На другой день Луиза Орлеанская получила известие, что маршал Тюренн заставил отступить Бофора, пытавшегося перейти Луару у моста Жерго и потерявшего много храбрых людей.
-- Все погибло, -- восклицали прекрасная маршальша и штабные красавицы.
-- Нет, -- возразила принцесса с твердостью, -- не все погибло, пока в наших руках Орлеан и Париж. Мы должны скрыть от жителей Орлеана известие об этой неудаче, иначе старшины будут готовы отворить ворота королю и Мазарини.
Несмотря на неистощимое внимание герцогини Монбазон, успела-таки графиня Фронтенак сунуть записочку принцессе, а принцесса, погруженная в чтение депеши, тоже успела развернуть записочку и прочитать следующие слова:
"Нынешней ночью в Сент-Венсене".
Она взглянула на графиню Фронтенак и кивнула ей.
Вечером повторилась вчерашняя церемония, то есть герцогиня Монбазон должна была удалиться в свою спальню, предоставляя принцессе свободу ложиться в постель. Как накануне, ее раздели дамы и после этого ушли, затворив за собою дверь, и принцесса, лежа уже в постели, опять закричала им вслед, чтобы они не забыли ее запереть.
Замок щелкнул; принцесса как будто ждала этого сигнала, приподнявшись, заглядывала в спальню герцогини, внимательно прислушивалась. Убедившись, что и она легла в постель и отослала своих горничных, принцесса тихо спустилась с кровати, взяла на кресле длинное платье, поспешно надела на себя, сверху накинула широкий длинный плащ, низко опустив капюшон, затем подошла к потайной двери.
Дверь тотчас отворилась, только не графиня Фронтенак явилась перед ней, а мужчина, лицо которого невозможно было рассмотреть в темноте.
Луиза приложила палец к губам и тихо впустила его к себе в комнату, указывая ему на кресло, стоявшее у ее кровати. Толстый и мягкий ковер заглушал его шаги; он уселся в кресле и оставался неподвижен.
Луиза Орлеанская переступила порог потайной двери и скрылась в темноте.
В это время герцогиня Монбазон, прислушиваясь ко всем звукам и ко всякому шороху, вдруг вообразила, что и за ней могут тоже подсматривать. Потому она поспешно встала на колени и притворилась, будто молится Богу.
Но душа, возбужденная страстями, не может молиться. Герцогиня покинула в Париже мужа, не совсем еще оправившегося от страшной болезни, причиной которой была она, только она одна. Под влиянием, которое эта женщина всегда имела над старым мужем, он дал ей позволение уехать, усладившись ее заверениями в совершенной невинности. Кроме того, она очень хорошо знала, что никто в ее доме не осмелится внушить герцогу Монбазону подозрение на ее счет.
Когда она сочла, что достаточно разыграна роль благочестия, она встала, подошла к окну, бросив мимоходом взгляд в комнату принцессы. У окна она остановилась, погруженная в размышления. "Бофор далеко, -- думала она, -- он сражается против Мазарини. Городские ворота хорошо охраняются верным караулом; описание примет Бофора дано всем командирам караулов и приказано не пропускать его. Хитер он будет, если, несмотря на все это, попадет сюда!.. Но точно ли она моя соперница?... Ах, если б я в этом была уверена..."
При этой мучительной мысли герцогиня поднесла руку к корсажу и с радостью почувствовала под платьем рукоятку небольшого кинжала. Она расстегнула платье, и кинжал упал к ее ногам.
Случайно ее взгляд упал на венецианское зеркало, в котором отражалась вся ее фигура. Увидев обнаженные руки, шею и плечи, она так была поражена своей красотой, что еще сильнее возмутилась при мысли, что могут ею пожертвовать для другой женщины. Ею овладела такая ярость, что она, подняв оружие, сделала шаг в комнату принцессы. Грозно были нахмурены ее брови, отчаянная решимость отражалась в ее движениях.
"Убить принцессу крови?... Но это преступление карается смертной казнью. Ах! Если она отбила у меня Бофора, то что мне осталось в жизни?"
