Свободный человѣкъ защищается.
Къ вечеру въ домикѣ квакеровъ замѣтно было нѣкоторое оживленіе. Рахиль Галлидей ходила не спѣша взадъ и впередъ, выбирая изъ своихъ кладовыхъ такіе припасы, которые можно было уложить въ небольшія карзинки для путниковъ, собиравшихся выѣхать въ эту ночь.
Вечернія тѣни тянулись къ востоку, круглое и красное солнце задумчиво стояло у края горизонта, освѣщая своими мягкими, желтыми лучами маленькую спальню, въ которой сидѣлъ Джоржъ съ женой. Онъ посадилъ себѣ на колѣни сына и держалъ руку Элизы въ своей. Оба глядѣли серьезно и задумчиво. На щекахъ ихъ видны были слѣды слезъ.
-- Да, Элиза, говорилъ Джоржъ,-- все, что ты сказала совершенная правда. Ты хорошая женщина, ты гораздо лучше меня. Я постараюсь вести себя такъ, какъ ты говоришь. Я постараюсь жить, какъ слѣдуетъ свободному человѣку; я постараюсь чувствовать, какъ долженъ настоящій христіанинъ. Всемогущій Богъ знаетъ, что я всегда хотѣлъ поступать хорошо, всегда усердно старался объ этомъ, когда все было противъ меня! А теперь я забуду все прошлое, я отгоню отъ себя всякія злыя, горькія чувства, я буду читать Библію и научусь быть хорошимъ человѣкомъ.
-- А когда мы пріѣдемъ въ Канаду,-- сказала Элиза,-- я буду во всемъ помогать тебѣ. Я довольно хорошо умѣю шить платья; я могу стирать и гладить тонкія вещи; вдвоемъ мы, конечно, заработаемъ довольно, чтобы прожить.
-- Да, Элиза, только бы намъ быть вмѣстѣ всѣмъ троимъ, съ нашимъ мальчикомъ. О, Элиза, если бы эти люди понимали, какое счастье для человѣка сознавать, что его жена и ребенокъ принадлежатъ ему! Я часто удивлялся, какъ могутъ люди, которые имѣютъ право называть жену и дѣтей своими, волноваться и безпокоиться о чемъ нибудь другомъ. Я въ настоящую минуту чувствую себя богатымъ и сильнымъ, хотя у меня нѣтъ ничего, кромѣ голыхъ рукъ. Мнѣ кажется, что мнѣ не о чемъ больше молить Бога. Да, я до двадцати пяти лѣтъ работалъ безъ устали, я не имѣлъ цента въ карманѣ, не имѣлъ крова надъ головой, не могъ назвать своимъ ни кусочка земли, и все-таки я буду доволенъ, я буду благодаренъ имъ, если они хоть теперь оставятъ меня въ покоѣ. Я стану работать и вышлю твоимъ господамъ деньги за тебя и за мальчика. А мой бывшій господинъ получилъ отъ меня въ пять разъ больше, чѣмъ сколько истратилъ на мое содержаніе, я ему ничего не долженъ.
-- Но мы вѣдь еще не избавились отъ опасности,-- сказала Элиза,-- мы еще не въ Канадѣ.
-- Это вѣрно,-- отвѣчалъ Джоржъ,-- но мнѣ кажется, я уже дышу свободнымъ воздухомъ, и это придаетъ мнѣ силы.
Въ эту минуту въ сосѣдней комнатѣ послышались голоса, о чемъ-то серьезно совѣщавшіеся, раздался стукъ въ дверь, Элиза вздрогнула и отворила.
Въ комнату вошелъ Симеонъ Галлидей съ однимъ братомъ квакеромъ, котораго онъ назвалъ Финеасомъ Флетчеромъ. Финеасъ былъ высокій, сухощавый человѣкъ съ рыжей головой и умнымъ лицомъ. У него не было того спокойнаго, тихаго, не отъ міра сего выраженія, какъ у Симеона Галлидея; напротивъ, это былъ, видимо, человѣкъ смѣтливый, себѣ на умѣ, отчасти гордящійся тѣмъ, что онъ знаетъ, что дѣлать и умѣетъ предвидѣть будущее. Все это мало согласовалось съ его широкополой шляпой и обязательнымъ для квакера слогомъ рѣчи.
-- Нашъ другъ Финеасъ открылъ нѣчто очень важное для тебя и твоихъ товарищей, Джоржъ,-- сказалъ Симеонъ,-- тебѣ будетъ полезно услышать это.
-- Да, узналъ,-- подтвердилъ Финеасъ,-- это доказываетъ, какъ полезно человѣку въ нѣкоторыхъ мѣстахъ спать такъ, чтобы одно ухо было на сторожѣ, я это всегда говорилъ. Вчера я ночевалъ въ одной маленькой, глухой гостиницѣ, вдали отъ дороги. Ты помнишь это мѣсто, Симеонъ? въ прошломъ году у насъ тамъ покупала яблоки толстая женщина въ большихъ серьгахъ. Я былъ страшно уставши, много ѣздилъ въ тотъ день. Послѣ ужина я растянулся въ углу на кучѣ мѣшковъ, натянулъ на себя буйволовую кожу и хотѣлъ полежать такъ, пока мнѣ приготовятъ постель. Какъ вдругъ взялъ да заснулъ.
-- А одно ухо было на сторожѣ, Финеасъ?-- спросилъ Симеонъ шутливо.
-- Нѣтъ, часа два я спалъ, какъ убитый, потому что слишкомъ усталъ. А, когда я очнулся, я увидѣлъ, что въ комнатѣ сидятъ за столомъ нѣсколько человѣкъ, пьютъ и разговариваютъ; и я подумалъ, прежде чѣмъ мнѣ показываться, дай-ка я послушаю о чемъ они говорятъ, они что-то помянули про квакеровъ.
