В соответствии с замыслом этого повествования, как он определён в заголовке, описываемые происшествия сосредотачиваются вокруг одного центра - моей личности; и поскольку этот центр в течение нескольких ужасных часов сохранял разнообразные и постоянные связи с уже упомянутым открытым полем, важно, чтобы читатель держал в уме топографические и тактические особенности этого места. Ближайшая сторона этого поля была занята фронтом моей бригады - длиной в два полка с промежутками, необходимыми для полевой артиллерии. Во время сражения неприятель держался слегка залесённой возвышенности за полем. Спорная земля справа и слева от поля была неровной и густо залесённой на целые мили, местами совсем недоступна для артиллерии и только в нескольких пунктах давала возможность успешно её применять. Как следствие обе стороны поля скоро были густо усеяны орудиями противников, которые вели огонь с удивительным рвением и пугающими последствиями. Разумеется, нечего было и думать о пехотной атаке, когда прикрытые фланги представляли собой столь очевидную приманку; и, мне кажется, что изрешечённые тела моих несчастных застрельщиков были единственными, которые остались в тот день на этой "нейтральной земле". Но в нашем тылу ряд мертвецов постоянно увеличивался, и, несомненно, такой же ряд ободрял и неприятельский дух.
Условия местности не предоставляли нам никакой защиты. Лёжа ничком между орудиями, мы были скрыты беспорядочными рядами ежевики, которая была устаревшим заграждением; неприятельская картечь была точнее, чем его глаз, и для нас было жалким утешением знать, что его артиллеристы не могут увидеть, что они делают, пока они этого не сделают. Выстрелы наших собственных орудий почти оглушали нас, но в коротких промежутках мы слышали рёв и бормотание битвы в тёмных глубинах леса справа и слева, где другие наши дивизии снова и снова рвались в дымящиеся заросли. Мы бы всё отдали, чтобы присоединиться к выполнению этого храброго, безнадёжного задания! Но постыдно валяться под дождём шрапнели, которая несётся с недосягаемого неба и кротко уходит из жизни равномерным потоком картечи... сжимать зубы и беспомощно съёживаться перед снарядом, шумно летящим сквозь податливый воздух... это было ужасно! "Всем лежать!" - кричит капитан и затем привстаёт, чтобы посмотреть, как выполняется его приказ. "Капитан, пригнитесь, сэр!" - вопит подполковник, расхаживая у всех на виду.
О, эти проклятые орудия! Не орудия неприятеля - наши. Если бы их не было, мы могли бы умереть, как мужчины. Они, должно быть, поддерживали этих слабаков, этих хвастливых забияк! Невозможно было поверить, что эти орудия причиняли неприятелю такой же вред, какой его орудия причиняли нам; казалось, что они поднимают свой "столп облачный"[7] только для того, чтобы направлять стремительное шествие конфедератских снарядов. Они больше не порождали уверенность, они вызывали страх, и я с мрачным удовлетворением смотрел, как несколько лафетов разбиваются в щепки воющим снарядом и выходят из строя.