Герцог де Бар увидел лошадь у ворот Ренара и, не справляясь, кому она принадлежит, грубо оттолкнув стоявшего пажа, проворно вскочил в седло, что ясно свидетельствовало о его наездническом искусстве и о мучительном страхе, терзавшем его грудь. Быстро мчался он по полям и вскоре очутился у заставы Сент-Онорэ.
По возвращении в Париж он прямо бросился в Клэвский замок, где в это время жил Мазарини.
Пользовавшийся полным доверием кардинала де Бар немедленно был допущен к нему в спальную.
-- Монсеньор, -- сказал он с почтительным поклоном, -- я принес вам очевидное доказательство происков герцога Бофора.
-- Да ведь я их знаю, -- сказал Мазарини с обычной ему сладкой кротостью.
-- Точно так, монсеньор, вам известно, что герцог Бофор ухаживает за своими площадными друзьями, что он принадлежит к числу приверженцев коадъютора и, несмотря ни на что, остается любовником герцогини Монбазон. Но вы не изволите знать, что он находится в сношениях с принцами, заключенными в Гавре.
-- Ошибаетесь, герцог, я и это знаю.
-- В таком случае, монсеньор, я ничего нового не могу вам доложить и мне остается только пожалеть, что я отнял у вас несколько минут отдыха, столь необходимого при ваших утомительных трудах.
-- Герцог, отчего вы так бледны?
-- Монсеньор, завтрашняя хроника объяснит вам причины.
-- Держу пари, что Бофор имеет причастность к этой бледности, -- прибавил кардинал с насмешливым выражением.
-- Может быть. Впрочем, может ли что скрыться от вас, монсеньор!
-- Правда, это трудновато, герцог. Но если мне неизвестно пока, что происходило у Ренара, по крайней мере я знаю, зачем туда отправлялся Бофор.
Герцог еще пуще побледнел.
-- Одного не понимаю, -- продолжал сладенький кардинал, -- что может быть общего с выходками маркиза де Жарзэ, который принадлежит к числу ваших друзей, с оскорблением, которое нанес вам герцог Бофор?
-- Монсеньор, мой долг отомстить за оскорбление, и завтра же я потребую удовлетворения от этого дерзкого.
-- Так спокойной ночи, герцог!
-- Монсеньор, вы решительно не желаете знать, что против вас затевает ваш самый жестокий враг?
-- Бофор не самый жестокий враг мне; он просто горячая голова, алчущая нетрудной славы, находящая наслаждение в шуме и блеске, словом, молодой человек, которому надо нагуляться вдоволь и перебеситься. Он не страшен мне.
-- Монсеньор, вы совсем не знаете этого человека. Я вижу это, и доказательство...
-- Где оно?
-- В моих руках, -- отвечал де Бар, подавая бумагу министру, который взял ее медленно и осторожно.
-- Что это такое?
-- Письмо к нему от герцогини Лонгвилль, которое я имел счастье раздобыть.
-- Ага! -- сказал Мазарини, нахмурившись, -- вот мой самый жестокий враг. Уверены ли вы, что это от нее?
-- Совершенно.
-- Однако это не ее почерк.
-- Все равно, монсеньор: на письме печать и таинственные знаки, которые должны предупредить герцога, откуда это письмо.
-- Может быть, вы и правы.
Трусливый кардинал развернул письмо и прочел следующее:
"Шаг Аретофила. Тибарра в Артаксат. Сезострис в Аракс. Сто человек и Интоферн в Тибарру".
-- Ничего не понимаю, -- сказал Мазарини спокойно, бросая на своего фаворита самый проницательный взгляд.
-- Вы изволили забыть остроумный ключ, который очень распространен в публике и посредством которого все действующие лица Кира Великого прозрачны.
-- Верен ли этот ключ?
-- Мадемуазель де Скюдери почти созналась в том формально.
-- Каким же способом разъяснить эти слова?
-- Самым простым. Позвольте мне, -- сказал де Бар и, взяв письмо из рук кардинала, поднес к свечке: -- Тибарра это Кондэ...
-- Я полагал, что Кондэ -- Артамен или Кир Великий.