-- Да,-- говоритъ одинъ,-- они у квакеровъ въ поселкѣ, это вѣрнѣе вѣрнаго. Тогда уже я сталъ внимательно слушать и узналъ, что они говорятъ объ этой самой партіи. Я лежалъ тихонько, и они при мнѣ разсказали всѣ свои планы. Про этого молодого человѣка они говорили, что его надобно отослать назадъ въ Кентукки, къ его господину, который хочетъ примѣрно наказать его, чтобы отбить у негровъ охоту убѣгать; жену его двое изъ нихъ собирались отправить въ Новый Орлеанъ и продать за свой счетъ; они расчитывали выручить за нее тысячу шестьсотъ или восемьсотъ долларовъ; мальчика они хотѣли отдать торговцу, который купилъ его; потомъ тутъ есть еще негръ Джимъ и его мать, ихъ тоже отдадутъ прежнему господину въ Кентукки. Они собирались захватить съ собой изъ сосѣдняго городка двухъ констэблей, которые помогутъ имъ задержать негровъ, а молодую женщину они представятъ на судъ. Одинъ изъ нихъ, такой маленькій да рѣчистый, присягнетъ, что она принадлежитъ ему, и ее отдадутъ ему, а онъ свезетъ ее на югъ. Они знаютъ по какой дорогѣ мы поѣдемъ сегодня ночью и будутъ гнаться за нами. Ихъ человѣкъ шесть или восемь. Ну, какъ же вы рѣшите, что дѣлать?
Группа людей, застывшихъ въ различныхъ позахъ, по окончаніи этого разсказа, была достойна кисти художника. Рахиль Галлидэй, оторвавшаяся отъ приготовленія бисквита, чтобы послушать Финеаса, стояла, поднявъ кверху запачканныя мукой руки, съ выраженіемъ глубокой скорби на лицѣ. Симеонъ, казалось, крѣпко задумался. Элиза обвила руками шею мужа и смотрѣла ему въ глаза. Джоржъ стоялъ, сжавъ кулаки и сверкая глазами; онъ смотрѣлъ такъ, какъ сталъ бы смотрѣть всякій другой человѣкъ, жену котораго собираются продать съ аукціона, а ребенка отдать негроторговцу, и все это подъ прикрытіемъ законовъ христіанскаго народа.
-- Что намъ дѣлать, Джоржъ?-- спросила Элиза слабымъ голосомъ.
-- Я знаю, что мнѣ дѣлать!-- вскричалъ Джоржъ и принялся осматривать свой пистолетъ.
-- Такъ, такъ,-- проговорилъ Финеасъ, кивая головой Симеону,-- ты видишь, къ чему идетъ дѣло.
-- Вижу,-- вздохнулъ Симеонъ,-- и молю Бога, чтобы до этого не дошло.
-- Я не хочу никого впутывать въ непріятную исторію ради меня,-- сказалъ Джоржъ.-- Дайте мнѣ только вашу повозку и укажите дорогу. Мы поѣдемъ одни до слѣдующаго поселка. Джимъ силачъ и храбръ, какъ человѣкъ, доведенный до отчаянья, и я также.
-- Это очень хорошо, другъ,-- сказалъ Финеасъ,-- но тебѣ нуженъ кучеръ. Дерись съ ними, сколько хочешь, но дорогу я знаю лучше тебя.
-- Я не хочу впутывать васъ,-- проговорилъ Джоржъ.
-- Впутывать?-- повторилъ Финеасъ, странно усмѣхнувшись.-- Когда ты впутаешь меня, пожалуйста, предупреди.
-- Финеасъ человѣкъ разумный и опытный,-- сказалъ Симеонъ.-- Ты хорошо сдѣлаешь, Джоржъ, если будешь слѣдовать его совѣтамъ, и -- онъ ласково положилъ руку на плечо Джоржа и указалъ на пистолеты,-- не слишкомъ торопись пускать ихъ въ дѣло -- молодая кровь горяча.
-- Я первый не нападу ни на кого,-- сказалъ Джоржъ.-- Я объ одномъ только прошу, чтобы мнѣ дали уѣхать спокойно, и я уѣду тихо, мирно; но,-- онъ остановился, брови его нахмурились, лицо измѣнилось,-- у меня была сестра, которую продали на рынкѣ въ Новомъ Орлеанѣ. Я знаю, зачѣмъ ихъ продаютъ. Я не могу стоять и смотрѣть, какъ они берутъ жену и продаютъ ее, когда Богъ далъ мнѣ пару сильныхъ рукъ, чтобы защищать ее! Нѣтъ, помоги мнѣ, Боже! Я буду биться до послѣдняго издыханія, прежде чѣмъ отдамъ имъ жену и сына. Неужели вы осудите меня за это?
-- Ни одинъ смертный не можетъ осудить тебя, Джоржъ. Плоть и кровь не могутъ поступать иначе,-- отвѣчалъ Симеонъ.-- "Горе міру отъ соблазновъ, но худшее горе тому, черезъ кого соблазнъ пріидетъ!"
-- Неужели вы сами, сэръ, не сдѣлали бы того же самаго на моемъ мѣстѣ?
-- Я молю Бога, чтобы онъ избавилъ меня отъ такого искушенія: плоть немощна.
-- Я думаю, что моя плоть оказалась бы достаточно сильной въ подобномъ случаѣ,-- сказалъ Финеасъ, протягивая руки, длинныя, какъ крылья вѣтряной мельницы.-- Очень возможно, другъ Джоржъ, что я попридержу одного изъ этихъ молодцовъ, пока ты будешь сводить съ нимъ счеты.
-- Если бы человѣкъ вообще долженъ былъ противиться злу, Джоржъ имѣлъ бы право на это въ данномъ случаѣ. Но наши наставники учатъ насъ не тому; ибо гнѣвъ человѣка никогда не будетъ оправданъ передъ Богомъ; только, къ сожалѣнію, намъ грѣшнымъ, трудно побѣдить свою злую волю, это дается только избраннымъ. Помолимся Господу, что бы онъ не ввелъ насъ во искушеніе.
-- Я и молюсь,-- отозвался Финеасъ,-- но когда искушеніе слишкомъ сильно...-- ну, да тамъ увидимъ, что будетъ.
-- Вотъ и видно, что ты не родился Другомъ,-- улыбнулся Симеонъ.-- Старая природа все еще очень сильна въ тебѣ.
По правдѣ сказать, Финеасъ былъ простодушный житель лѣсовъ, готовый при всякомъ удобномъ случаѣ расправиться кулаками, смѣлый охотникъ, стрѣлявшій безъ промаха; но онъ женился на хорошенькой квакершѣ и изъ любви къ ней присоединился къ квакерской общинѣ. Онъ былъ честный, трезвый, дѣятельный членъ общины, его ни въ чемъ нельзя было упрекнуть, но особенно рьяные "Друзья" осуждали его за то, что у него не было настоящаго квакерскаго духа.
-- Другъ Финеасъ всегда все дѣлаетъ по своему,-- замѣтила Рахиль Галлидей, улыбаясь;-- но мы всѣ знаемъ, что сердце у него на своемъ мѣстѣ.
