, когда события, случившиеся в действительности, передаются в нём со всем величием, роскошью и драматическою силою. Недостаток этого резче всего обнаруживается в всякой истории.
-- В таком случае, -- сказала Нина, -- вы обратите историю в роман.
-- Так что же? Хороший исторический роман всегда вернее скучной истории, потому что он сообщает более точное понятие об истине происшествия, тогда как скучная история не сообщает ничего, кроме факта.
-- Теперь я могу откровенно признаться, -- сказала Нина, -- если я знаю что-нибудь из истории, так только одно, что вычитано мною из романов Вальтера Скотта. Я признавалась в этом учительнице; но она всё-таки утверждала, что чтение романов весьма опасно.
-- И я скажу, что чтение романов весьма опасно, особенно для девиц, возразила мистрисс Несбит. В молодости моей чтение это чрезвычайно повредило мне. Оно развлекает ум и приучает к ложному взгляду на жизнь.
-- О Боже! -- сказала Нина, -- бывало мы постоянно писали сочинения на эту тему;-- я даже выучила наизусть, что чтение романов возбуждает ложные ожидания и приучает воображение создавать ложные призраки, радуги и метеоры.
-- А между тем, -- сказал Клэйтон, -- все эти возражения применимы к совершенно истинной истории и именно в отношении к её истине. Если б история Наполеона Бонапарта была писана самым кратким образом, она бы вызвала эти же самые отражения. Читающий её непременно пожелал бы воспроизвести что-нибудь особенное из весьма обыкновенных явлений. Тут точно также возникло бы смешанное понятие о дурных и хороших качествах героя, воображение точно также пришло бы в напряжение. В обыкновенном рассказе этого не бывает, именно потому, что до некоторой степени он удаляется от истины. Потому-то он и не производит столь живого впечатления, столь живого происшествия, как рассказ о случившемся на самом деле.
Из этих слов тётушка Несбит вывела неопределённую идею, что Клейтон защищал чтение романов, и потому, чтоб опровергнуть его доводы, она сочла необходимым прибегнуть ж особенному своему способу рассуждения. Способ этот состоял в том, что она, в известные промежутки времени, повторяла одни и те же замечания, не слушая и не обращая внимания на возражения других. В силу этого она выпрямилась, приняла серьёзный вид и, обращаясь к мистеру Клейтону, сказала:
-- Всё-таки я повторю своё мнение, что чтение романов не одобряю. Оно сообщает ложное понятие о жизни, и поселяет в молодых людях отвращение к их обязанностям.
-- А я утверждаю, что это же самое возражение можно применить ко всякой, даже превосходно написанной истории, -- сказал Клейтон.
-- Чтение романов производит чрезвычайно много вреда, -- заметила тётушка Несбит, -- я никогда не позволяю себе читать сочинения, основанные на вымысле. Я предубеждена против них.
-- Если б мне встретилась такая история, о какой говорил мистер Клэйтон, -- сказала Нина, -- я бы, наверное, прочитала её с удовольствием.
-- Конечно; это была бы весьма интересная история, -- сказал мистер Карсон, -- она доказала бы, что можно писать о самых серьёзных предметах самым очаровательным образом. Удивительно, что до сих пор не является такой писатель.
-- Что касается до меня, -- сказала тётушка Несбит, -- я ограничиваюсь исключительно тем, что практически полезно! Полезные сведения, вот всё, чего я желаю.
-- В таком случае, -- сказала Нина, -- я очень жалкое создание, потому что не имею понятия о полезном. Во время прогулок в саду мне часто приходило на мысль, что зоря, шалфей и душистый майоран, так же милы, как и многие другие цветы. Всё эти растения употребляют же для начинки индюшки; почему же бы мне хоть одну ветку из них не употребите для моего букета? Ведь это весьма дурно с моей стороны, не правда ли?
-- Эти слова напоминают мне, -- сказала тётушка Несбит, -- что Роза, не смотря на все мои приказания, опять положила в начинку шалфей. Мне кажется, она делает подобные вещи с умыслом.
В эту минуту в дверях появился Гарри и вызвал мисс Нину. После кратковременного разговора, ведённого шёпотом, Нина воротилась к столу в расстроенном духе.
-- Ах, как жаль! -- сказала она. -- Гарри изъездил все окрестности и не мог приискать священника на сегодняшние похороны. Это так огорчит бедного старика. Вы знаете, что негры чрезвычайно заботятся о том, чтобы над могилой умершего были прочитаны молитвы.
-- Если не нашли священника, то я прочитаю их, -- сказал Клейтон.
-- И в самом деле! О, благодарю вас, -- сказала Нина.-- Я так рада этому, -- рада потому, что мне жаль бедного Тиффа. К пяти часам нам подадут коляску, и мы отправимся, это в своём роде будет для нас прогулкою.
-- Дитя моё, -- сказала тётушка Несбит, обращаясь к Нине, по выходе из гостиной, -- я и не знала, что мистер Клейтон принадлежит к епископальной церкви.
-- Напротив, -- сказала Нина, -- он и всё его семейство принадлежит к пресвитерианской церкви.
-- И он вызвался читать молитвы? Как это странно! -- сказала тётушка Несбит. -- Со своей стороны я не одобряю подобных вещей.
-- Каких же именно?
-- Я не одобряю потворства епископальным заблуждениям. Если мы правы в своих убеждениях, -- значит, заблуждаются они, -- и потому мы не должны оказывать им снисхождения.
-- Но, тётушка, похоронная служба так прекрасна.
-- Пожалуйста, не восхваляй её, -- сказала тётушка Несбит.
-- И опять тётушка, вы знаете, что Клэйтон не пастор, следовательно он будет читать молитвы без особенного увлечения.
-- Во всяком случае, это доказывает шаткость религиозных правил, -- сказала тётушка Несбит. -- Пожалуйста, не хвали мне подобных вещей.