Вдруг ей послышалось, будто небольшой камень, брошенный с улицы, ударился о стекло ее окна.
"Уж не предостережение ли это мне?" -- подумала она, подходя тотчас к окну, выходившему на обширный двор дворца.
При лунном свете она увидела человека, который, подняв голову, казалось, хотел обратить на себя ее внимание. Этот человек, заметив ее, стал делать какие-то знаки, но она не могла их понять и потому отворила окно.
Тогда незнакомец бросил ей камень так ловко, что он упал к ее ногам на платье, заглушившее стук падения.
Герцогиня увидела, что камень завернут в бумагу, и поспешила подойти к свечам, горевшим на столе. На записке немного было слов, но достаточной силы, чтобы возбудить всю ее злобу.
"Он в Орлеане, она ускользнула".
Как раненая львица герцогиня прыгнула к спальне принцессы и необдуманно вошла, но в ту же минуту такая сильная буря поднялась в ее душе, что она остановилась как вкопанная -- ну, а если ее обманывают?
Она неподвижно стояла и прислушивалась. При слабом свете единственной свечи, догоравшей на камине, обширная комната оставалась почти вся в темноте. Герцогине показалось, что под одеялом видны грациозные формы спящей принцессы.
Мало-помалу она сообразила, что эти формы лежат слишком спокойно, тем более что принцесса легла недавно и, казалось, не успела бы заснуть крепко. Страшная истина мгновенно озарила ее. Действительно, принцессы тут нет!
Как призрак скользя по полу, сдерживая дыхание, герцогиня двигалась, чувствуя весь ужас своего положения. Если кто-нибудь захватит ее в роли шпиона? Ее достоинство было страшно унижено этой ролью, принятой ею. Но слепая, неумолимая страсть влекла ее. Ревность раздувала в ней ярость, она жаждала знать, осязать, видеть.
Так подошла она к самой кровати и сунула дрожащую руку под богатое покрывало. Решившись на первый шаг, она с дерзостью продолжала свое нахальное исследование и стала ощупывать всю постель.
-- Пустая... -- сказала она шепотом, но с таким выражением, что это слово звучало как шипение ехидны.
С отчаянием она водила обеими руками по постели, по подушкам -- нет никого!
Тогда она повернулась и бросила взгляд на кресло, стоявшее у кровати, на котором, казалось ей, лежала куча платьев. Но при первом взгляде она с ужасом и с удивлением отступила: над кучей платьев возвышалась мужская голова, смотревшая на нее с улыбкой.
-- Мужчина! -- воскликнула она.
-- Точно так, мужчина.
-- А принцесса?
-- Ее нет здесь, -- отвечал незнакомец, вставая и почтительно кланяясь.
Когда он поднял голову, то весь свет от свечи упал на его лицо.
-- Господин Жан д'Эр! -- воскликнула герцогиня.
-- Он самый, готовый к вашим услугам.
-- Что вы тут делаете, милостивый государь?
-- Вы сами изволите видеть: дремал в ожидании сна.
-- Разве можно здесь спать? Ведь это неприлично или...
-- Тут нет ни неприличия, ни или... Ни того, что вам угодно было бы сказать, есть простая предосторожность.
-- Какая предосторожность?
-- Точно так, очень простая.
Герцогиня не возражала и направилась к своей двери. Но Жан д'Эр одним прыжком догнал ее и самым почтительным образом удержал за руку, произнеся:
-- Извините.
-- Что вам надо?
-- Я осмеливаюсь вас спросить, куда вы идете?
-- Но вы сами это видите. Я иду звать на помощь.
-- Кого это вы позовете и против кого?
-- Я созову вооруженную помощь для того, чтобы удостоверить всех.
-- Вы ни в чем и никого не будете удостоверять, а напротив того, будете держаться здесь как можно тише, -- сказал Гонтран с твердостью.
-- Да знаете ли вы, с кем говорите?
-- Никак нет.
-- Какая дерзость!
-- А я убежден, что не совершаю никакой дерзости, потому что исполняю свой долг и повинуюсь приказаниям.
