Результат.
Когда кончилось богослужение, Кокер немедленно приступил к делу, которым занят был весь его ум.
-- Итак, доктор Кушинг, -- начал он, -- не было ещё ни одного учреждения, основанного самим Провидением, которое в настоящее время равнялось бы пресвитерианской церкви в Соединённых Штатах. Она, можно сказать, служит величайшей надеждой дли целого света, потому что здесь, в этой стороне совершаются великие опыты для всех грядущих веков. Она -- киот завета для здешней нации и для всех наций вообще. Отправление миссионеров в чужие края, общество распространения в народе поучительных трактатов, общество покровителей моряков, библейские общества, воскресные школы, -- всё это соединено в её недрах и всё растёт и развивается в нашем свободном государстве, при таких законах и общественных учреждениях, каких до этой поры не знал никто из смертных. Она ведёт нас прямо в царство Божие; нам недостаёт только одного единства; соединённые в одно целое, мы будем представлять собою самое славное и самое могущественное учреждение в мире. Для вас, южной братии, вовсе нет необходимости оставаться в таком бездействии, в каком вы теперь находитесь. Мы, с своей стороны, делали всё, что могли, чтоб потушить пожар и восстановить спокойствие, а потому и вам следовало бы действовать свободнее. Что мы делали с тех пор, когда вы отделились от нас? Я полагаю, вы думали, что мы раздуваем огонь в партии аболиционистов, чтобы произвести в ней пожар; но вы видите, что этого вовсе не было. Тем более мы не делали бы этого, находясь с вами в тесном союзе. Загляните в наши летописи, и вы убедитесь. Между нами были сильные и решительные аболиционисты, которые постоянно и горячо стремились к своей цела. По предмету невольничества происходили сильные волнения, и нас против воли заставляли высказаться; но мы не сделали этого ни в одном случае. Рускин с своей партией отделился от нас, собственно потому, что мы оставались спокойными. Правда, от времени до времени мы позволяли некоторым из антиневольнической партии говорить проповеди под открытым небом, или делать что-нибудь другое в этом роде, но такие проповеди ни к чему не ведут: они никому не вредит -- в них высказывается мнение одного только проповедника. Они выражают не более того, что выражено в декларации 1818 года; а декларация эта остаётся не отменённою, как в вашей партии, так и в нашей. Конечно, мы охотно говорим, что невольничество есть зло, "совершенно несовместное с духом Евангелия", потому что это говорят наши книги; однако ж мы согласились не упоминать об этом в народе, полагая, что сказанного в 1818 году весьма достаточно, и что молчание наше предотвратит неприятную молву и злословие. Для доказательства истины слов моих обратите внимание на факты. При самом начале, в невольнических штатах было только три пресвитерства, а теперь их больше двадцати -- и до двадцати тысяч членов. Одно это обстоятельство должно доказывать вам наше расположение к делу, от которого зависят наши интересы. Не мы ли постоянно предлагали меры к нашему соединению? Не мы ли унижали себя перед вашей братией? Как угодно, но вы должны принять в соображение эти факты. Нашим членам защитникам невольничества и нашим проповедниками предоставлена была полная свобода действовать по своему усмотрению, как было это предоставлено вашим членам и вашим проповедникам. Почему бы, кажется, не поддерживать вам доброе согласие с северными собратьями, несмотря на их сумасбродство. Поверьте, мы будем смотреть на вопрос о невольничестве сквозь пальцы.
-- Что касается до меня, -- сказал мистер Бонни, -- то я желал бы союза. Только бы сблизиться с этими аболиционистами, -- и тогда я сначала обмазал бы их смолой и потом облепил перьями.
-- В переносном смысл, я полагаю, -- сказал доктор Пактред с мягкой улыбкой.