-- А что,-- сказалъ Джоржъ,-- не лучше-ли намъ поспѣшить отъѣздомъ?
-- Я всталъ въ четыре часа и ѣхалъ сюда очень быстро. Если они выѣдутъ, какъ предполагали, мы опередимъ ихъ часа на два, на три. Во всякомъ случаѣ опасно выѣзжать, пока не стемнѣетъ. Въ тѣхъ деревняхъ, мимо которыхъ намъ придется ѣхать, всякіе есть люди, пожалуй, какъ увидятъ нашу повозку захотятъ узнать кто ѣдетъ, и это задержитъ насъ. Но черезъ два часа намъ, я думаю, можно отправляться. Я зайду къ Михаилу Кроссу, попрошу его ѣхать съ нами верхомъ, осматривать дорогу и предупредить насъ, если онъ замѣтитъ погоню. У Михаила славная лошадка, за ней трудно угнаться другимъ лошадямъ. Онъ можетъ и впередъ поѣхать, высмотрѣть, нѣтъ ли засады. Я пойду теперь скажу Джиму и старухѣ, чтобы они собирались и запрягу лошадей. Мы выѣдемъ раньше ихъ, и, можетъ быть, доберемся до поселка прежде, чѣмъ они нагонятъ насъ. Не унывай, другъ Джоржъ; не первый разъ приходится мнѣ выручать изъ бѣды своихъ собратій,-- Финеасъ ушелъ и заперъ за собою дверь.
-- Финеасъ ловкій человѣкъ,-- сказалъ Симеонъ.-- Онъ сдѣлаетъ для тебя все, что возможно, Джоржъ.
-- Меня одно только огорчаетъ, отвѣчалъ Джоржъ, что вы подвергаетесь опасности.
-- Будь такъ добръ, другъ Джоржъ, не говори больше объ этомъ! Мы дѣлаемъ то, что намъ велитъ наша совѣсть. А теперь, мать,-- обратился онъ къ Рахили,-- поторопись-ка съ ужиномъ; мы не можемъ отпустить этихъ людей голодными.
Пока Рахиль съ дѣтьми пекла лепешки, варила цыплятъ и баранину и приготовляла другія кушанья къ ужину, Джоржъ и жена его сидѣли въ маленькой комнатѣ, крѣпко обнявшись и говорили другъ съ другомъ такъ, какъ могутъ говорить мужъ съ женой, когда знаютъ, что черезъ нѣсколько часовъ разстанутся быть можетъ, навсегда.
-- Элиза, говорилъ Джоржъ, люди, у которыхъ есть друзья, дома, земля, деньги и все такое, не могутъ такъ любить, какъ мы, у насъ вѣдь кромѣ другъ друга нѣтъ никого и ничего на свѣтѣ. Пока я не познакомился съ тобой, Элиза, меня никто не любилъ, кромѣ моей несчастной матери и сестры. Я видѣлъ бѣдную Эмилію въ то утро, когда негроторговецъ увелъ ее. Она подошла къ тому уголку, гдѣ я спалъ, и сказала: "Бѣдный Джоржъ, послѣдній человѣкъ, любящій тебя, уходитъ. Что будетъ съ тобой, несчастный мальчикъ"? Я вскочилъ, обнялъ ее, заплакалъ и зарыдалъ. Она тоже плакала. Послѣ этого я цѣлыхъ долгихъ десять лѣтъ не слыхалъ ни одного ласковаго слова. Все сердце мое изныло и высохло, какъ пепелъ... Но вотъ я встрѣтилъ тебя. Ты меня полюбила... Я точно изъ мертвыхъ воскресъ, я сдѣлался совсѣмъ другимъ человѣкомъ. А теперь Элиза, я буду биться до послѣдней капли крови, но не отдамъ имъ тебя. Кто захочетъ взять тебя, долженъ будетъ перешагнуть черезъ мой трупъ.
-- О, Господи! сжалься надъ нами!-- рыдала Элиза.-- Только бы намъ выбраться вмѣстѣ изъ этой страны, больше намъ ничего не нужно.
-- Неужели Богъ на ихъ сторонѣ?-- говорилъ Джоржъ, не столько обращаясь къ женѣ, сколько высказывая свои собственныя горькія мысли.-- Видитъ ли Онъ все, что дѣлается? Зачѣмъ допускаетъ Онъ такія вещи? О ни говорятъ намъ, что Библія оправдываетъ ихъ; конечно, вся сила на ихъ сторонѣ. Они богаты, здоровы, счастливы. Они члены церкви и расчитываютъ попасть на небо; имъ легко- живется на свѣтѣ, они все дѣлаютъ, что хотятъ; а бѣдные, честные, вѣрные христіане, такіе же христіане, какъ они, даже лучше, должны пресмыкаться у ногъ ихъ. Они ихъ покупаютъ и продаютъ, они торгуютъ кровью ихъ сердца, ихъ стонами и слезами,-- Богъ допускаетъ все это.
-- Другъ Джоржъ,-- позвалъ его изъ кухни Симеонъ,-- послушай этотъ псаломъ, это будетъ тебѣ полезно.
Джоржъ подвинулъ свой стулъ къ дверямъ кухни и Элиза, отеревъ слезы, тоже подошла послушать.
Симеонъ началъ читать:
"А я -- едва не пошатнулись ноги мои, едва не поскользнулись стопы мои,-- я позавидовалъ безумнымъ, видя благоденствіе нечестивыхъ. Ибо имъ нѣтъ страданій до смерти ихъ и крѣпки силы ихъ; на работѣ человѣческой нѣтъ ихъ и съ прочими людьми не подвергаются ударамъ. Оттого гордость, какъ ожерелье, обложила ихъ и дерзость, какъ нарядъ, одѣваетъ ихъ; выкатились отъ жира глаза ихъ, бродятъ помыслы въ сердцѣ; надъ всѣмъ издѣваются, злобно разглашаютъ клевету, говорятъ свысока; поднимаютъ къ небесамъ уста свои и языкъ ихъ расхаживаетъ по землѣ. Потому туда-же обращается народъ Его и пьютъ воду полною чашею; и говорятъ: "какъ узнаетъ Богъ? и есть-ли вѣдѣніе у Вышняго"?
-- Ты, кажется тоже думаешь, Джоржъ?
-- Совершенно тоже. Я какъ будто самъ написалъ все это.
