Побѣда.
Благодареніе Господу, даровавшему намъ побѣду.
Многимъ изъ насъ приходилось иногда въ тяжелыя минуты жизни чувствовать, что умереть было бы гораздо легче, чѣмъ жить.
Мученикъ даже передъ лицомъ смерти, среди страшныхъ тѣлесныхъ страданій, находитъ въ самомъ ужасѣ своего положенія подкрѣпленіе и новыя силы. Сильное возбужденіе, энтузіазмъ могутъ помочь человѣку перенести всякія мученія, разъ онъ знаетъ, что они приводятъ къ вѣчному покою и блаженству.
Но жить, день за днемъ переносить унизительное, горькое рабство, чувствовать, какъ нервы притупляются, какъ самая способность чувствовать слабѣетъ,-- выносить эту долгую, томительную, сердечную пытку, это медленное часъ за часомъ, капля по каплѣ угасаніе внутренней жизни, вотъ истинное испытаніе нравственныхъ силъ человѣка.
Когда Томъ стоялъ лицомъ къ лицу со своимъ мучителемъ, слышалъ угрозы и въ глубинѣ души думалъ, что часъ его насталъ, сердце его билось отвагой, ему казалось, что онъ можетъ перенести и пытку, и костеръ, и что угодно, такъ какъ вслѣдъ за ними явится Христосъ и небо. Но когда мучитель ушелъ, когда возбужденіе исчезло, вернулась боль въ его израненномъ, избитомъ тѣлѣ, вернулось сознаніе его унизительнаго, безнадежнаго, безпомощнаго положенія, и онъ томился весь день.
Раны его еще далеко не зажили, а Легри потребовалъ, чтобы онъ ходилъ на работу въ поле наравнѣ съ прочими; и вотъ потянулись дни тяжелаго, мучительнаго труда, всевозможныхъ обидъ и притѣсненіи, какія можетъ изобрѣсти злобный, низкій человѣкъ. Тотъ, кто испыталъ физическую боль, даже при всѣхъ смягчающихъ ея условіяхъ, знаетъ, какое раздраженіе она вызываетъ. Томъ пересталъ удивляться постоянной угрюмости своихъ товарищей; ровное, благодушное настроеніе, обычное ему до сихъ поръ, исчезло, нервы его были въ постоянномъ напряженіи. Онъ надѣялся, что въ свободное время будетъ читать Библію, но у него не было свободнаго времени. Въ страдную пору Легри, не задумываясь, заставлялъ своихъ невольниковъ работать въ воскресенье такъ же, какъ въ будни. И что могло удержать его? воскресная работа увеличивала количество собраннаго хлопка и давала ему возможность выиграть пари; а если вслѣдствіе этого умретъ нѣсколько негровъ, онъ купитъ себѣ новыхъ, болѣе здоровыхъ. Первое время Томъ обыкновенно прочитывалъ стиха два Библіи при свѣтѣ костра, вернувшись съ работы. Но послѣ жестокой расправы, произведенной надъ нимъ, онъ сталъ возвращаться домой до того усталымъ, что у него кружилась голова и темнѣло въ глазахъ, какъ только онъ пытался читать; онъ радъ былъ, подобно прочимъ, растянуться на землѣ въ полномъ изнеможеніи.
Странно, но глубокая и спокойная вѣра, поддерживавшая его до сихъ поръ, начинала уступать мѣсто сомнѣніямъ и мраку отчаянія. Передъ его глазами постоянно стояла самая мрачная загадка нашей жизни: души развращаются и гибнуть, зло торжествуетъ, а Богъ безмолвствуетъ. Цѣлые недѣли и мѣсяцы боролся Томъ съ мракомъ и печалью, царившими въ душѣ его. Онъ думалъ о томъ письмѣ, которое миссъ Офелія послала его друзьямъ въ Кентукки и усердно молился, чтобы Богъ послалъ ему избавленіе; а затѣмъ онъ ждалъ въ смутной надеждѣ, что кто нибудь явится выкупить его; но никто не являлся, и въ душѣ его зарождались горькія мысли, что безполезно служить Богу, что Богъ забылъ его. Онъ иногда встрѣчался съ Касси, иногда, когда его призывали въ господскій домъ, онъ мелькомъ видалъ грустную Эммелину, но не разговаривалъ ни съ той, ни съ другой. Да по правдѣ сказать, ему и некогда было разговаривать съ кѣмъ бы то ни было.
