Глава 1. Разбойники "Красной Розы"
Семь человек со злодейскими лицами, в изорванной одежде, все вооруженные большими и крепкими шпагами, бившими их по пяткам, шли по Сент-Антуанской улице.
Четверо несли женщину с кляпом во рту и так завернутую в плащ, что она казалась трупом. Двое шли в десяти шагах впереди, а седьмой на таком же расстоянии позади; у всех троих были в руках обнаженные шпаги.
Те, что шли впереди, скоро остановились перед знаменитой в то время гостиницей, украшенной вывеской "Красная Роза", которую, впрочем, темная ночь не позволяла различить.
Когда человек, шедший последним, догнал их, он постучался в дверь, и та вскоре отворилась.
В главной зале нижнего жилья не было никого, кроме трактирщика, который поспешил к пришедшим.
-- Мосье Ле Мофф! -- сказал он, отступая при виде человека, бывшего, видимо, начальником этой шайки.
-- Да, это я, -- отвечал тот тихим голосом, -- помолчи, болтун!
-- Что это такое, Боже мой? -- продолжал трактирщик, смотря на ношу, которую несли другие.
-- Веди нас в твою лучшую комнату. Нимало не медля. Ну, скорее, скорее...
Трактирщик, без сомнения, знал, с кем имел дело, потому что поспешил зажечь свечу и пошел впереди таинственных посетителей. Он поднялся на лестницу, светя им, и привел их в обширную комнату первого этажа.
Человек, которого трактирщик назвал Ле Моффом, приказал своим людям положить на кровать укутанную женщину, которая, впрочем, нисколько не вертелась в их руках; и когда это было исполнено, когда Ле Мофф отослал своих людей и остался один с трактирщиком, он расправил многочисленные складки плаща и освободил пленницу от кляпа.
Это была молодая девушка, и трактирщик, который не мог удержаться от любопытства и направил свет свечи на ее лицо, мог удостовериться, что она была чудной красоты. Гневный взгляд Ле Моффа напомнил ему его обязанность, и он поспешил зажечь две восковые свечи -- уже вполовину сгоревшие, воткнутые в подсвечник, стоявший на столе.
-- Сойдем вниз, -- сказал Ле Мофф.
Трактирщик пошел за ним без всяких рассуждений. И без удивления увидел, как тот старательно запер дверь комнаты двумя оборотами ключа.
-- Птичка не улетит, -- сказал Ле Мофф с одною из тех злых улыбок, что предшествуют дурному поступку.
-- Остерегайтесь, мосье Ле Мофф, вы можете навлечь большую неприятность на мою бедную гостиницу!
-- Каждый раз, как я приводил к тебе клиента, тебе платили хорошо, не так ли?
-- Это правда, особенно когда дело шло о герцоге де Бар.
-- Ну, на этот раз ты получишь еще больше.
-- Черт побери!
-- Ты боишься чего-нибудь?
-- Если я правильно угадываю, что вы готовите, то думаю, что за это может заплатить только герцог Бар.
-- Ты не ошибаешься, приятель, и теперь дело идет о герцоге... что не мешает герцогу де-Бару быть одною из колонн твоего уважаемого дома, не забывай этого.
-- Ах! Если бы он не принадлежал к придворной партии.
-- Что же?
-- Я не боялся и не совестился бы.
-- Но сегодня речь идет не о нем.
-- Герцог Бар в партии Мазарини, и вы рискуете, что вас будет осаждать в моем доме партия принцев или парламента, и мои бедные стены, моя хорошая мебель, мои тарелки, мои блюда, мои вина поплатятся за это.
-- Ты будешь щедро вознагражден, обещаю тебе это.
-- Увы! Любезный мосье Ле Мофф, я не могу полагаться на ваше слово, хотя верю вашей чести.
-- Что ты хочешь сказать?
-- Что я не принадлежу ни к партии Фронды, ни к партии принцев и что моя холодность, благоприятная моим интересам теперь, впоследствии, может быть, будет считаться неловкостью.
-- Ты рассуждаешь довольно хорошо, друг: то, что неловкость в тебе, человеке оседлом в Париже, то ловкость в Ле Моффе, который предоставил тебе свободу расставлять свою палатку во всех лагерях, смотря по обстоятельствам.