-- Точно так, монсеньор, только это было бы слишком ясно. Тибарра -- это значит сражение на Линце, а Кондэ одержал победу при Линце, победитель при Тибарре. Понятно, что под именем Тибарры скрывается сам Кондэ.
-- Пожалуй, что и так. Дальше.
-- Тибарра в Артаксат, то есть Кондэ возвращается в Париж, а это будет с помощью Интаферна, который, предводительствуя сотнею людей, освободит его из заключения.
-- Аракс значит Сена, -- подсказал Мазарини.
-- Точно так, и туда бросят Сезостриса.
-- Вот как! -- сказал Мазарини, улыбаясь. -- А кто бы это был Сезострисом?
-- Вы, монсеньор.
-- Вы так думаете, герцог?
-- Это так верно, как и то, что Интаферн -- Бофор.
-- Но тут еще есть: "Шаг Аретофила"?
-- Вот этого и я не мог понять, хоть целый день просидел с моим оруженосцем Мизри, который очень искусен в подобных загадках и сочиняет прехорошенькие стихи в честь госпожи де Скюдери. Но тут ясно, что герцогиня де Лонгвилль опять желает вас убить и тело ваше бросить в Сену. Это и освобождение ее брата Кондэ она поручает сделать Бофору.
-- Хорошо, герцог, я подумаю, -- сказал Мазарини.
-- Если вам угодно...
-- Нет, герцог, я все понял. Оставьте мне эту записку, я подумаю. Ну, а что касается вас...
-- Что такое, монсеньор?
-- Эту записку вы нашли при самых неблагоприятных обстоятельствах, а так как черный народ может затеять не на шутку бунт, как это было сделано за одного из ваших людей, так я бы посоветовал вам исчезнуть на несколько дней.
-- Как исчезнуть?
-- А зачем было вести атаки на мятежных простолюдинов, когда есть столько знатных дам, которые совсем не бунтовщицы? Ведь так повиснут на моей шее все рынки, а признаться, я их очень побаиваюсь.
-- Прикажите арестовать короля рынков.
-- Это будет еще хуже.
-- А если я вам принесу его голову?
-- Голову Бофора?
-- Точно так, монсеньор.
-- Трудное дело, герцог.
-- Оно гораздо легче многих других.
-- Если бы вам удалось это дело...
-- Тогда что же, монсеньор?
-- Так как у нас мир, я обязан буду выдать вас парламенту и отправить на эшафот.
-- Вы шутите, монсеньор? -- спросил герцог, вздрогнув.
-- Что не помешает мне, однако, сознавать, что вы оказали мне самую важную услугу. Впрочем, вы знаете, герцог, что я не охотник до крайних мер: противно моей натуре проливать кровь. Притом же вы очень хорошо знаете и то, что не Бофора я страшусь, но принца Кондэ, герцогиню де Лонгвилль и коадъютора.
-- Один в тюрьме, другая в изгнании, третий доведен до полного бессилия в своем дворце.
-- Кондэ гораздо могущественнее в стенах крепости, нежели здесь. Герцогиня де Лонгвилль очень часто бывает в Париже, это вы лучше знаете, чем кто-либо другой.
-- Как, монсеньор, вы верите этим сплетням...
-- Я знаю, что происходило у Ренара, любезный герцог, и убежден, что вы виновник этого происшествия. Другое дело, если бы вы имели успех.
-- Признайтесь, однако, монсеньор, что все было очень ловко устроено, и по одному вашему слову...
-- Как по "моему слову"? Я не понимаю вас, герцог, -- сказал кардинал сурово.
-- Однажды в присутствии королевы вы произнесли такие слова: "Герцогиня де Лонгвилль -- ангел, которому следовало бы подрезать крылышки".
-- Ну так что же?
-- Герцогиня де Лонгвилль до настоящего дня выдержала много бурь, не потеряв ни одного перышка из своих крыльев: она не поддалась Бофору, который ее любил, она не поддается в настоящее время Ларошфуко, который ее любит... Мне пришло в голову, что я один, который ее не люблю, восторжествую над этой дерзкою добродетелью.
-- И потерпели полное поражение.
-- Партии только отложены, на время, монсеньор.