Одинъ разъ вечеромъ, онъ сидѣлъ печальный и истомленный у потухавшихъ головней, на которыхъ готовился его скудный ужинъ. Онъ подбросилъ охапку хвороста въ огонь, чтобы усилить свѣтъ и вытащилъ изъ кармана свою ветхую Библію. Онъ перечитывалъ отмѣченныя мѣста, которыя такъ часто волновали его душу, слова патріарховъ и пророковъ, поэтовъ и мудрецовъ, внушавшихъ людямъ мужество, голоса великаго сонма спутниковъ, невидимо окружающихъ насъ на жизненномъ пути. Что это? Слова ли потеряли свою силу, или ослабѣвшіе глаза и утомленныя притупившіяся чувства перестали откликаться на мощный голосъ вдохновенія? Тяжело вздохнувъ, онъ снова опустилъ Библію въ карманъ. Грубый хохотъ заставилъ его очнуться; онъ поднялъ глаза,-- Легри стоялъ передъ нимъ.
-- Что, дурачина,-- сказалъ онъ,-- ты, кажется, находишь, что твоя религія не дѣйствуетъ? Я такъ и зналъ, что въ концѣ концовъ вобью это въ твою кудластую башку.
Злая насмѣшка была тяжелѣе голода, холода и наготы. Томъ молчалъ.
-- Ты былъ глупъ,-- продолжалъ Легри;-- когда я тебя купилъ, я хотѣлъ тебя хорошо устроить. Тебѣ жилось бы даже лучше, чѣмъ Самбо и Квимбо, и работалъ бы ты немного; вмѣсто того чтобы терпѣть побои да розги, ты распоряжался бы другими и самъ бы сѣкъ негровъ; а кой когда тебѣ пришлось бы и погрѣться стаканчикомъ добраго пунша. Ну, что, не пора ли тебѣ образумиться? Брось этотъ старый хламъ въ огонь и переходи въ мою вѣру!
-- Избави, Господи!-- съ жаромъ проговорилъ Томъ.
-- Ты видишь, Богъ вовсе не хочетъ помогать тебѣ. Вели бы онъ хотѣлъ, онъ не далъ бы мнѣ купить тебя. Вся эта ваша религія вранье и обманъ, Томъ. Я это отлично знаю. Лучше держись меня! Я, какъ ни какъ, не выдумка, а настоящій человѣкъ, я могу многое сдѣлать!
-- Нѣтъ, масса,-- отвѣчалъ Томъ.-- Я буду держаться своего. Можетъ быть, Богъ поможетъ мнѣ, можетъ быть, нѣтъ, но я буду держаться Его и вѣрить въ Него до конца.
-- Ну, и дуракъ!-- вскричалъ Легри, плюнувъ на него и толкнувъ его ногой.-- Все равно я тебя дойму и смирю, увидишь!-- и онъ ушелъ прочь.
Когда тяжелое бремя угнетаетъ душу до послѣднихъ предѣловъ терпѣнія, настаетъ моментъ отчаяннаго напряженія всѣхъ физическихъ и нравственныхъ силъ, пытающихся сбросить эту тяжесть; вслѣдствіе этого самая тяжелая скорбь часто предшествуетъ возврату бодрости и надежды. Такъ было и съ Томомъ. Безбожныя слова его жестокаго господина переполнили чашу его терпѣнія; и хотя онъ еще цѣплялся за вѣчную твердыню вѣры, но это было послѣднее, отчаянное усиліе. Томъ сидѣлъ передъ огнемъ, какъ окаменѣлый. Вдругъ все окружающее его какъ бы изчезло и передъ нимъ возстало видѣніе: Спаситель въ терновомъ вѣнцѣ, избитый, истекающій кровью. Въ благоговѣйномъ ужасѣ смотрѣлъ Томъ на величавое терпѣніе изображавшееся на Его лицѣ. Глубокіе страдальческіе глаза проникли своимъ взоромъ до глубины его сердца; душа его пробудилась, трепеща отъ волненія, онъ протянулъ руки и упалъ на колѣни; и вотъ мало по малу видѣніе измѣнилось; острыя тернія превратились въ лучи; въ непостижимомъ блескѣ тотъ же ликъ, полный состраданія, склонился къ нему, и онъ услышалъ голосъ, говорившій: "Претерпѣвшій до конца, возсядетъ со Мной на престолѣ Моемъ, какъ я претерпѣлъ до конца и возсѣлъ съ Отцемъ моимъ на престолѣ Его".