-- И в переносном, и в буквальном смысле, -- возразил мистер Бонни, захохотав, -- пусть только они явятся сюда. Если они раздуют пламя в этой стране, то первые же и испытают его согревающую силу. Напрасно, братья, тратите вы время и энергию в этих бесплодных рассуждениях. Они ни к чему не ведут. Я чужд тягостной мысли, что невольничество есть грех или зло, в каком бы то ни было смысле... Доктор Кушинг, вам бы следовало прочитать сочинение Флетчера; оно, я вам скажу, лучше всякого потогонного средства; по крайней мере, я всегда потею над ним. Тут бездна греческой и еврейской премудрости, хоть я и ровно ничего не смыслю ни по-гречески, ни по-еврейски. Флетчер переносит вас к периоду сотворения мира, и оттуда ведёт через историю и литературу всех веков. У него выведены на сцену и Златоуст, и Тертуллиан, древние греческие философы Платон и Аристотель, и все, и всё; словом, кто хочет набраться учёности, тот должен приобрести эту книгу. Я бы, право, охотнее согласился пробраться в каникулярное время сквозь Проклятое Болото; но всё же решился одолеть её, и потому, сбросив верхнее платье, пустился в путь и убедился, что вы, Кушинг, должны приобрести эту книгу. Стоит только решиться на подвиг, и вы будете чувствовать себя гораздо лучше. Мистер Диксон, вы напрасно смотрите на меня так серьёзно.
Мистер Диксон не сделал никакого возражения.
-- По моему мнению, -- сказал доктор Пактред, -- вместо того, чтоб порицать учреждение невольничества в обширном значении этого слова, нам бы следовало главнее всего обратить внимание на некоторые в нём злоупотребления.
-- В чём же заключаются эти злоупотребления? -- спросил Клейтон.
-- Да например, в разъединении семейств, -- отвечал доктор Пактред, -- и в запрещении давать им необходимое образование.
-- Значит, вы полагаете, -- сказал Клейтон, -- что невольник обязан по закону заботиться о своём семействе?
-- Да.
-- Обязан содержать его?
-- Да.
-- Поэтому, он может жаловаться на нарушение его законного права; может искать защиты в суде?
-- Да.
-- Следовательно, по вашему мнению, владетель невольника обязан последнему возмездием?
-- Разумеется, в том или другом виде, -- сказал доктор Пактред.
-- И невольник имеет возможность подтвердить законность своих прав?
-- Конечно.
-- Поэтому, невольник может иметь право на собственность?
-- Да.
-- Наконец имеет право образовать себя, если пожелает?
-- Да.
-- Прекрасно, -- сказал Клейтон, -- коль скоро существование невольника охраняется законом, коль скоро он имеет законные права, может иметь собственность и охранять её, получать образование и защищать свои семейные отношения, -- он перестаёт быть невольником; потому что невольник ни под каким видом не может иметь притязаний на подобные вещи. Невольничество состоит в том, когда человек становится недействующим, безгласным существом в руках другого человека. Для уничтожения злоупотреблений, необходимо отменить систему невольничества. На этом сосредоточиваются все мои желания, и я прошу от сановников пресвитерианской церкви помощи осуществить их. Теперь скажите мне, доктор Пактред, какие попытки были сделаны со стороны пресвитерианской церкви для устранения злоупотреблений, о которых вы упомянули.
Доктор Пактред не отвечал. Наступило молчание, продолжавшееся несколько минут. Наконец доктор Кушинг прервал его.
-- В изустных поучениях, в проповедях сделано было по этому предмету весьма многое.
-- И надо вам сказать, -- произнёс мистер Бонни,-- что в нашей стране эти поучения были принимаемы с величайшим сочувствием. У меня самого есть класс, которому я читаю правила веры; пресвитерские советы одобряют это и с своей стороны проповедуют им Евангелие и пишут для них катехизисы.
-- Но, -- сказал Клейтон, -- не лучше ли было бы сначала развить их умственные способности и потом уже вменить им в обязанность повиноваться словам Евангелия? Какая польза учить их тому, что брак есть священное таинство, если вы не дадите мужу и жене законного права сохранять верность друг другу? Мне кажется жестокостью пробуждать в человеке совесть по этому предмету, не предоставляя ему ни законной защиты, ни помощи.