-- Долга тут я не вижу и приказания не признаю.
-- И ошибаетесь, доказательство тому -- я здесь был для того, чтобы предотвратить всякое ваше предприятие против принцессы до тех пор, пока солнце взойдет.
-- Где принцесса?
-- Знать не знаю.
-- Где она? Где она? Говорите, я хочу это знать! -- кричала герцогиня вне себя, и на ее дрожащих губах показалась пена от бессильного бешенства.
-- Вы ничего не узнаете от меня.
-- Берегитесь! Вы играете в опасную игру, которая может привести вас на плаху.
-- За этим дело не станет.
Герцогиня была поражена полной беззаботностью, с какой произнесены были эти слова.
-- Впрочем, -- сказала она, меняя тон, -- я знаю, что вы храбрец.
-- Это первая и последняя добродетель всякого воина.
-- Правда, я видела вас в деле. Да, ночь была темна, вы одни верхом против тридцати убийц, из вашей шпаги вылетали смертоносные молнии, и вам дела не было до числа неприятелей. Да, я помню это. Воспоминание это так живо в душе моей, как будто все было вчера. И если бы вы знали, как я обрадовалась, когда узнала, что вы не пали под ударами убийц.
-- Так это вы приказали хозяину "Красной Розы" позаботиться обо мне?
-- Да, это была я. Сама не знаю, каким живым чувством участия к молодости и храбрости увлеклась я! Глядя на вас, когда вы дрались, не считая ваших врагов, я твердила себе: "Вот красота! Вот величие!"
-- Вы добры и великодушны, герцогиня, и я благодарю вас от глубины души, потому что, если бы не было обо мне попечения в первую минуту, то я, вероятно, погиб бы в подвале, куда меня бросили эти злодеи.
-- Итак, господин Жан д'Эр, мы с вами друзья, -- сказала знатная дама, протягивая ему руку.
-- Я весь к вашим услугам, -- отвечал юноша с низким поклоном.
Хоть он ничем не отвечал на ее дружеский вызов, однако не оттолкнул ее руки. В эту минуту он стоял так близко от очаровательной сирены, что невольно бросил взгляд на ее прелести, от которых до тех пор отвращал глаза, следуя благоразумию.
Герцогиня подметила этот взгляд и приложила его руку к своему сердцу, оно от нетерпения или какого другого чувства сильно билось.
-- Ах! -- сказала она, -- зачем я не отдала всей любви такому человеку, как вы.
Произнеся эти слова томно, она положила свою горячую голову на плечо молодого человека. Тот почувствовал, что ему стало неловко, и он совсем растерялся.
-- Берегитесь, герцогиня, ну как кто войдет.
-- Что мне до того нужды? -- возразила она со страстным увлечением.
-- Однако...
-- Зачем вы служите такой принцессе, какова Луиза Орлеанская? Она достойная дочь своего отца и заплатит вам черной неблагодарностью. Между тем как... О! Если бы вы захотели разделить мою судьбу, сколько бы богатства и почестей выпало на вашу долю!
-- Я служу той же принцессе, как и вы, герцогиня; следовательно, вы можете действовать только посредством ее могущества...
-- Я ненавижу ее и если служу ей, так только для того, что в этом положении могу вернее устроить ей гибель, чего желаю и на что надеюсь.
-- Полноте, довольно вам кокетничать и лгать. Я теперь вас знаю и не верю вам. Вы хороши, в том нет сомнения, вы очень хороши, слишком хороши! Но никогда, клянусь Богом! Никогда не прельстят меня ни ваши прелести, ни ваши обещания и не заставят меня уклониться от обязанности честного человека.
-- Так теперь я и вам скажу: берегитесь!
-- Я -- другое дело: никого я не боюсь, кроме Бога.
Герцогиня ничего не отвечала, но с живостью бросилась в свою комнату, потому что услышала во второй раз стук камня, ударившегося о стекло.