Долго ли пролежалъ Томъ, онъ и самъ не зналъ. Когда онъ пришелъ въ себя, огонь потухъ, платье его было мокро отъ холодной росы; но страшный душевный кризисъ миновалъ, среди охватившей его радости онъ не чувствовалъ ни голода, ни холода, ни униженія, ни отчаянія. Въ этотъ часъ онъ въ глубинѣ души отрекся отъ всякой надежды на земныя радости и безповоротно принесъ собственную волю въ жертву Господу. Томъ поднялъ глаза къ тихимъ, безсмертнымъ звѣздамъ. Этимъ воплощеніямъ ангельскихъ духовъ, которые глядятъ съ небесъ на человѣка; и ночное безмолвіе огласилось торжественнымъ гимномъ, который онъ часто пѣвалъ въ болѣе счастливые дни, но никогда съ такимъ чувствомъ, какъ теперь.
"Земля растаетъ, какъ снѣгъ, померкнетъ солнце, Богъ призвавшій меня къ этой жизни, на вѣки вѣчные пребудетъ моимъ Богомъ. И когда эта земная жизнь прекратится, и плоть и чувства мои умрутъ, меня ждетъ въ небесахъ жизнь мирная и радостная. Проживемъ мы тамъ десять тысячъ лѣтъ, какъ солнце сіяя лучами, и все столько же впереди останется намъ дней пѣть хвалу Господу".
Люди, близко знакомые съ жизнью невольниковъ, знаютъ, что среди нихъ ходитъ много разсказовъ о видѣніяхъ, подобныхъ переданному нами. Мы слышали отъ нихъ самихъ такого рода разсказы чрезвычайно трогательные и правдивые. Психологи учатъ, что при извѣстномъ состояніи души, ощущенія и образы, возникающія въ ней, пріобрѣтаютъ такую силу, что подчиняютъ себѣ внѣшнія чувства и заставляютъ ихъ придавать осязаемыя формы представленіямъ, созданнымъ воображеніемъ. Кто можетъ измѣрить власть всепокоряющаго духа надъ нашею плотью, кто можетъ указать пути, какіе онъ изберетъ, чтобы вдохнуть мужество въ отчаивающуюся душу страдальца? Если несчастный, всѣми забытый рабъ вѣритъ, что Христосъ являлся ему и разговаривалъ съ нимъ, кто рѣшится разубѣждать его? Развѣ Христосъ не говорилъ, что Его призваніемъ во всѣ вѣка было утѣшать сокрушенныхъ сердцемъ и исцѣлять страждущихъ?
Когда сѣрые лучи разсвѣта разбудили спавшихъ невольниковъ, и они, дрожа отъ холода, побрели на работу, одинъ среди нихъ шелъ твердою поступью, ибо тверже, чѣмъ земля, на которую онъ ступалъ, была его непоколебимая вѣра въ вѣчную, всемогущую любовь. Ахъ, Легри! попытайся опять бороться съ нимъ! Величайшія мученія, горе, униженіе и лишенія лишь ускорятъ тотъ часъ, когда онъ войдетъ въ царствіе Божіе.
Съ этихъ поръ ненарушимый миръ воцарился въ сердцѣ бѣднаго невольника, Спаситель избралъ его своимъ храмомъ. Исчезли всѣ земныя сожалѣнія, исчезли приливы надежды, страха и желаній, человѣческая воля такъ долго боровшаяся и страдавшая, расплылась въ божественной волѣ. Остающійся жизненный путь казался ему настолько короткимъ, такъ живо чувствовалась близость вѣчнаго блаженства, что самыя тяжелыя испытанія не задѣвали его.