-- Тогда слушай дальше: "И думалъ я: какъ бы уразумѣть это, но это трудно было въ глазахъ моихъ, доколѣ не пошелъ я въ святилище Божіе и не уразумѣлъ конца ихъ. Такъ! на скользкихъ путяхъ поставилъ Ты ихъ и низвергаешь ихъ въ пропасти. Какъ нечаянно пришли они въ раззореніе, исчезли, погибли отъ ужасовъ! Какъ сновидѣніе по пробужденіи, такъ Ты, Господи, пробудивъ ихъ, уничтожилъ мечты ихъ. Но я всегда съ Тобою, Ты держишь меня за правую руку, Ты руководишь меня совѣтомъ Твоимъ и потомъ примешь меня въ славу. Мнѣ благо приближаться къ Богу! На Господа Бога я возложилъ упованіе мое".
Слова святой истины, произнесенныя этимъ добрымъ старикомъ, вливались, словно небесная музыка, въ истомленную и озлобленную душу Джоржа. Когда Симеонъ кончилъ, на его красивомъ лицѣ появилось выраженіе кротости и покорности.
-- Если бы все кончалось земною жизнею, Джоржъ,-- сказалъ Симеонъ, ты, дѣйствительно, могъ бы спросить: Гдѣ Богъ? Но часто именно тѣ, кому мало дается на этомъ свѣтѣ, являются избранными въ царствіи небесномъ. Возложи свое упованіе на Него и, чтобы ни случилось съ тобой на землѣ, помни, онъ за все вознаградитъ тебя тамъ.
Если бы эти слова были произнесены какимъ нибудь обезпеченнымъ, самодовольнымъ проповѣдникомъ, ихъ можно бы принять за одну изъ обычныхъ фразъ, употребляемыхъ для утѣшенія огорченныхъ, и они не произвели бы сильнаго впечатлѣнія. Но когда ихъ говорилъ человѣкъ, который ежедневно, совершенно спокойно подвергался денежнымъ взысканіямъ и тюремному заключенію, ради служенія Богу и людямъ, они имѣли такой вѣсъ, который нельзя было не почувствовать, и несчастные бѣглецы, доведенные до отчаянія, нашли въ нихъ утѣшеніе и успокоеніе.
Рахиль ласково взяла Элизу за руку и повела ее ужинать. только что они усѣлись за столъ, какъ раздался легкій стукъ въ дверь, и вошла Руѳь.
-- Я забѣжала на минутку,-- сказала она,-- принесла мальчику чулочки, три пары хорошенькихъ, теплыхъ шерстяныхъ чулочекъ. Знаешь, въ Канадѣ вѣдь очень холодно. Ну, какъ ты,-- Элиза? молодцомъ?-- прибавила она обходя вокругъ стола къ Элизѣ. Она горячо пожала ей руку и сунула Гарри анисовый пряничекъ.-- Я принесла ему гостинца,-- знаешь, дѣти вѣдь постоянно что-нибудь жуютъ.
-- О, благодарю васъ, вы слишкомъ добры,-- вскричала Элиза.
-- Садись, поужинай съ нами, Руѳь!-- пригласила Рахиль.
-- Нѣтъ, никакъ не могу. Я оставила Джона съ ребенкомъ и бисквиты въ печкѣ; мнѣ надо поскорѣй домой, иначе Джонъ сожжетъ бисквиты и дастъ ребенку весь сахаръ изъ сахарницы. Онъ всегда такъ дѣлаетъ,-- прибавила маленькая квакерша, смѣясь.-- Прощай, Элиза; прощай Джоржъ. Дай вамъ Богъ благополучно доѣхать!-- и Руѳь почти выбѣжала изъ комнаты.
Вскорѣ послѣ ужина большая, крытая повозка подъѣхала къ дому. Ночь была свѣтлая, звѣздная, и Финеасъ быстро соскочилъ съ козелъ, чтобы помочь усѣсться путешественникамъ. Джоржъ вышелъ подъ руку съ женой и неся на рукахъ ребенка. Онъ шелъ твердымъ шагомъ, лицо его было спокойно и рѣшительно. Рахиль и Симеонъ провожали ихъ.
-- Выйдите-ка на минутку,-- обратился Финеасъ къ сидѣвшимъ въ повозкѣ,-- дайте мнѣ получше устроить сидѣнье для женщинъ и для мальчика.
-- Возьми эти двѣ буйволовы шкуры,-- сказала Рахиль..-- Устрой имъ сидѣнье какъ можно спокойнѣе; вѣдь это очень тяжело ѣхать всю ночь.
Джимъ вылѣзъ первый и заботливо высадилъ старуху мать, которая цѣплялась за его руку и боязливо оглядывалась кругомъ, какъ будто каждую минуту ожидая погони.
-- Джимъ, твои пистолеты въ порядкѣ?-- спросилъ Джоржъ тихимъ, но твердымъ голосомъ.
-- Да, конечно.
-- И ты рѣшилъ, что мы должны дѣлать, если они насъ нагонятъ?
-- Думаю, что рѣшилъ,-- отвѣчалъ Джимъ, выпрямляя свою широкую грудь и глубоко переводя духъ,-- Неужели ты воображаешь, что я позволю имъ взять назадъ мать.
Во время этого короткаго разговора Элиза простилась съ своимъ добрымъ другомъ Рахилью, съ помощью Симеона влѣзла въ повозку и усѣлась вмѣстѣ со своимъ мальчикомъ на буйволовыхъ шкурахъ. Рядомъ съ ней усадили старуху. Джоржъ и Джимъ помѣстились противъ нихъ на жесткомъ переднемъ сидѣньѣ, а Финеасъ влѣзъ на козлы.
-- Прощайте, друзья,-- крикнулъ имъ Симеонъ со двора.
-- Благослови васъ Богъ!-- отвѣчали ему изъ повозки. И повозка, скрипя и потряхиваясь, покатилась по мерзлой дорогѣ.
Сидящимъ въ ней было почти невозможно разговаривать, дорога оказалась плохою, а колеса сильно гремѣли. Они молчали, а повозка катилась то по длинной, темной лѣсной дорогѣ, то по широкимъ пустыннымъ равнинамъ, то поднимаясь на пригорки, то спускаясь въ лощины: часъ проходилъ за часомъ, а она все катилась. Ребенокъ скоро заснулъ на колѣняхъ у матери. Несчастная, напуганная старуха забыла, наконецъ, свои страхи, и даже Элиза, къ концу ночи задремала, не смотря на всю свою тревогу. Финеасъ былъ всѣхъ веселѣе, и, чтобы развлечь себя, насвистывалъ какіе-то далеко неквакерскіе мотивы.