-- В его словах много истины, -- сказал доктор Кушинг выразительно, -- нам необходимо следует обратить на это внимание. Известно всем, что мы обязаны проповедовать невольникам безусловное повиновение их властелинам, а между тем... Позвольте, это было не раньше, как на прошлой недели. Ко мне в церковь пришла чрезвычайно набожная мулатка и спросила, что ей должно делать? Её господин объявил, что она должна сделаться его наложницей; тогда как муж её находился на той же плантации. Скажите на милость, что я должен был посоветовать ей? Господин этот весьма значительный, он в состоянии наделать нам множество неприятностей; к тому же, сопротивление мулатки повело бы к продаже её другому господину, который поступил бы, может статься, ещё хуже. Я находился в крайне-затруднительном положении. Я готов был сделать для неё всё лучшее; но согласитесь, что лишь только подумает кто о восстании против злоупотреблений власти, предоставленной владетелям невольников, как его в ту же минуту назовут аболиционистом, и на него нападёт всё общество. Вот в какое положение поставили нас эти северные фанатики.
-- Правда, правда, -- сказал только что прибывший мистер Баскум, -- прибавьте к этому, что человек не может всего сделать. Мы и без того падаем под тяжестью нашей ноши... Мы обязаны блюсти интересы пресвитерианской церкви. Со временем всё само собою придёт в надлежащий порядок. По примеру апостолов, мы должны ограничиваться проповедью слова Божия. Мир был создан не в один день. В одно и тоже время невозможно делать два дела. В настоящее время мы не в состоянии присоединить ко всем нашим затруднениям порицание за такую меру и ложное её толкование. Как мы предпримем что-нибудь, имеющее вид ограничения власти господина, все аболиционисты тотчас же подымут вопль и мы погибли.
-- Но, -- сказал мистер Диксон, -- не справедливо ли сначала, определив долг наш, исполнить его, и результат исполнения предоставить воле Божией? Неужели в делах подобного рода мы должны следовать не внушению совести нашей, а чувственным побуждениям?
-- Кто говорит про это? -- сказал доктор Пактред, -- Но, согласитесь, что можно совершать дела двояким образом: благоразумно и безрассудно. Мы должны принимать в соображение современные требования и браться только за такой труд, который, по-видимому, назначает само Божественное Привидение. Я не хочу осуждать моих собратьев; придёт время, когда необходимость, и даже долг, принудит их показать себя в надлежащем свете и высказаться по этому предмету откровенно; по чтоб приобрести прочную основу, с которой влияние Слова Божия будет иметь благотворное действие, необходимо ещё нужно испытать и перенести много зла. При настоящем положении дел, я полагаю, что многие невольники делаются набожными с определённою целью. Братья полагают, что воспитание не обойдётся без затруднений; с этим согласен и я. Желательно было бы упрочить права невольников в отношении к родственным связям, если только можно это сделать не в ущерб более значительным интересам. Не надо забывать, что царство Божие не от мира сего.