Всѣ замѣтили происшедшую въ немъ перемѣну. Къ нему какъ будто вернулась прежнія веселость и живость, никакія насмѣшки, никакія обиды не нарушали его спокойнаго расположенія духа.
-- Чортъ возьми! Что такое сдѣлалось сч3 Томомъ?-- замѣтилъ Легри, обращаясь къ Самбо.-- Все послѣднее время онъ ходилъ повѣся носъ, а теперь скачетъ, какъ кузнечикъ.
-- Не знаю, масса! Не задумалъ ли онъ бѣжать?
-- Пусть бы попробовалъ,-- сказалъ Легри со звѣрской усмѣшкой,-- это была бы забавная штука, какъ ты думаешь, Самбо?
-- Еще бы! Ха, хо, хо!-- захохоталъ подобострастно низкій гномъ.-- Господи, вотъ то будетъ потѣха, какъ онъ пойдетъ скакать по грязи да пробираться черезъ кусты, а собаки то за нимъ! Я чуть не лопнулъ со смѣху, когда мы ловили Молли. Я думалъ, они ее на клочки растерзаютъ, пока я успѣю подойти. У нея до сихъ поръ не сошли знаки на тѣлѣ.
-- И не сойдутъ до самой смерти,-- сказалъ Легри.-- А все таки, Самбо, ты за нимъ присматривай хорошенько! Если онъ въ самомъ дѣлѣ задумалъ что нибудь такое, подстереги его.
-- Масса, положитесь на меня!-- вскричалъ Самбо,-- отъ меня звѣрь не уйдетъ! Хо, хо, хо!
Этотъ разговоръ происходилъ въ то время, когда Легри садился на лошадь, чтобы ѣхать въ сосѣдній городъ. Возвращаясь домой ночью, онъ вздумалъ повернуть лошадь и проѣхать по поселку невольниковъ посмотрѣть, все ли тамъ благополучно.
Была чудная лунная ночь. Тѣни граціозныхъ китайскихъ деревьевъ отчетливо вырисовывались на дернѣ; въ воздухѣ стояла та прозрачная тишина, которую, кажется, какъ будто грѣшно нарушить. Легри былъ недалеко отъ поселка, когда онъ услышалъ пѣніе. Это было что-то необычное онъ остановился и прислушался.
Когда я ясно вижу мнѣ уготованную обитель въ небесахъ,
Я прощаюсь со всякимъ страхомъ, и отираю слезы съ своихъ заплаканныхъ глазъ.
Пусть вся земля возстанетъ противъ моей души,
Пусть духи адскіе ревутъ,
Я лишь смѣюсь надъ гнѣвомъ сатаны и надъ враждою всего свѣта.
Пусть заботы, какъ потокъ, на меня нахлынутъ,
Пусть словно буря меня разитъ печаль,
Мнѣ все равно, лишь бы мнѣ скорѣй достичь моего дома, моего Бога, моего неба, моего блаженства!
-- Го, го!-- сказалъ Легри самъ про себя.-- Вотъ какъ онъ разсуждаетъ! Ненавижу я эти проклятые методистскіе гимны! Эй, ты, черномазый!-- крикнулъ онъ, вдругъ наѣзжая на Тома и замахиваясь хлыстомъ,-- какъ ты смѣешь орать здѣсь, когда ты долженъ лежать въ постели? Заткни свою черную глотку и убирайся спать!
Легри былъ страшно раздраженъ радостнымъ настроеніемъ Тома; онъ подъѣхалъ къ нему, на голову и на плечи негра посыпался градъ ударовъ.
-- Вотъ тебѣ, собака!-- вскричалъ онъ,-- посмотримъ, будешь ли ты веселъ послѣ этого!
