Мученикъ.
Не думайте, что Богъ забылъ праведника! хотя жизнь обдѣлила его своими дарами, хотя сердце его разбито и истекаетъ кровью, хотя онъ умираетъ презираемый людьми, все равно Богъ отмѣтилъ каждый день его скорбей и счелъ каждую горькую слезу; длинные вѣка небеснаго блаженства заплатятъ за все, что претерпитъ праведникъ на землѣ. (Бранантъ).
Самый длинный путь имѣетъ свой конецъ, самая мрачная ночь уступаетъ мѣсто утру. Вѣчная, неутомимая смѣна минутъ приближаетъ день грѣшника къ вѣчной ночи, а ночь праведника къ вѣчному дню. До сихъ поръ мы слѣдовали за нашимъ смиреннымъ другомъ по мрачному пути рабства; сначала жизнь его шла спокойно среди довольства и добродушнаго отношенія окружающихъ; затѣмъ ему пришлось разстаться со всѣмъ, что дорого человѣку. Послѣ этого онъ снова попалъ на залитой солнцемъ островъ, гдѣ великодушныя руки прикрыли цвѣтами его цѣпи; и въ концѣ концовъ мы видѣли, какъ послѣдніе лучи земныхъ надеждъ угасли для него въ земномъ мракѣ и какъ среди этого мрака ему ясно засверкали небесныя звѣзды. Теперь надъ вершинами горъ взошла для него утренняя звѣзда; повѣялъ внезапный вѣтерокъ; близокъ разсвѣтъ вѣчнаго дня.
Бѣгство Касси и Эммелины раздражило до послѣдней степени и безъ того озлобленнаго Легри. Его ярость, какъ слѣдовало ожидать, обрушилась на беззащитную голову Тома. Когда онъ объявилъ неграмъ о бѣгствѣ, въ глазахъ Тома блеснулъ лучъ радости, онъ поднялъ руку къ небу и это не ускользнуло отъ Легри. Онъ замѣтилъ, что Томъ не присоединился къ толпѣ охотниковъ. Онъ хотѣлъ было заставить его идти съ прочими, но, зная по прежнимъ опытамъ, что Томъ упорно отказывается принимать участіе въ какихъ бы то ни было насиліяхъ, онъ не сталъ возиться съ нимъ, когда необходимо было спѣшить.
Поэтому Томъ остался дома вмѣстѣ съ нѣсколькими неграми, которыхъ онъ научилъ молиться, и возсылалъ къ Богу молитвы о спасеніи бѣглянокъ.
Когда Легри вернулся съ охоты, разозленный своей неудачей, давно накипавшая въ душѣ его ненависть къ Тому дошла до послѣднихъ предѣловъ. Съ той самой минуты, какъ онъ купилъ его, этотъ рабъ противился ему постоянно, неуклонно и твердо. Въ немъ жила какая-то безмолвная сила, которая жгла Легри, какъ адскій пламень.
-- Я ненавижу его!-- говорилъ самъ себѣ въ эту ночь Легри сидя на постели.-- Я ненавижу его! И развѣ онъ не мой. Развѣ я не могу дѣлать съ нимъ, что хочу? Кто можетъ мнѣ помѣшать?-- Легри сжималъ кулаки и потрясалъ ими, какъ будто въ рукахъ у него былъ предметъ, которой онъ могъ разбить въ дребезги.
Но Томъ былъ добросовѣстный, хорошій работникъ, и, хотя за это Легри ненавидѣлъ его еще больше, но все-таки это соображеніе нѣсколько сдерживало его.
На слѣдующее утро онъ рѣшилъ до поры до времени ничего не говорить; собрать людей съ сосѣднихъ плантацій съ собаками и ружьями, оцѣпить болото и устроить настоящую облаву. Если охота будетъ удачна -- отлично, а если нѣтъ, онъ призоветъ къ себѣ Тома и зубы его заскрежетали, и вся кровь вскипѣла -- тогда онъ смиритъ этого молодца, не то... внутренній голосъ шепнулъ ему нѣчто ужасное, съ чѣмъ душа его согласилась.
Говорятъ -- выгода рабовладѣльца служитъ достаточной защитой для раба. Но взбѣшенный человѣкъ можетъ вполнѣ сознательно продать свою душу дьяволу, чтобы достигнуть цѣли; неужели же онъ станетъ больше щадить чужое тѣло?
-- Ну,-- сказала на другой день Касси, заглядывая въ щель на чердакѣ,-- сегодня опять пойдетъ охота!
Передъ домомъ гарцовали три, четыре человѣка на лошадяхъ; двѣ своры чужихъ собакъ вырывались изъ рукъ, удерживавшихъ ихъ негровъ, выли и лаяли другъ на друга.