-- Все обойдется, я надеюсь.
Они воротились в общую залу, и трактирщик очень удивился, что число товарищей его клиента более чем удвоилось в их отсутствие.
Двадцать человек, вооруженных с ног до головы и в такой же беспорядочной одежде, как и первые, заняли места около столов. Служанка подавала им вина, они без церемонии разбудили ее, а эта красивая толстая девушка не заставила себя просить.
Ле Мофф был человек лет тридцати пяти, высокий ростом и суровый лицом, один из тех сынов Бретани, которые удивляют свет зрелищем своих подвигов или которые, сбившись с прямого пути, ужасают свет шумом своих злодеяний. Теперь Ле Мофф был на жалованье тех, кто желал его нанять -- на день, на час, на удар. Он влачил за своей длинной рапирой свору бандитов, не знавших ни веры, ни закона, тем более страшных, что в эпоху смут и беспорядков полиция была ничтожна.
Когда Ле Мофф появился в зале, как бы по волшебству воцарилось молчание.
-- О! -- сказал Ле Мофф, нахмурив брови, -- о капитане говорили дурно.
Никто не ответил, но головы наклонились к столам, и несколько стаканов было опорожнено для вида.
-- Скажите, что у вас на сердце? -- продолжал Ле Мофф. -- Не стесняйтесь, вы знаете, что я добрый малый.
-- Мы хотим вступить в службу к кому-нибудь, -- сказал один, приподнимая голову.
-- Нам надоело шататься там и сям, не знать никогда, куда мы идем.
-- Да, -- продолжали все хором, -- вот чего мы хотим.
-- Скоты, -- возразил Ле Мофф, пожимая плечами, -- неужели вы не поняли, что есть хорошего в нашей жизни? Быть себе господином -- разве это не самое лучшее положение?
-- Конечно, -- отвечал другой, -- но есть минуты трудные.
-- Право, вы не заслуживаете, чтобы я вами интересовался. Вот сто пистолей, которые я должен сегодня разделить между вами, завтра вы получите вдвое, послезавтра втрое больше.
-- А! -- сказали разбойники, вытаращив глаза с любопытством и жадностью.
-- Поймите раз и навсегда, что во всякой междоусобной войне есть люди, которые приобретают, и люди, которые теряют. В тот день, когда мир будет подписан между партиями, мы уйдем в тень, правосудие и полиция примутся за свое дело, и все кончится для нас. Пока будут беспорядки, мы будем приобретать. Одни граждане за принца, другие за двор; мы между ними, они режутся, а мы ловим рыбу в мутной воде. Вы никогда не догадаетесь, что принесла мне битва при Шарантоне, где были убиты Танкред де Роган, де Шатильон и столько других вельмож: мои люди грабили их кошельки и ценные вещи, а я оставался в Париже. В день Шарантонской битвы весь Париж ушел на сражение, а мы -- пятнадцать человек -- ограбили более пятнадцати домов, там драгоценности и дублоны лежали в изобилии, а защитниками имели только женщин и детей.
-- Это хорошо, я согласен, -- сказал один из разбойников, -- но это бывает не каждый день, шарантонскому делу минуло уже два года.
-- У меня есть план, говорю вам, чтобы подобное дело повторялось десять раз в день, если я захочу.
-- Твой план, Ле Мофф, твой план? -- закричали все разбойники в один голос.
-- Я скажу его только тем, кто будет мой и телом и душой, без ограничения, без низости.
Никто не успел сказать и слова в ответ, потому что раздался звон разбиваемых стекол, смешанный со звуком голосов на улице. Ле Мофф бросился в ту сторону с ужасными ругательствами; он смутно понимал, что было причиной этого шума.
Молодой человек на тощей лошади ехал по Сент-Антуанской улице -- как будто ехал наудачу, как будто первый раз попал в большой город. Когда его лошадь поравнялась с гостиницей "Красная Роза", одно из узких окон первого этажа отворилось, и из него высунулась белая женская рука.
-- Милостивый государь, -- сказал голос за стеклом, -- кто бы вы ни были, помогите мне.
Молодой человек поднял голову к окну и остановил свою лошадь.
-- Милостивая государыня, -- отвечал он, -- разве вас удерживают насильно в этом доме?
-- Да, поспешите помочь мне, или я погибну.