Но удары падали лишь на внѣшнюю оболочку человѣка и не касались, какъ бывало прежде, его сердца. Томъ принималъ ихъ съ полною покорностью, а между тѣмъ Легри не могъ не замѣтить, что вся власть его надъ этимъ презрѣннымъ рабомъ исчезла. Когда Томъ вошелъ въ свою хижину, а онъ круто повернулъ лошадь, въ умѣ его, какъ молнія, промелькнулъ яркій свѣтъ, проблескъ совѣсти въ мрачной, грѣшной душѣ. Онъ вдругъ ясно понялъ, что между нимъ и его жертвой стоитъ самъ Богъ и у него вырвалось богохульство. Этотъ покорный и молчаливый человѣкъ, на котораго не дѣйствовали ни насмѣшки, ни угрозы, ни побои, ни жестокости, возбуждалъ въ немъ голосъ, говорившій, такъ же какъ бѣсы, изгнанные Спасителемъ: "что тебѣ до насъ Іисусъ Назарянинъ? Зачѣмъ пришелъ ты мучить насъ до времени?"
Вся душа Тома переполнилась состраданіемъ къ несчастнымъ созданіямъ окружавшимъ его. Ему казалось, что для него лично всѣ земныя скорби уже миновали, и онъ стремился изъ той сокровищницы мира и радости, какая ниспослана ему свыше, удѣлить частицу для облегченія ихъ страданій. Правда, случаи для этого представлялись рѣдко. Но по дорогѣ въ поле, и на возвратномъ пути домой, и во время работы ему все-таки иногда удавалось протянуть руку помощи усталому, изнемогающему, угнетенному. Несчастныя, забитыя, измученныя созданія сначала съ трудомъ понимали его; но когда онъ продолжалъ поступать такимъ образомъ цѣлыя недѣли и мѣсяцы, въ ожесточенныхъ сердцахъ пробудились мало по малу давно умолкшія струны. Постепенно и незамѣтно этотъ странный, терпѣливый, молчаливый человѣкъ, всегда готовый взять на себя чужую ношу и не просившій ни у кого помощи, приходившій къ ужину послѣднимъ и бравшій себѣ меньшую долю, всегда готовый подѣлиться своимъ немногимъ съ нуждающимся, въ холодныя ночи отдававшій свое рваное одѣяло больной, дрожавшей отъ холода женщинѣ, въ полѣ подбавлявшій хлопка въ корзину слабыхъ подъ страшнымъ рискомъ недовѣса въ своей собственной; человѣкъ, который не смотря на нещадное преслѣдованіе ихъ общаго тирана, никогда не бранилъ и не проклиналъ его вмѣстѣ съ другими,-- этотъ человѣкъ началъ пріобрѣтать большое вліяніе на нихъ. Когда самая горячая страда кончилась, и невольники были избавлены отъ работы по воскресеньямъ, многіе изъ нихъ стали собираться вокругъ него, чтобы послушать его разсказы объ Іисусѣ Христѣ. Имъ очень хотѣлось собираться вмѣстѣ слушать св. Писаніе, молиться, пѣть; но Легри запрещалъ это и не разъ съ руганью и проклятіями разгонялъ такія молитвенныя собранія, такъ что благая вѣсть передавалась наединѣ, отъ одного къ другому. Но кто можетъ описать простодушную радость этихъ несчастныхъ отверженцевъ, для которыхъ жизнь была безрадостнымъ странствіемъ къ мрачному неизвѣстному, когда они услышали о всеблагомъ Спасителѣ и о царствіи небесномъ. Миссіонеры единогласно признаютъ, что изъ всѣхъ племенъ земныхъ ни одна не принимаетъ евангелія такъ охотно, какъ негры. Довѣріе и безусловная вѣра, положенныя въ основу христіанства, составляютъ врожденное свойство этой расы; нерѣдко бываетъ, что сѣмя истины, случайно запавшее въ сердце невѣжественнаго негра, приноситъ плоды болѣе обильные, чѣмъ то же сѣмя въ душѣ человѣка болѣе образованнаго и развитого.
Несчастная мулатка, простодушная вѣра которой была почти подавлена и уничтожена гнетомъ обрушившихся на нее бѣдствій, ободрилась слушая гимны и изрѣченія изъ Священнаго писанія, которые этотъ смиренный проповѣдникъ нашептывалъ ей по дорогѣ на работу и съ работы; и даже мятежная душа полупомѣшанной Касси смягчалась и успокоивалась подъ вліяніемъ его простыхъ, незлобивыхъ рѣчей.