Около трехъ часовъ, чуткое ухо Джоржа уловило вдали быстрый топотъ коня скакавшаго слѣдомъ за ними.
Онъ подтолкнулъ локтемъ Финеаса; тотъ придержалъ лошадей и прислушался.
-- Это, навѣрно, Михаилъ,-- сказалъ онъ,-- я какъ будто узнаю галопъ его лошади.-- Онъ привсталъ и, повернувъ голову, съ тревогой всматривался въ дорогу.
На вершинѣ холма смутно обрисовался всадникъ, скакавшій во весь опоръ.
-- Да, это онъ!-- сказалъ Финеасъ. Джоржъ и Джимъ выскочили изъ повозки, сами не зная для чего. Всѣ стояли молча, устремивъ глаза на приближавшагося всадника. Вотъ онъ спустился въ лощинку, гдѣ они не могли его видѣть; но они слышали все ближе и ближе рѣзкій скорый топотъ; наконецъ, онъ появился на пригоркѣ такъ близко, что его уже можно было окликнуть.
-- Да, это Михаилъ,-- сказалъ Финеасъ и, возвысивъ голосъ, крикнулъ:-- Эй, Михаилъ, сюда!
-- Финеасъ! Это ты?
-- Да, что новаго?-- Идутъ они?
-- Идутъ и очень близко. Ихъ человѣкъ восемь или десять, всѣ они полупьяные, орутъ, ругаются, злы, какъ волки.
И въ эту самую минуту вѣтеръ донесъ до нихъ слабый звукъ скачущихъ лошадей.
-- Живо садись, молодцы!-- скомандовалъ Финеасъ.-- Если хотите драться, такъ не здѣсь, дайте, мнѣ подвезти васъ подальше.
Оба живо вскочили въ повозку, Финеасъ пустилъ лошадей во всю прыть, всадникъ скакалъ рядомъ съ ними. Повозка неслась, чуть не летѣла по мерзлой землѣ; но топотъ позади раздавался все слышнѣе и слышнѣе. Женщины услышали его, съ тревогой выглянули изъ повозки и увидали вдали, на гребнѣ пригорка группу всадниковъ, ясно вырисовывавшуюся на небѣ, окрашенномъ утренней зарей. Еще пригорокъ и преслѣдователи, очевидно, замѣтили ихъ повозку, бѣлый парусинный верхъ которой виднѣлся издалека; вѣтеръ донесъ до бѣглецовъ громкій крикъ грубаго торжества. Элиза почти лишилась чувствъ и крѣпче прижала къ себѣ ребенка; старуха молилась и стонала; Джоржъ и Джимъ сжимали пистолеты съ отчаяніемъ въ душѣ. Преслѣдователи быстро настигали ихъ. Повозка круто повернула въ сторону и подвезла ихъ къ группѣ крутыхъ нависшихъ утесовъ одиноко возвышавшихся среди обширнаго и ровнаго пространства земли. Эта уединенная гряда скалъ тяжело и прочно вздымалась къ свѣтлѣвшему небу и, казалось, сулила имъ защиту и убѣжище. Это мѣсто было хорошо извѣстно Финеасу въ тѣ дни, когда онъ велъ жизнь охотника; онъ гналъ лошадей въ надеждѣ достигнуть его.
-- Ну, теперь вылѣзайте,-- скомандовалъ Финеасъ, круто останавливая лошадей и соскакивая съ козелъ.-- Живо, вонъ изъ повозки и бѣгите за мной. А ты, Михаилъ, привяжи свою лошадь къ повозкѣ и что есть духу скачи къ Амаріи, привези его съ его молодцами, пусть они поговорятъ съ этими негодяями.
Въ одинъ мигъ всѣ вылѣзли изъ повозки.
-- Такъ,-- сказалъ Финеасъ, взявъ на руки Гарри,-- каждый изъ васъ берите по женщинѣ и бѣгите какъ можно быстрѣй.
Торопить никого не приходилось. Скорѣй чѣмъ мы можемъ разсказать, бѣглецы перелѣзли черезъ изгородь и пустились бѣжать къ утесамъ. Михаилъ соскочилъ съ лошади, привязалъ ее сзади къ повозкѣ, вскочилъ на козла и погналъ лошадей.
-- Впередъ, за мной!-- командовалъ Финеасъ, когда они добѣжали до утесовъ и увидѣли при смѣшанномъ свѣтѣ звѣздъ и разсвѣта ясные слѣды тропинки, круто поднимавшейся вверхъ.-- Тутъ наша старая охотничья берлога. За мной!
Финеасъ шелъ впереди съ ребенкомъ на рукахъ и съ легкостью серны перескакивалъ со скалы на скалу. За нимъ шелъ Джимъ, неся на плечѣ свою дрожавшую мать, а Джоржъ и Элиза. замыкали шествіе. Преслѣдователи подъѣхали къ изгороди, съ криками и проклятіями слѣзли съ лошадей и готовились двинуться за ними. Въ нѣсколько минутъ бѣглецы вскарабкались на вершину гребня; оттуда тропинка шла по узкому ущелью, гдѣ можно было идти только гуськомъ и внезапно привела ихъ къ провілу, или трещинѣ, почти въ аршинъ шириною; дальше возвышалась особнякомъ группа скалъ, отдѣленная отъ остальной гряды, футовъ въ тридцать высоты, съ крутыми, отвѣсными стѣнами, словно стѣны замка. Финеасъ легко перескочилъ черезъ трещипу и посадилъ мальчика на гладкую площадку, выстланную кудрявымъ бѣлымъ мхомъ, покрывавшимъ вершину скалы.
-- Скорѣй,-- крикнулъ онъ,-- прыгайте, если жизнь вамъ дорога!-- и всѣ они одинъ за другимъ перескочили черезъ трещину. Нѣсколько отдѣльныхъ каменныхъ глыбъ образовали нѣчто въ родѣ бруствера, защищавшаго ихъ отъ глазъ, стоявшихъ внизу.
-- Отлично, вотъ мы и всѣ въ сборѣ,-- сказалъ Финеасъ выглядывая изъ-за камней на преслѣдователей, которые шумной толпой подходили къ скаламъ.
-- Пусть-ка они дойдутъ до насъ, если сумѣютъ. Между этими двумя скалами имъ придется пробираться по одиночкѣ. Цѣлить будетъ удобно, смѣкаете, молодцы?