Жан д'Эр ничего доброго не ждал от этого неожиданного бегства и бросился вслед за ней -- как раз вовремя, чтобы помешать ей отворить окно. Несмотря на сопротивление и крики, он крепко схватил ее за легкую одежду, накинутую на плечи, и оттащил на середину комнаты.
-- Как вы смеете налагать руку на жену первого дворянина Франции? -- закричала она, вне себя от ярости.
-- Эх, герцогиня, да не сами ли вы только что налагали свою руку на самого смиренного дворянина Франции? -- сказал Гонтран, вдруг развеселившись.
Герцогиня, увлекаемая примером, сама расхохоталась и, обращаясь к прекрасному юноше, все еще державшему ее за платье, сказала:
-- Вам весело?
-- Веселость есть основная черта моего характера, герцогиня.
-- Довольно, я вижу, что вы милый человек, но вы достаточно доказали мне преданность вашей принцессе. Выпустите же меня и поговорим с вами по-дружески.
-- Согласен, -- отвечал Гонтран, ведя ее под руку на другой конец комнаты, где она села в кресло, не заботясь поправить беспорядки своего туалета.
-- Вы не доверяете мне и совершенно ошибаетесь. Я сама не знаю, что сегодня со мной делается. Но с тех пор, как я почувствовала ваше приближение, мои мысли совершенно изменились. Все, что прежде увлекало меня, теперь мне совершенно чуждо и уступило -- надо ли вам сознаться? Уступило место одному новому страстному желанию узнать вашу жизнь, ваши приключения, надежды... Ах! Прошу вас, удалитесь! Я не могу, ваши взгляды жгут меня.
-- Клянусь вам, это помимо моей воли, -- сказал наивный юноша.
-- Да, этот взор, такой открытый, такой твердый и ясный, страшно волнует меня. Вы меня знаете, увы! Вы знаете, кто я! Но мои враги много клеветали на меня, и мне стыдно, да, я стыжусь сама себя...
-- Герцогиня, я питаю к вам глубокое уважение.
-- Удалитесь, говорю вам, или нет... Я задыхаюсь! Воздуха! Воздуха мне надо! Сжальтесь, отворите это окно -- я умираю!
Гонтран был слишком молод, чтобы понять все эти проделки записной кокетки. Ему было стыдно и совестно, что его глаза, о красоте которых он слыхал порядком, наделали столько бед, и хотя сердце его было полно любви к другой, он, однако, подумал о том, как бы помочь несчастной.
Он бросился к окну и отворил его, но не без того, чтобы оглянуться на прекрасную герцогиню: недоверие его было напрасно, она не трогалась с места и была почти без чувств.
Когда он возвращался к ней, вдруг в окно влетел камень, завернутый в бумагу, и упал посредине комнаты.
Как пантера бросилась герцогиня, забыв о своем обмороке, и нагнулась уже, чтобы поднять камень, но Гонтран опередил ее и почти вырвал посылку.
-- О горе! -- воскликнула она. -- О! Дерзость!
-- Виноват, герцогиня, я опять принужден был прибегнуть к насилию, но в этом не моя вина.
-- Жан д'Эр, отдайте мне эту бумагу! -- закричала герцогиня, увидев, что он вывернул камень и выбросил его за окно.
-- Невозможно.
-- Запрещаю вам читать, что там написано.
-- Я не стану читать, но и вы не прочтете.
-- Это ужасное бесстыдство!
-- Ах! Герцогиня, мы оба находимся в нестерпимом положении, как вы против меня, так и я против вас. Я сознаю, что с вашей точки зрения, я недостоин имени дворянина, но с точки зрения другой особы, которой я обязан служить верой и правдой, -- я исполняю свой долг. Я это уже говорил вам и буду так продолжать!
-- Отдайте мне эту бумагу, я требую этого!
-- Ваша светлость, если бы вы требовали у меня короны французской, так и это было бы для меня одинаково трудно. Я принадлежу не себе, а ее высочеству, потому что нахожусь на ее службе. Бьюсь об заклад, что если бы принцесса присутствовала при этом, бумаге этой точно так же не бывать бы в ваших руках.