Двое изъ верховыхъ были надсмотрщики съ сосѣднихъ плантацій, остальные -- собутыльники Легри въ деревенскомъ и городскомъ трактирѣ, пріѣхавшіе поохотиться изъ любви къ искусству. Нельзя себѣ представить болѣе отвратительную компанію. Легри усердно угощалъ водкой и ихъ, и негровъ, присланныхъ съ сосѣднихъ плантацій на помощь ему; вообще было въ обычаѣ устраивать изъ такого рода охоты нѣчто въ родѣ праздника для негровъ.
Касси подставила ухо къ щели; и такъ какъ вѣтеръ дулъ прямо на домъ, то она слышала большую часть разговоровъ. Горькая усмѣшка появилась на ея мрачномъ, серьезномъ лицѣ: внизу распредѣляли, кому гдѣ стать, спорили о достоинствахъ собакъ, отдавали приказанія, когда стрѣлять и какъ обращаться съ бѣглянками, когда онѣ будутъ пойманы.
Касси отшатнулась; она сложила руки, подняла глаза къ небу и проговорила:-- О, Всемогущій Боже! Всѣ люди грѣшны, но чѣмъ же мы согрѣшили больше всѣхъ людей на свѣтѣ? За что насъ такъ мучатъ?
Страшная горечь слышалась въ ея голосѣ, выражалась въ ея лицѣ.
-- Если бы не ты, дѣвочка,-- сказала она, глядя на Эммелину,-- я бы сошла къ нимъ; я поблагодарила бы всѣхъ, кто хотѣлъ меня застрѣлить. Въ сущности, свобода мнѣ не нужна. Она не вернетъ мнѣ моихъ дѣтей, она не сдѣлаетъ меня тѣмъ, чѣмъ я была прежде.
Дѣтски простодушная Эммелина нѣсколько боялась мрачнаго настроенія Касси. Она и теперь испугалась, но не сказала ни слова, она только ласково взяла ее за руку.
-- Оставь!-- сказала Касси, стараясь вырвать свою руку,-- ты заставишь меня полюбить себя, а я рѣшила никого больше не любить!
-- Бѣдная, Касси!-- проговорила Эммелина,-- зачѣмъ вы такъ думаете? Если Богъ вернетъ намъ свободу, онъ, можетъ быть, вернетъ вамъ и вашу дочь. Во всякомъ случаѣ, я буду вамъ вмѣсто дочери. Я знаю, что мнѣ никогда больше не видать моей бѣдной, старой матери! Я буду любить васъ, Касси, если вы и не полюбите меня!
Кроткая, ласковая дѣвочка побѣдила. Касси сѣла подлѣ нея, обняла ее и гладила ея мягкіе каштановые волосы. Эммелина удивлялась красотѣ ея чудныхъ глазъ, смотрѣвшихъ мягко сквозь блиставшія на нихъ слезы.
-- О, Эммъ!-- вскричала Касси,-- я страстно желала увидѣть своихъ дѣтей, я выплакала по нимъ всѣ глаза! Здѣсь,-- она ударила себя въ грудь,-- здѣсь все пусто, все безотрадно! Если бы Богъ вернулъ мнѣ дѣтей, тогда я могла бы молиться!
-- Надѣйтесь на него, Касси,-- сказала Эммелина,-- вѣдь Онъ нашъ Отецъ.
-- Гнѣвъ его на насъ,-- возразила Кассси,-- онъ отвратилъ лицо свое отъ насъ.
-- Нѣтъ, Касси, Онъ будетъ милостивъ къ намъ. Будемъ надѣяться! Я никогда не теряла надежды.
Охота продолжалась долго, была очень оживленная и основательная, но совершенно безуспѣшная. Касси смотрѣла съ торжествующей насмѣшкой на Легри, когда онъ, усталый и раздосадованный, слѣзалъ съ лошади.
-- Ну, Квимбо,-- сказалъ Легри, укладываясь на диванѣ въ гостиной,-- сходи-ка, приведи сюда Тома! Старый негодяй, это онъ подстроилъ всю штуку! Ну, да я выколочу изъ его черной шкуры куда онѣ дѣвались, я буду не я, если не выколочу.
Самбо и Квимбо, ненавидили другъ друга, но сходились въ одномъ чувствѣ, оба такъ же искренно ненавидѣли Тома. Легри вначалѣ сказалъ имъ, что хочетъ сдѣлать его главнымъ управляющимъ на время своихъ отлучекъ, и это сразу возбудило ихъ недоброжелательство, когда же они увидѣли, что онъ подвергаетъ себя неудовольствію господина, они изъ низкой, рабской угодливости возненавидѣли его еще больше. Поэтому Квимбо съ удовольствіемъ побѣжалъ исполнить данное приказаніе.