-- Надеюсь, -- сказал мистер Диксон, -- Господь простит мне, если я был нерадив в минувшее время! Отныне, чтобы другие не делали, я буду следовать внушениям моей совести. Я буду прямо и верно изъяснять чёрному племени слово Божие и поставлю на вид дому Иуды его заблуждения. Уходя отсюда, я должен сказать несколько слов моим северным собратьям: мне не нравится их нерешительный образ действий. Братья в невольнических штатах подвержены многим искушениям. Против них вооружено всё общественное мнение. Им нужно, чтобы северные собратья стояли твёрдо и поддерживали их. Но, увы! Далеко не так действовали последние! Они извиняли наше страшное заблуждение, и тем ослабили нас более, чем все другие причины. Общественное мнение отступает назад. Пресвитерианские проповедники потворствуют смертному греху. Дети и юноши гибнут, испытывая на себе всю силу самовластия. Наша страна наполнена тюрьмами невольников и никто не заботится о жалком торге несчастными созданиями. Наши скоттеры утопают в невежестве и разврате; и в добавок наши же собратья, как, например, мистер Бонни, начинают защищать это зло. Мистер Кокер защищает пресвитериан. К несчастью! Края одежды их обагрены кровью невинных; они, ради союза, готовы уничтожить тех, за которых умер Спаситель. Братья! Вы не ведаете, что творите! Вы наслаждаетесь благами жизни в стране, не поражённой таким Злом. Ваши храмы, ваши училища и вообще все полезные учреждения ваши развиваются и благоденствуют; тогда как наши не только остановились в своём развитии, но и падают. Вы не чувствуете этого, потому что не живёте между нами. Будьте, однако, осторожны, и помните, что развращение нравов в одной части государства неизбежно заражает и другую. Помните, что рано или поздно вы должны дать ответь за тот грех, который питаете в сердцах своих и усиливаете своим равнодушием. Молю Бога, да отвратит Он от вас свой праведный гнев! Но Бог правосуден, и я трепещу и за вас, и за себя. Прощайте, братия: я должен отправиться в путь. Вы не хотите слушать меня, а я не могу вступить в ваше совещание.
Сказав это, мистер Диксон встал, с тем чтобы удалиться.
-- Полно, полно, собрат; не принимай это так серьёзно, -- сказал доктор Кушинг. -- Останься, проведи с нами этот день, и дай нам побеседовать по-христиански.
-- Я должен идти, -- отвечал мистер Диксон. -- Я дал слово говорить проповедь сегодня вечером и должен сдержать его. Заглянув сюда, я надеялся сделать что-нибудь доброе, но вижу, что надежды мои не оправдались. Прощайте, братья, я помолюсь за вас.
-- Мне бы хотелось поговорить об этом предмете именно с тобой, -- сказал Кушинг, -- приезжай, пожалуйста. В делах подобного рода весьма трудно усмотреть прямую дорогу.
Бедный доктор Кушинг принадлежал к числу людей, которым суждено, подобно плавучему маяку, плавать на одном месте, и изменять своё положение, по произволу морских приливов и отливов. У него достаточно было любви, великодушия, набожности,-- словом всего прекрасного, кроме способности и воли располагать своими действиями. Клейтон, увидев ясно, что тут ничего не сделать и не выиграть, тоже встал и сказал, что долее не может оставаться, и что ему приятно будет иметь спутника в лице мистера Диксона.
-- Какой славный человек этот Диксон! -- сказал Кушинг, проводив двух гостей.
-- В нём много прекраснейших чувств, -- заметил доктор Пактред.
-- Да, -- сказал доктор Кокер, -- Диксон был бы прекрасный человек, если б не был одержим мономанией. Когда он начинает говорить об этом предмете, я стараюсь его не слушать. Рассуждать с ним и скучно и бесполезно. Я переслушал все его суждения несколько раз... Пустая трата времени.
-- Но всё же, -- сказал мистер Кушинг, -- я желаю, чтобы было что-нибудь сделано.
-- Кто этого не желает, -- возразил доктор Кокер, -- мы все желаем что-нибудь сделать. Но если невозможно, значит так тому и быть. Теперь займемся нашим делом внимательнее и вникнем в некоторые подробности.
-- Да, -- сказал доктор Пактред, -- вы имеете пред нами большое преимущество. У вас хотя и есть такие бедные, добрые люди, как этот Диксон, но они составляют такое незначительное меньшинство, что ничего не могут сделать; они не допускаются даже в церковные собрания, не подают ни просьб, ни жалоб, и потому вы не знаете огорчений, какие испытываем мы. Мы не можем избрать старшины из невольнических штатов; для вас же это возможно, как возможно всё, что служит к водворению и сохранению доброго согласия.