-- Вижу,-- отвѣчалъ Джоржъ,-- а такъ какъ дѣло касается насъ, то позвольте намъ взять на себя всю опасность и сражаться однимъ.
-- Сдѣлай одолженіе, сражайся, сколько хочешь, Джоржъ сказалъ Финеасъ, жуя какую-то траву,-- но, надѣюсь, ты мнѣ позволишь хоть посмотрѣть, это будетъ очень интересно. Поглядите-ка, они о чемъ-то переговариваются и смотрятъ вверхъ, точно куры, которыя собираются сѣсть на насѣсть. Не дать-ли имъ добраго совѣта, прежде чѣмъ они влѣзутъ на верхъ, сказать имъ вѣжливо, что ты собираешься перестрѣлять ихъ, какъ только они сунутъ носъ сюда?
Группа преслѣдователей, которую теперь было легче разсмотрѣть при утреннемъ свѣтѣ, состояла изъ нашихъ старыхъ знакомцевъ: Тома Локера и Маркса двухъ констэблей и нѣсколькихъ бродягъ, которыхъ они наняли въ сосѣднемъ трактирѣ за водку помогать имъ ловить негровъ.
-- Ну, Томъ, твоя дичь, кажется, попалась,-- сказалъ одинъ изъ нихъ.
-- Да, вонъ они идутъ тамъ по верху,-- отвѣчалъ Томъ,-- а вотъ и тропинка. Идемъ скорѣй за ними. Внизъ имъ не спрыгнуть, и мы быстро заберемъ ихъ.
-- Но, Томъ, они, пожалуй, станутъ стрѣлять изъ-за камней,-- замѣтилъ Марксъ.-- Это, знаешь ли, будетъ очень некрасиво!
-- Эхъ!-- вскричалъ Томъ,-- вѣчно-то ты заботишься о своей шкурѣ, Марксъ! Нечего бояться! Всѣ негры страшные трусы.
-- Не понимаю, почему мнѣ не заботиться о своей шкурѣ,-- отвѣчалъ Марксъ.-- Я ею очень дорожу, а негры иногда дерутся, какъ черти.
Въ эту минуту Джоржъ появился на вершинѣ скалы надъ ними и спросилъ звучнымъ спокойнымъ голосомъ:
-- Господа, стоящіе тамъ внизу, кто вы такіе и что вамъ нужно?
-- Намъ нужна партія бѣглыхъ негровъ,-- отвѣчалъ Томъ Локеръ: Джоржъ Гаррисъ, Элиза Гаррисъ и ихъ сынъ, а потомъ Джимъ Сельденъ и старуха. Съ нами полицейскіе и приказъ захватить ихъ, и мы ихъ захватимъ. Слышишь? Не самъ ли ты этотъ Джоржъ Гаррисъ, принадлежащій м-ру Гаррису изъ округа Шельби въ Кентукки?
-- Я Джоржъ Гаррисъ. Мистеръ Гаррисъ изъ Кентукки называетъ меня своею собственностью. Но теперь я свободный человѣкъ и стою на свободной Божіей землѣ; моя жена и мой ребенокъ принадлежатъ мнѣ одному. Джимъ и его мать тоже здѣсь. У насъ есть оружіе, чтобы защищаться и мы будемъ защищаться. Приходите сюда, если хотите. Но первый изъ васъ, кто подойдетъ къ намъ на разстояніе выстрѣла, будетъ убитъ. За нимъ второй, третій и до послѣдняго.
-- Полно, полно!-- сказалъ коротенькій, толстенькій человѣчекъ, выступая впередъ и громіго сморкаясь.-- Молодой человѣкъ, вамъ совсѣмъ не годится такъ говорить. Вы видите, мы служители закона. Законъ на нашей сторонѣ, и сила также, и все такое. Лучше вы спокойно сдавайтесь. Все равно, въ концѣ концовъ, вамъ придется смириться.
-- Я очень хорошо знаю, что на вашей сторонѣ и законъ, и сила,-- отвѣчалъ Джоржъ горько.-- Вы хотите продать жену мою въ Новый Орлеанъ, а сына моего бросить, какъ теленка, въ мѣшокъ торговца, вы хотите отправить старую мать Джима къ тому скоту, который билъ и истязалъ ее, потому что не могъ истязать ея сына. Вы хотите вернуть меня и Джима тѣмъ, кого вы называете нашими хозяевами, чтобы они засѣкли, замучили, затоптали насъ ногами; и вашъ законъ поддерживаетъ васъ въ этомъ,-- позоръ вамъ и вашему закону! Но вы еще не поймали насъ! Мы не признаемъ вашихъ законовъ, мы не признаемъ вашего государства! Мы здѣсь подъ Божьимъ небомъ такъ же свободны, какъ и вы. И клянусь Богомъ, создавшимъ насъ, мы будемъ бороться за свою свободу до послѣдняго издыханія!
Джоржъ стоялъ у всѣхъ на виду, на вершинѣ скалы; лучи зари румянили его смуглыя щеки, горькое негодованіе и отчаяніе зажигали огонь въ его темныхъ глазахъ и, провозглашая свою независимость, онъ поднималъ руку къ небу, какъ бы призывая Божіе правосудіе противъ человѣческой несправедливости.
Если бы это былъ молодой венгерецъ, храбро защищающій въ какой-нибудь горной тѣснинѣ своихъ собратій, спасающихся бѣгствомъ изъ Австріи въ Америку, его назвали бы героемъ. Но это былъ юноша африканскаго происхожденія, защищающій своихъ собратій, спасающихся бѣгствомъ изъ Соединенныхъ Штатовъ Америки въ Канаду, а мы слишкомъ образованные люди и слишкомъ горячіе патріоты, чтобы видѣть въ этомъ какой-либо героизмъ; и если кто изъ нашихъ читателей назоветъ Джоржа героемъ, мы оставимъ это на его собственной отвѣтственности. Когда доведенные до отчаянія венгры, бѣгутъ въ Америку, нарушая всѣ законы и предписанія своего законнаго правительства, пресса и политика рукоплещутъ имъ, желаютъ всякаго успѣха. Когда доведенные до отчаянія негры поступятъ точно такъ же, это называется... какъ это называется?