-- Я очень буду рад, но каким образом? Вас стерегут, я вижу их в зале и в таком большом количестве, что один человек, будь он Ахиллес или Ролан, не может с ними сладить.
-- Увы!
-- Но вы можете выпрыгнуть в окно; вы упадете ко мне на руки, и, так же справедливо, как меня зовут Гонтран Жан д'Эр, я провожу вас, куда вы захотите.
-- Меня заперли, и даже окно заперли замком.
-- Разбейте стекло стулом, поленом, что попадется под руку.
Дама не отвечала, но через минуту стекла в окне разлетелись вдребезги. Молодой человек, увидев успех и рассудив, что минуты драгоценны, подъехал к дому и протянул руки к окну, из которого уже выпрыгивала женщина, просившая его помощи. Но он не успел привести в исполнение свой великодушный поступок; в темноте, в двух шагах от него, раздался свист, и сильная рука, схватив его лошадь за узду, отбросила ее на середину дороги. Незнакомец, схватившийся за шпагу, немедленно был окружен толпой грозных и страшных людей. Он узнал больше с неудовольствием, чем со страхом, что он окружен теми негодяями, которых видел пьянствующими в нижней зале гостиницы. Отступать, вероятно, было не в его характере, он заставил свою лошадь стать на дыбы, чтобы избавиться от самых дерзких.
-- Вы освободите эту даму! -- сказал он громким и повелительным голосом.
Никто не отвечал. Несмотря на темноту, он снова увидал себя окруженным шайкой и почти тотчас почувствовал, что лошадь падает под ним. Верно, несчастному животному проткнули бока шпагой. Всадник упал, но с ловкостью опытного воина тотчас же очутился со шпагою в руке -- один против всех этих ожесточенных людей, составив себе укрепление из тела своей лошади.
-- Убейте его! Никакой пощады! -- приказал один голос.
-- Меня непросто убить, подлые негодяи! -- воскликнул незнакомец, нанося уколы направо и налево.
Однако борьба не могла быть продолжительной, и мужественный защитник незнакомки был бы неминуемо убит, если бы в темноте не раздался новый свист, на этот раз тихий и сдержанный. Однако его услыхали все, и поле битвы немедленно опустело. Но молодой человек не освободился от нападающих, самые решительные бросились на него, окружили и, в отмщение за то, что двоих своих оставили на мостовой, проткнутых сильной шпагой, увлекли его к гостинице, дверь которой захлопнулась с шумом.
-- Это патруль, -- сказал Ле Мофф. -- Если он войдет сюда, чтобы не было крови!
Наклонившись к полу, он потянул большое кольцо, открылась опускная дверь на черную и крутую лестницу.
-- Ну! -- скомандовал он.
Должно быть, разбойники привыкли к этому или умели понимать своего начальника с полуслова: пленник, который при свете ламп оказался молодым красивым мужчиной, был брошен в эту яму с такою жестокостью, что покатился в бездну с криком отчаяния. Дверь опустилась тяжело над отверстием, на дверь поставили стол, за него сели человек десять, так чтобы скрыть все следы этого действа. Впрочем, несчастный молодой человек уже не кричал.
Прошло несколько минут, три удара послышались в дверь гостиницы. Хозяин, нисколько не колеблясь, пошел отворить. В полусвете, производимом на улице отблесками луны, появилась человеческая фигура на лошади. Трактирщик взял лошадь за узду, и фигура спрыгнула на землю с беспримерной легкостью.
Человек, костюм которого не позволяла рассмотреть темнота, вошел в залу твердыми и смелыми шагами. Все переглянулись с удивлением: особа, вошедшая таким образом в это странное общество, была... женщина в длинной амазонке и с маской на лице.
-- Мэтр Ле Мофф, -- обратилась она к атаману разбойников, -- я должна поговорить с вами. Проводите меня в комнату, где мы будем одни.
Атаман схватил одну из ламп и пошел вперед, но в ту минуту, как он отворял дверь другой комнаты, он обернулся к двум людям, спускавшимся с массивной лестницы, которая вела на верхний этаж.
-- Ну, что?
-- Она не шевельнется, -- отвечал один из этих людей со злой улыбкой.
-- Теперь, сударыня, я к вашим услугам, -- сказал Ле Мофф незнакомке.