На противоположном от Питсбург-Лендинга берегу реки Теннесси есть несколько невысоких голых холмов, частично окружённых лесом. В сумерках 6 апреля тысячи глаз - многие из которых потемнеют задолго до захода солнца, - с другого берега жадно наблюдали, как это открытое место вдоль и поперёк расчерчивалось длинными тёмными линиями. Эти линии были полками передовой дивизии Бьюэлла, которая, двигаясь от Саванны через местность, представлявшую собой сплошные болота и непроходимые низины с полосами буйных зарослей, появилась на сцене действия на последнем дыхании, со стёртыми ногами, ослабевшая от голода. Это была ужасная гонка; некоторые полки потеряли треть своего состава от усталости, солдаты падали, как будто подстреленные, и лежали, чтобы не спеша выздороветь или умереть. Место, куда они попали, не внушало моральной уверенности, которая лечит физическую усталость. Правда, воздух был полон грохота, и земля дрожала под ногами, и если верна теория о превращении силы, эти солдаты накапливали энергию от каждого взрыва, который окатывал их тела своими волнами. Возможно, эта теория может лучше объяснить невероятную стойкость солдат в битве. Но перед глазами был только повод для отчаяния.
Перед нами текла бурная река, измученная падающими снарядами, местами скрытая голубой пеленой низко стелющегося дыма. Два пароходика хорошо исполняли свои обязанности. Они приходили к нам пустыми, а когда возвращались, то были набиты до отказа и так низко сидели в воде, что грозили перевернуться. Дальнюю кромку воды не было видно; пароходы выходили из мрака, подбирали пассажиров и исчезали в темноте. Но на высотах ярко пылала битва, каждую секунду загорались и гасли тысячи огней. Небо было полно красками, на фоне которых ветви деревьев казались чёрными. То здесь, то там вдруг вспыхивало пламя - одно или сразу дюжина. Нас приветствовали полосы летящего огня. Они гасли в слепящих вспышках и свирепых клубах дыма. Они сопровождались своеобразным металлическим звоном разрывающихся снарядов, а за ним следовало музыкальное жужжание падающих на землю осколков, которые заставляли нас вздрагивать, но почти не причиняли вреда. Воздух был полон шумов. Справа и слева бойко, нахально трещали ружья; прямо впереди они вздыхали и ревели. Для опытного уха это значило, что смертельная линия была дугой, а река - хордой. Были слышны низкие взрывы, от которых содрогалась земля, шёпот шальных пуль и свист конических снарядов, шум ядер. Были слышны слабые, обрывочные возгласы, которые возвещали о кратковременном или частичном успехе. Иногда на фоне сияния позади деревьев можно было увидеть передвигавшиеся фигуры, необыкновенно чёткие, но, очевидно, размером не больше пальца. Они казались мне нелепыми, как фигуры демонов в старых аллегорических эстампах ада. Чтобы уничтожить их и всё, что у них было, неприятелю нужен был ещё один час дневного света; в этом случае пароходы сослужили бы ему прекрасную службу, принеся больше рыбы в его сети. Те из нас, кому повезло появиться позже, могли потом в бессильной ярости грызть свои зубы. Хотя нет, для верной победы неприятелю не нужно было, чтобы солнце в небе остановилось[6]; одно из множества ядер, падавших в реку, закончило бы всё дело, если бы случайно угодило в машинное отделение парохода. Возможно, вы сумеете представить, с какой тревогой мы смотрели за их падением.
Но, кроме ночи, у нас было ещё два союзника. Там, где неприятель устремил к реке свой правый фланг, было устье широкого заболоченного ручья, и здесь заняли свои позиции две канонерки. Это были просто игрушки, обшитые то ли железнодорожным металлом, то ли котельным железом. Они шатались под парой тяжёлых орудий на каждой. Ручей впадал в высокий берег реки. Берег был парапетом, за которым жались канонерки, стреляя через ручей, как через амбразуру. Неприятель был в невыгодном положении: он не мог добраться до канонерок, и он мог продвигаться, только подставляя свой фланг под их увесистые снаряды, один из которых сломал бы полмили его костей. Должно быть, это очень раздражало - эти двадцать артиллеристов, отбивающих нападение армии только потому, что ленивый ручей имел удовольствие впадать в реку в одном месте, а не в другом. Такова роль случая в военной игре.
Если судить об этом как о зрелище, оно было превосходно. Мы различали чёрные корпуса этих кораблей, очень похожих на черепах. Но когда они разряжали свои орудия, мы видели пожарище. Река содрогалась в своих берегах и спешила прочь, окровавленная, израненная, перепуганная! Предметы в миле от нас прыгали в наши глаза, как змея бросается в лицо своей жертвы. Звук выстрела жалил нас прямо в мозг, но мы громко благословляли его. Затем мы слышали, как огромный снаряд разрывает воздух и затихает вдали; затем - удивительно нескоро - свою историю рассказывали далёкий взрыв и внезапное молчание стрелкового оружия.