-- Партия ваша потеряна, потому что и вы ее любите. Поверьте, я тоже немножко понимаю людей. К тому же, если вы будете призывать на помощь себе гайдуков "Красной Розы", эта победа не наложит никакого пятна на белое платье герцогини. Жертва насилия становится мученицею, и больше ничего -- вся вина падает на мучителя.
-- Я все-таки возьму свое, монсеньор. Клянусь вам, что на этот раз общественное мнение будет за меня. Высокомерная герцогиня, которой хочется во что бы то ни стало быть первой женщиной в королевстве, будет доведена до такого унижения, что сама убежит в монастырь скрыть свой позор.
-- Ступайте вон, герцог, вы самый ужасный злодей, какого мне в жизни случалось встречать, -- сказал кардинал, заливаясь простодушным смехом, каким иногда умел смеяться.
-- Не забудьте же, монсеньор, что мой род тоже королевского происхождения и что вы мне обещали одну из первых должностей принца Кондэ.
-- Ступайте, -- сказал кардинал, -- и помните, что я даю вам полномочия бороться с врагами его величества, нашего короля. Работайте быстрее и лучше, а я уж не прозеваю; вы не знаете этих людей так хорошо, как я.
С этими словами, произнесенными шутливо, но выдававшими душевную тревогу, министр отпустил своего фаворита и, когда тот уже уходил, опять дружески крикнул ему:
-- Кстати, герцог, если вы верите моим словам, то не доверяйте никому.
-- Как это?
-- Да так, никому. Держитесь твердо моих слов.
Де Бар вышел в раздумье.
-- Да, -- прошептал Мазарини, оставшись один, -- лучшего средства нет, как заставить их перерезать горло друг другу.
Герцог сел на лошадь и поехал в свой замок на улице Сен-Тома-де-Лувр. У ворот выскочил прямо к нему какой-то человек в плаще.
-- Ах! Это вы, Мизри, -- сказал герцог, узнавая своего оруженосца по походке, -- ну что?
-- Победа, герцог!
Де Бар вздрогнул и остановился, не смея расспрашивать далее.
-- Ле Мофф имел успех.
-- Тише... что вы говорите, друг мой?
-- Ле Мофф...
-- Не произносите этого имени, вот уже два дня, как оно производит на меня роковое действие. Я думаю, что этот мерзавец мне изменяет.
-- Я и сам так думаю, ваша светлость.
-- Надо за ним присматривать. Что вы сделали с того времени, как оставили меня у Ренара?
-- Притаившись в темном углу, я ждал, пока выйдет герцог Бофор. Он направился к Неверскому замку. Так как вчера я не мог видеть, как он оттуда вышел, то я тотчас побежал на другую сторону, где небольшая калитка, оттуда я намеревался наблюдать за ним. Предчувствие не обмануло меня. Скоро он появился переодетый и с длинной шпагой на боку. Невозможно было узнать его... я следовал за ним до неизвестной мне улицы в окрестностях замка Кондэ.
-- Как неизвестной?
-- По той причине, что ночь была темна.
-- Мизри, -- сказал герцог как бы в глубоком раздумье, -- сегодня утром вы уходили из моего дома, переодевшись в придворную ливрею. Час спустя после этого вас видели в костюме клерка или аббата...
-- Точно так, ваша светлость, -- отвечал оруженосец, бледность которого была незаметна в темноте.
-- Что это значит?
-- Это значит, что я работаю на пользу вашу и кардинала.
-- Хорошо, я хочу вам верить, продолжайте! Вы сказали, что Бофор направлялся к замку Кондэ.
-- Он отворил калитку в какой-то сад. Завтра я доложу вашей светлости, что это за дом, потому что на калитке я сделал знак, по которому днем узнаю ее.
-- И прекрасно, а потом что?
-- Что он делал в этом саду, я не знаю, но когда он вышел оттуда, я приказал следить за ним Ле Моффу, которого случайно встретил на улице Дракона.
-- И... этот человек... умер?
-- Почти, по крайней мере, Гондрен сказал мне, что тому человеку не легче от того, что он еще не умер.
-- Где он?
-- В гостинице "Красная Роза".
-- Скорее проводите меня туда, Мизри... от моей руки получит он последний удар, -- сказал герцог, и в глазах его сверкнула молния ненависти.