Когда Томъ услышалъ, что его зовутъ, сердце его сжалось предчувствіемъ. Онъ зналъ планъ бѣгства невольницъ и зналъ, гдѣ онѣ скрываются; съ другой стороны ему былъ извѣстенъ бѣшеный нравъ Легри и его неограниченная власть. Но онъ надѣялся на Божье милосердіе и твердо рѣшилъ скорѣе умереть, чѣмъ выдать беззащитныхъ.
Онъ поставилъ корзину на землю, поднялъ глаза къ небу и проговорилъ:-- Въ руцѣ Твои предаю духъ мой! Ты искупилъ меня, Боже правый!-- И онъ спокойно пошелъ за Квимбо, который грубо тащилъ его за руку.
-- Ага!-- говорилъ великанъ дорогой,-- знатно же тебѣ достанется! Масса страхъ какъ сердитъ! Теперь ужъ не вывернешься, небось! Попадетъ тебѣ здорово, повѣрь моему слову! Узнаешь, каково помогать бѣгать неграмъ! Задастъ тебѣ масса!
Томъ не слышалъ всѣхъ этихъ злобныхъ словъ. Въ душѣ его звучалъ другой, болѣе внятный голосъ: "Не бойтесь убивающихъ тѣло и больше уже ничего не могущихъ сдѣлать". Отъ этихъ словъ каждый нервъ, каждая жилка его трепетали, какъ будто перстъ Божій коснулся ихъ; онъ ощущалъ въ себѣ силу тысячи человѣкъ.
Ему казалось, что деревья, кусты, хижины невольниковъ, всѣ эти свидѣтели его униженія, мелькаютъ передъ нимъ, какъ предметы при быстрой ѣздѣ. Душа его трепетала -- онъ уже видѣлъ небесную обитель, часъ освобожденія былъ близокъ.
-- Ну, Томъ,-- сказалъ Легри, подходя къ нему и злобно хватая его за воротъ,-- отъ бѣшенства онъ еле могъ говорить и какъ то цѣдилъ слова сквозь зубы,-- знаешь ты, что я рѣшился убить тебя?
-- Очень можетъ быть, масса,-- спокойно отвѣчалъ Томъ.
-- Я рѣшился,-- повторилъ Легри съ зловѣщимъ спокойствіемъ,-- и непремѣнно сдѣлаю это... если ты мнѣ не скажешь все, что знаешь объ этихъ бѣглыхъ дѣвкахъ.
Томъ молчалъ.
-- Слышишь, что я говорю!-- зарычалъ Легри точно разъяренный левъ и топнулъ ногой.-- Отвѣчай!
-- Мнѣ нечего сказать, вамъ, масса,-- отвѣчалъ Томъ медленно и твердо.
-- Ты осмѣлишься сказать, черномордый ханжа, что ты не знаешь гдѣ онѣ?-- вскричалъ Легри.
Томъ молчалъ.
-- Отвѣчай!-- прогремѣлъ Легри, осыпая его бѣшенными ударами.-- Знаешь ты что нибудь?
-- Знаю, масса, но не могу сказать. А умереть могу.
Легри перевелъ духъ, сдержавъ на минуту свое бѣшенство, онъ взялъ Тома за руку и, приблизивъ свое лицо къ его лицу, проговорилъ страшнымъ голосомъ.-- Слушай, Томъ, я пощадилъ тебя одинъ разъ, и потому ты думаешь, я не сдѣлаю того, что говорю; но на этотъ разъ я рѣшился и все разсчиталъ. Ты все время шелъ противъ меня, теперь я или смирю или убью тебя, одно изъ двухъ. Я выпущу изъ тебя всю кровь капля по каплѣ, пока ты не издохнешь!
Томъ поднялъ глаза на своего господина и сказалъ:
-- Масса, если бы вы были больны, или несчастны, или умирали, я самъ охотно отдалъ бы всю свою кровь, чтобы спасти васъ. И если бы, выпустивъ по каплѣ кровь изъ моего жалкаго, стараго тѣла, можно было спасти вашу драгоцѣнную душу, я бы охотно пролилъ ее, какъ Господь Богъ пролилъ кровь для моего спасенія. О, масса, не берите этого великаго грѣха на свою душу. Это будетъ тяжелѣе для васъ, чѣмъ для меня. Что бы вы со мной ни дѣлали, мои мученія скоро кончатся; но, если вы не раскаетесь, вы будете мучиться вѣчно!
Эти глубоко прочувствованныя слова прозвучали словно небесная музыка среди бури, и на минуту все смолкло. Легри стоялъ, какъ ошеломленный и глядѣлъ на Тома. Въ комнатѣ водворилась такая тишина, что слышно было тиканье старыхъ часовъ, отсчитывавшихъ мгновенія, въ которыя это ожесточенное сердце еще могло одуматься.
Но это продолжалось недолго. Минутное колебаніе, нерѣшительность, и духъ зла вернулся съ удвоенною силою. Легри съ пѣной у рта набросился на свою жертву и повалилъ ее на землю.