-- А! -- сказала надменная герцогиня, скрежеща зубами, -- вы меня доведете до крайности! И вы, и ваша принцесса поплатитесь мне за эти оскорбления!
-- Что же такое вы намерены сделать?
-- Ничего или почти ничего. Когда я буду на свободе, надеюсь, когда-нибудь вырвусь же я из ваших рук, тогда я буду говорить всем и каждому, что нашла вас в спальне этой французской девственницы.
-- Тут ничего нет удивительного, я был допущен в спальню с ведома многих людей, и это было решено заранее.
-- Кто поверит, а кто и не поверит этому смешному оправданию. Всякому придет в голову сомнение, что такой молодой и прекрасный рыцарь, как вы, не мог безнаказанно быть на свидании с глазу на глаз с молоденькой принцессой.
-- Герцогиня, ни слова более!
-- Молва всюду распространится, что вы пользуетесь ее милостями.
-- Небо и земля! Ведь это бесчестная клевета! Как вы смеете добрую славу...
-- Полноте, в основании всякой клеветы, как бы она ни была груба, всегда лежит тень истины, и добрая слава принцессы тоже подлежит сомнению.
-- А я говорю вам, что это ложь!
-- С вашей стороны, это очень великодушно, но совершенно напрасно, влюбленный герой.
Гонтран при этих словах быстро подошел к первой двери с твердым намерением бежать и лучше покинуть вверенный ему пост, чем подвергать малейшей тени подозрения добрую славу королевской внучки.
Но в то время, как он подходил к двери, вдруг кто-то захлопнул ее и быстро повернул ключ в замке. Гонтран остановился как вкопанный.
-- Что это значит? -- воскликнула герцогиня.
-- Сами видите, дверь закрыли на замок.
-- Неужели принцесса вернулась?
-- Может быть.
-- О, горе!
-- Вот и все ваши планы разрушены! Вам ничего более не остается делать, как только отворить другую дверь и выпустить меня.
-- Кроме этой двери не существует другой.
-- Так судьба принуждает меня сидеть взаперти с прелестнейшей женщиной до самого утра?
-- Кажется, вы не очень боитесь повредить доброй славе этой женщины.
-- Ни вам и никому другому я не желаю вредить, и потому я просил и прошу вас выпустить меня.
Герцогиня Монбазон с любопытством осмотрела этого необыкновенного юношу, задавая себе вопрос, искренне ли он говорит? Ее предприимчивый дух, развращенный современной необузданностью, увлекался приятной возможностью заполучить нового поклонника в лице самого храброго и красивого юноши при дворе.
Но в спальне принцессы слышалось теперь столько шума, что чувство страха внушило герцогине желание во что бы то ни стало выпутаться из опасности.
-- Уходите скорее, вот хоть в окно, -- сказала она.
Гонтран бросился к окну, но, выглянув в него, тут же отступил.
-- Вы находите, что это чересчур высоко? -- спросила она презрительно.
-- Нет, герцогиня, двор полон людей, и множество лакеев освещают его факелами.
-- Вы погубили меня!
У Жана д'Эра недостало духу улыбнуться при страхе женщины, давно уже публично опозорившей себя, и он почтительно поклонился с видом самоотвержения.
-- Если здесь вас захватят, погибла моя честь! Что будут говорить?
-- Гнусная ложь, герцогиня! Хотя вы сами сказали, что в основании всякой клеветы лежит тень истины.
-- А! Так это был с вашей стороны злой умысел? -- воскликнула она, сжимая от ярости кулаки.
-- Нет, герцогиня, даю вам слово дворянина.
-- Кажется, к двери подходят?
-- Я спрячусь за полог.
-- Нет, это значило бы во всем сознаться... Сядьте вот тут и не двигайтесь.
Она усадила Гонтрана на высокое кресло и закрыла его своим широким и длинным платьем. При ее торопливых движениях несколько раз роскошные плечи чуть ли не касались лица молодого человека. Наконец он не в состоянии был противиться искушению и приблизил к ним свои губы.
Герцогиня улыбнулась.
-- Тише! Злой ребенок! -- сказала она.