Во всякомъ случаѣ, поза, глаза, голосъ, мапера говорившаго поразили стоявшихъ внизу такъ, что они сразу не нашлись, что отвѣтить. Смѣлость и рѣшительность обладаютъ какой-то силой, которая дѣйствуетъ на самыя грубыя натуры. Одинъ только Марксъ остался вполнѣ равнодушнымъ. Онъ спокойно взвелъ курокъ своего пистолета, прицѣлился и среди молчанія, послѣдовавшаго за рѣчью Джоржа, раздался выстрѣлъ.
-- Награда за него назначена одинаковая, что за живого, что за мертваго,-- холодно замѣтилъ онъ, вытирая пистолетъ о рукавъ своего платья.
Джоржъ отскочилъ назадъ; Элиза вскрикнула, пуля пролетѣла около самыхъ волосъ его, слегка задѣла щеку жены и попала въ дерево надъ ихъ головами.
-- Это ничего, Элиза,-- поспѣшилъ Джоржъ успокоить жену.
-- Лучше бы тебѣ спрятаться за камни и оттуда ораторствовать,-- посовѣтывалъ Финеасъ,-- это подлые негодяи.
-- А теперь, Джимъ,-- сказалъ Джоржъ,-- держи свой пистолетъ наготовѣ и будемъ слѣдить за этимъ ущельемъ. Перваго, кто покажется, уложу я, второго -- ты и такъ далѣе. На одного не стоитъ тратить двухъ зарядовъ.
-- А если ты промахнешься?
-- Я не промахнусь,-- холодно отвѣчалъ Джоржъ.
-- Ловко! изъ этого молодца выйдетъ прокъ!-- проворчалъ сквозь зубы Финеасъ.
Послѣ выстрѣла Маркса преслѣдователи стояли съ минуту въ нерѣшимости.
-- Вы, должно быть, подстрѣлили кого-нибудь,-- замѣтилъ одинъ изъ нихъ,-- я слышалъ крикъ!
-- Я иду прямо наверхъ,-- объявилъ Томъ.-- Я никогда не боялся негровъ и теперь не боюсь. Кто за мной?
Джоржъ ясно слышалъ эти слова. Онъ осмотрѣлъ свой пистолетъ, взвелъ курокъ и прицѣлился прямо въ ущелье, откуда долженъ былъ показаться первый изъ преслѣдователей.
Одинъ изъ компаніи похрабрѣе другихъ послѣдовалъ за Томомъ, а за ними и всѣ прочіе стали взбираться на утесы, причемъ задніе подталкивали переднихъ и заставляли ихъ идти скорѣе, чѣмъ тѣ желали. Они приближались, и вотъ огромная фигура Тома появилась почти на краю разсѣлины.
Джоржъ выстрѣлилъ и попалъ ему въ бокъ. Но, не смотря на рану, онъ не хотѣлъ отступить, напротивъ, онъ бросился впередъ и съ дикимъ ревомъ, словно бѣшеный быкъ, перескочилъ разсѣлину.
-- Другъ,-- сказалъ Финеасъ, внезапно выступая впередъ и отталкивая его своими длинными руками,-- намъ тебя здѣсь не нужно!
Томъ полетѣлъ въ разсѣлину, задѣвая за деревья, кусты, бревна, камни и черезъ мгновеніе весь разбитый стоналъ на глубинѣ тридцати футовъ. Онъ могъ бы разбиться до смерти, но платье его запуталось въ вѣтвяхъ большого дерева, и это ослабило силу паденія; но во всякомъ случаѣ, онъ очутился внизу быстрѣе, чѣмъ это было ему пріятно и удобно.
-- Спаси Господи! да это настоящіе черти!-- вскричалъ и Марксъ пустился внизъ съ утеса гораздо охотнѣе, чѣмъ взбирался на него. Всѣ остальные, толкаясь и спотыкаясь послѣдовали за нимъ,-- толстый констэбль пыхтѣлъ и отдувался самымъ энергичнымъ образомъ.
-- Слушайте, ребята,-- сказалъ Марксъ,-- идите-ка да подберите Тома, а я сбѣгаю за своей лошадью и съѣзжу намъ за помощью. И не слушая возраженій, брани и насмѣшекъ своихъ товарищей, Марксъ черезъ минуту уже мчался на лошади во весь опоръ.
-- Экая гадина!-- замѣтилъ одинъ изъ нанятыхъ преслѣдователей.-- Привезъ насъ сюда по своему дѣлу, а самъ сбѣжалъ и оставилъ насъ однихъ!
-- А все-таки намъ надо подобрать того молодца,-- сказалъ другой,-- мнѣ все равно, живъ онъ или мертвъ, чортъ побери!
Они пошли на голосъ Тома, пробираясь между пней и кустовъ до того мѣста, гдѣ лежалъ нашъ герой, то охая, то ругаясь съ одинаковымъ усердіемъ.
-- Чего ты такъ орешь, Томъ? спросилъ одинъ изъ нихъ,-- сильно ты расшибся?
-- Не знаю. Поднимите меня, не можете, что ли? Проклятый квакеръ! Кабы не онъ, я бы спихнулъ кого-нибудь изъ нихъ сюда, какъ бы это имъ понравилось!
Съ большимъ трудомъ удалось имъ поднять на ноги павшаго героя, который все время стоналъ и охалъ. Двое поддерживали его подъ руки и такимъ образомъ дотащили до лошадей.
-- Отвезите меня въ ту гостиницу, недалеко! Дайте мнѣ платокъ или что-нибудь, чтобы заткнуть рану, ишь какъ течетъ проклятая кровь.
Джоржъ смотрѣлъ изъ-за камней и видѣлъ, что они стараются приподнять на сѣдло громоздкую фигуру Тома. Послѣ двухъ, трехъ напрасныхъ попытокъ онъ зашатался и грузно упалъ на землю.
-- Ахъ, я надѣюсь, онъ не умеръ!-- вскричала Элиза, которая вмѣстѣ съ остальными бѣглецами слѣдила за всей этой сценой.
-- А если бы и умеръ?-- сказалъ Финеасъ -- чтожъ, по дѣломъ.
-- Но вѣдь послѣ смерти наступитъ судъ,-- возразила Элиза.
-- Да,-- сказала старуха, которая все время стонала и молилась, напѣвая методистскіе гимны,-- тяжело придется душѣ этого несчастнаго.
-- Честное слово, они, кажется, собираются бросить его!-- вскричалъ Финеасъ.
Это была правда. Послѣ нѣкоторыхъ колебаній и совѣщаній другъ съ другомъ, вся компанія сѣла на лошадей и уѣхала. Когда они окончательно скрылись изъ виду, Финеасъ опять началъ хлопотать.