* * *
Сцены кровопролитія и жестокости оскорбляютъ нашъ слухъ и сердце. У человѣка не хватаетъ духу выслушать то, что у другого хватило духу сдѣлать. Намъ нельзя разсказывать даже одинъ на одинъ, что терпятъ наши братья люди и христіане, это слишкомъ разстраиваетъ нервы. А между тѣмъ, о, родина! всѣ эти ужасы дѣлаются подъ сѣнью твоихъ законовъ! О, христіане, ваша церковь видитъ это и по большей части безмолвствуетъ! Но на землѣ жилъ Тотъ, чьи страданія превратили орудіе пытки, униженія и позора въ символъ славы, чести и безсмертія; тамъ, гдѣ Онъ присутствуетъ ни позорное наказаніе, ни кровь, ни оскорбленія не могутъ омрачить славы послѣдней борьбы христіанина.
Былъ ли одинокъ въ эту долгую ночь Томъ, который лежа въ старомъ сараѣ, такъ мужественно и кротко переносилъ всѣ побои и пытки?
Нѣтъ, около него стоялъ Нѣкто, видимый ему одному,-- "подобный Сыну Божію".
Тута же стоялъ и искуситель, ослѣпленный гнѣвомъ и неограниченною властью и ежеминутно предлагалъ ему положить конецъ всѣмъ мученіямъ, выдавъ невинныхъ. Но мужественное, вѣрное сердце оставалось неиреклопнымъ Подобно своему Господу, онъ зналъ, что, спасая другихъ, онъ не можетъ спасти себя; самыя страшныя пытки не могли вырвать у него ни одного слова кромѣ молитвъ и исповѣданія вѣры.
-- Онъ умираетъ, масса,-- сказалъ Самбо, невольно тронутый терпѣніемъ своей жертвы.
-- Бей его, пока онъ совсѣмъ издохнетъ! бей его! бей!-- кричалъ Легри.-- Я всю кровь изъ него выпущу, если онъ не сознается!
Томъ открылъ глаза и посмотрѣлъ на своего господина.
-- Бѣдное, жалкое созданіе!-- проговорилъ онъ,-- больше ты ничего не можешь сдѣлать! Я прощаю тебя отъ всей души!-- и онъ лишился чувствъ.
-- Ну, теперь, кажется, и вправду издохъ,-- сказалъ Легри подходя ближе и разглядывая его.-- Да, издохъ! Наконецъ-то я заткнулъ ему глотку, и то хорошо!
Да, Легри; но кто заглушитъ голосъ въ твоей душѣ, въ этой душѣ, которая не знаетъ ни раскаянія, ни молитвы, ни надежды, и въ которой уже горитъ огонь неугасимый?
Но Томъ еще не умеръ. Его удивительныя слова и благочестивыя молитвы тронули сердца озвѣрѣлыхъ негровъ, которые были орудіемъ произведенныхъ надъ нимъ истязаніи. Какъ только Легри ушелъ, они положили его на землю и старались всѣми силами вернуть его къ жизни,-- бѣдные глупцы, они воображали, что этимъ дѣлаютъ ему добро.
-- По правдѣ сказать, мы очень согрѣшили!-- сказалъ Самбо,-- надѣюсь, что за этотъ грѣхъ будетъ отвѣчать масса, а не мы.
Они обмыли его раны и устроили ему постель изъ попорченнаго хлопка; одинъ изъ нихъ пробрался въ домъ и подъ предлогомъ усталости выпросилъ себѣ стаканъ водки у Легри. Эту водку они влили въ ротъ Тому.
-- О, Томъ,-- сказалъ Квимбо,-- мы очень согрѣшили передъ тобой.
-- Я вамъ прощаю отъ всего сердца,-- слабымъ голосомъ проговорилъ Томъ.
-- О, Томъ! скажи намъ, кто этотъ Іисусъ?-- спросилъ Самбо,-- этотъ Іисусъ, который помогалъ тебѣ всю ночь. Кто онъ такой?
Этотъ вопросъ возбудилъ силы умиравшаго. Онъ въ нѣсколькихъ яркихъ словахъ изобразилъ Христа, Его жизнь, Его смерть, Его вѣчное присутствіе, Его спасительную силу.
Они плакали, оба дикаря плакали.
-- Отчего я никогда раньше не слыхалъ этого!-- говорилъ Самбо,-- Но я вѣрю! Я не могу не вѣрить! Господи Іисусе, помилуй насъ!
-- Бѣдныя созданія!-- проговорилъ Томъ,-- я радъ, что пострадалъ, если это приведетъ васъ ко Христу! О, Боже, молю Тебя, дай мнѣ спасти еще эти двѣ души!
Его молитва была услышана.