Доведенная до безумія отчаянія своею несчастною жизнью, Касси часто мечтала въ душѣ о часѣ возмездія, когда ея рука отмститъ тирану за всѣ тѣ несправедливости и жестокости, свидѣтельницей которыхъ она была или которыя она на себѣ испытала.
Однажды ночью, когда всѣ въ хижинѣ Тома крѣпко спали, онъ вдругъ проснулся и увидѣлъ ея лицо въ отверстіи вырубленномъ въ бревнѣ и замѣнявшемъ окно. Она, молча, сдѣлала ему знакъ, чтобы онъ вышелъ.
Томъ вышелъ въ дверь. Былъ второй часъ; ночь стояла тихая, лунная. Когда свѣтъ луны упалъ на большіе, черные глаза Касси, Томъ замѣтилъ въ нихъ какой-то особенный дикій блескъ, не походившій на ихъ обычное выраженіе тупого отчаянія.
-- Приди сюда, отецъ Томъ,-- сказала она, положивъ свою маленькую ручку на его руку и потащила его за собой съ такой силой, точно эта рука была стальная;-- или скорѣй, я скажу тебѣ новость.
-- Что такое, миссъ Касси?-- тревожно спросилъ Томъ.
-- Томъ, хочешь ты быть свободнымъ?
-- Я получу свободу, когда будетъ угодно Богу,-- отвѣчалъ Томъ.
-- Но ты можешь получить ее сегодня же ночью!-- проговорила Касси энергично.-- Идемъ!
Томъ колебался.
-- Идемъ!-- повторила она шопотомъ, устремляя на него свои черные глаза.-- Идемъ! Онъ спитъ, спитъ крѣпко. Я подсыпала ему кой чего въ водку, чтобы онъ не проснулся. Жаль у меня было мало, а то я обошлась бы и безъ тебя. Но все равно, иди, задняя дверь отперта. Тамъ лежитъ топоръ, я его положила -- дверь въ его комнату отворена, я проведу тебя. Я бы и сама это сдѣлала, да у меня рука слаба. Идемъ скорѣй!
-- Ни за что на свѣтѣ, миссисъ!-- твердымъ голосомъ проговорилъ Томъ, останавливаясь и удерживая ее.
-- Но подумай обо всѣхъ этихъ несчастныхъ невольникахъ,-- сказала Касси.-- Мы освободимъ ихъ, уйдемъ куда нибудь въ болота, найдемъ тамъ островокъ и будемъ жить сами по себѣ. Я слыхала, такія вещи бываютъ. Всякая жизнь лучше здѣшней!
-- Нѣтъ!-- рѣшительно сказалъ Томъ.-- Нѣтъ, грѣхъ никогда не можетъ привести къ добру. Я скорѣй готовъ отрубить себѣ правую руку.
-- Ну, такъ я сама сдѣлаю!-- и она повернулась, чтобы уйти.
-- О, миссисъ Касси,-- вскричалъ Томъ, загораживая ей дорогу,-- ради Христа Спасителя, умершаго за насъ, не отдавайте вашу драгоцѣнную душу дьяволу! Кромѣ зла это ничего не принесетъ. Господь не призвалъ насъ къ мщенію. Мы должны терпѣть и ждать, пока придетъ часъ Его воли.
-- Ждать!-- вскричала Касси.-- Точно я не ждала! я ждала, пока у меня голова стала кружиться, и сердце изныло! За что мучилъ онъ меня? За что мучилъ онъ сотни несчастныхъ созданій? Вѣдь онъ сосетъ изъ тебя кровь капля по каплѣ! Я призвана отомстить! Я слышу голоса, они зовутъ меня! Его часъ насталъ, я хочу упиться кровью его сердца!
-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!-- говорилъ Томъ, держа ея маленькія, судорожно сжимавшіяся ручки,-- нѣтъ, бѣдная, заблудшая душа, вы этого не сдѣлаете! Іисусъ Христосъ не проливалъ ничьей крови, кромѣ своей собственной, и ту онъ пролилъ за своихъ враговъ. Господи! помоги намъ идти по стопамъ Его и любить нашихъ враговъ!
-- Любить!-- вскричала Касси, сверкнувъ глазами,-- любить такихъ враговъ! Это противно человѣческой природѣ.