-- Теперь намъ надо сойти внизъ и пройти немножко пѣшкомъ,-- говорилъ онъ.-- Я сказалъ Михаилу, чтобы онъ съѣздилъ за помощью и привезъ намъ обратно повозку. Пойдемъ по дорогѣ на встрѣчу. Дай Господи, чтобы онъ скорѣй пріѣхалъ! Теперь еще рано. Намъ немного придется идти пѣшкомъ. До слѣдующей остановки всего двѣ мили. Если бы дорога была не такъ скверна, мы бы и ночью доѣхали.
Подойдя къ изгороди, они увидѣли, что по дорогѣ очень недалеко ѣдетъ ихъ повозка, въ сопровожденіи нѣсколькихъ всадниковъ.
-- Отлично!-- радостно вскричалъ Финеасъ,-- это Михаилъ, Стефенъ и Амаріа. Теперь мы въ безопасности, все равно, что на мѣстѣ!
-- Постойте, остановитесь!-- сказала Элиза.-- Надобно же, какъ нибудь помочь этому несчастному. Онъ такъ страшно стонетъ!
-- Какъ христіане мы не можемъ оставить его такъ!-- подтвердилъ и Джоржъ.-- Возьмемъ, увеземъ его.
-- И отдадимъ на излеченіе квакерамъ!-- вскричалъ Фенеасъ не дурно придумано! Ну, да мнѣ, положимъ, все равно! Надо посмотрѣть, что съ нимъ такое!-- и Финеасъ, который во время своей лѣсной, охотничьей жизни пріобрѣлъ нѣкоторое знаніе хирургіи, сталъ на колѣни подлѣ раненаго и началъ тщательно осматривать его.
-- Марксъ,-- слабымъ голосомъ произнесъ Томъ,-- это ты, Марксъ?
-- Нѣтъ, другъ, не онъ,-- отвѣчалъ Финеасъ.-- Твой Марксъ и не думаетъ о тебѣ, лишь бы своя шкура была цѣла. Онъ давно уѣхалъ.
-- Кажется, мнѣ больше уже не встать!-- проговорилъ Томъ.-- Проклятая собака, бросилъ меня одного умирать! Старуха мать всегда предсказывала мнѣ это.
-- Слушайте, слушайте, что говоритъ этотъ несчастный,-- заволновалась старая негритянка.-- У него оказывается есть мать! Ахъ, какъ мнѣ его жалко!
-- Тише, тише, другъ, не толкайся и не реви,-- сказалъ Финеасъ, когда Томъ закричалъ и оттолкнулъ его руку.-- Если я не остановлю кровь, тебѣ плохо будетъ.
И Финеасъ принялся устраивать перевязку съ помощью своего носового платка и платковъ, какіе были у его сотоварищей.
-- Это вы меня столкнули,-- слабымъ голосомъ проговорилъ Томъ.
-- Ну, видишь-ли, если бы я тебя не столкнулъ, ты бы столкнулъ насъ,-- сказалъ Финеасъ, накладывая свою повязку.-- Постой, постой, дай мнѣ забинтовать тебя. Мы не хотимъ тебѣ зла, не бойся. Мы свеземъ въ одинъ домъ, гдѣ за тобой будутъ ухаживать отлично, не хуже, чѣмъ твоя родная мать.
Томъ застоналъ и закрылъ глаза. У людей его пошиба энергія и рѣшимость вполнѣ зависятъ отъ физическаго состоянія организма и уходятъ вмѣстѣ съ вытекающею кровью; этотъ гигантъ былъ дѣйствительно жалокъ въ своей безпомощности.
Между тѣмъ подъѣхала подмога. Изъ повозки вынули сидѣнья. Буйволовыя шкуры сложили вчетверо и постлали съ одной стороны. Четыре человѣка съ большимъ трудомъ подняли тяжелое тѣло Тома и положили на нихъ. Онъ между тѣмъ окончательно лишился чувствъ. Старая негритянка въ избыткѣ состраданія сѣла на дно повозки и положила его голову себѣ на колѣни. Элиза, Джоржъ и Джимъ усѣлись, какъ могли, на оставшемся мѣстѣ и вся компанія двинулась впередъ.
-- Какъ вы его находите?-- спросилъ Джоржъ, сидѣвшій съ Финеасомъ на козлахъ.
-- Ничего; рана не очень глубокая; ну, паденіе тоже оказалось не особенно полезнымъ. Крови у него много вытекло, а съ кровью вышла и разная дрянь, задоръ и все такое; но это ничего, поправится, можетъ быть, еще и научится кое-чему.
-- Я очень радъ,-- сказалъ Джоржъ,-- мнѣ было бы тяжело думать, что я убилъ его, хоть и защищая правое дѣло.
-- Да,-- согласился Финеасъ,-- убійство скверная штука, все равно, кого ни убьешь, человѣка или звѣря. Я въ свое время былъ страстнымъ охотникомъ, я видѣлъ одинъ разъ, какъ подстрѣлили оленя, онъ умирая, такъ посмотрѣлъ на охотника, что просто жутко стало, точно упрекалъ его. А убивать человѣка и того хуже, потому, какъ говоритъ твоя жена, для человѣка послѣ смерти настанетъ судъ. Потому я и не нахожу, что наши квакеры слишкомъ строго на это смотрятъ. Я, конечно, иначе былъ воспитанъ, а все же во многомъ съ ними согласенъ.
-- Что мы сдѣлаемъ съ этимъ бѣднягой?-- спросилъ Джоржъ.
-- Мы свеземъ его къ Амаріи. Тамъ есть старуха, бабушка Стефенса,-- ее зовутъ Доркасъ,-- она отлично умѣетъ ходить за больными. Она ужь отъ природы такая, ей ничего не надо, только дайте походить за больнымъ. Она недѣли черезъ двѣ, навѣрно, поставитъ парня на ноги.
Черезъ часъ съ небольшимъ вся компанія подъѣхала къ красивой фермѣ, гдѣ усталыхъ путниковъ ожидалъ сытный завтракъ. Тома Локера бережно уложили въ такую чистую и мягкую постель, въ какой онъ отродясь не спалъ. Его рану старательно обмыли, перевязали, и онъ лежалъ смирно, какъ усталое дитя, то открывая, то закрывая глаза и поглядывая на бѣлыя оконныя занавѣсы и на человѣческія фигуры, безшумно проходившія по комнатѣ. Здѣсь мы на время оставимъ эту часть нашихъ героевъ.