-- Да, миссисъ,-- возразилъ Томъ,-- но Богъ даетъ намъ силу и въ этомъ наша побѣда. Если мы можемъ всѣхъ любить, за всѣхъ молиться, битва кончена, мы побѣдили! Хвала Господу!-- Слезы текли по щекамъ негра, голосъ его дрожалъ, онъ поднялъ глаза къ небу.
О Африка! призванная послѣдней изъ странъ земныхъ,-- призванная къ терновому вѣнцу, къ бичу, къ кровавому поту, къ крестнымъ мукамъ,-- такова будетъ твоя побѣда! но зато, когда царство Христа водворится на землѣ, ты будешь царствовать вмѣстѣ съ нимъ.
Глубокое, искреннее чувство; съ какимъ говорилъ Томъ, его мягкій голосъ, его слезы -- все это падало освѣжающей росой на ожесточенную, метущуюся душу несчастной. Огонь въ глазахъ ея потухъ; она опустила голову и Томъ чувствовалъ, какъ разжимались ея руки.
-- Я вѣдь говорила тебѣ, что меня преслѣдуютъ злые духи! О, отецъ Томъ, я не могу молиться! Я не молилась съ тѣхъ поръ, какъ продали моихъ дѣтей! То, что ты говоришь, должно быть правда, я знаю, что это правда; но когда я пробую молиться, я не могу! Я могу только ненавидѣть и проклинать!
-- Несчастная!-- съ состраданіемъ проговорилъ Томъ.-- Сатана ищетъ вашу душу, какъ бы погубить ее. Я молюсь за васъ Богу. О, миссисъ Касси! Обратитесь ко всеблагому Христу Спасителю! Онъ приходилъ на землю исцѣлять сокрушенныхъ сердцемъ и утѣшать скорбящихъ!
Касси молчала; крупныя, тяжелыя капли падали изъ ея опущенныхъ глазъ. Томъ молча смотрѣлъ на нее нѣсколько секундъ.-- Миссисъ Касси,-- нерѣшительнымъ тономъ началъ онъ,-- нельзя ли бы вамъ уйти отсюда? если бы это только было возможно, я бы посовѣтовалъ и вамъ, и Эммелинѣ уйти, конечно, безъ кровопролитія, не иначе.
-- А ты уйдешь съ нами, отецъ Томъ?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Томъ;-- было время, когда я готовъ былъ уйти; но Богъ поручилъ мнѣ этихъ несчастныхъ, я долженъ остаться съ ними и нести свой крестъ до конца. Вы -- другое дѣло. Здѣсь вашей душѣ искушеніе, вы не выдержите его, вамъ лучше уйти, если возможно.
-- Я могу уйти только въ могилу!-- проговорила Касси.-- Каждый звѣрь имѣетъ нору, каждая птица гнѣздо, даже змѣи и крокодилы находятъ мѣста, куда они ложатся отдыхать; но для насъ нѣтъ такого мѣста! Въ самыхъ глухихъ болотахъ собаки выслѣдятъ насъ. Всѣ и все противъ насъ, даже животныя; куда намъ идти?
Томъ молчалъ; затѣмъ онъ заговорилъ:
-- Тотъ, кто спасъ Даніила во рвѣ львиномъ, кто спасъ отроковъ въ пещи огненной, Тотъ, кто ходилъ по морю и повелѣвалъ вѣтрамъ, Тотъ живъ и нынѣ. Я вѣрю въ Него, я надѣюсь, что Онъ спасетъ васъ. Попробуйте, а я буду всей душой молиться за васъ.
По какому странному закону ума мысль, давно оставленная, брошенная, какъ ненужный камень, вдругъ представляется намъ въ совершенно новомъ свѣтѣ, сверкаетъ передъ нами, словно алмазъ?
Касси часто по цѣлымъ часамъ перебирала въ умѣ всевозможные планы бѣгства и отвергала ихъ, какъ безнадежные и неосуществимые; но въ эту минуту въ душѣ ея мелькнулъ планъ такой простой и удобоисполнимый, что въ ней внезапно проснулась надежда.
-- Отецъ Томъ, я попробую!-- сказала она.
-- Аминь! И да поможетъ вамъ Богъ!-- отозвался Томъ.