В шесть часов утра 2 января 1652 года герцогиню Монпансье разбудил страшный стук в дверь ее спальни. Еще с вечера и до половины ночи она слышала барабанный бой и звуки труб и знала, что тревога происходила в армии принца Кондэ, растянутой от Сен-Клу до Шарантона. Она тотчас позвала своих дам и приказала им отворить двери. Посетитель был граф Фьеске. Она приняла его и, раздвинув полог, говорила с ним.
-- Ваше высочество, -- сказал он, -- я послан от принца Кондэ и теперь прямо от герцога из Люксембургского замка.
-- Не добившись желанного ответа от отца, вы поспешили к дочери?
-- Точно так, ваше высочество.
-- Что такое произошло?
-- Принц Кондэ атакован между Монмартром и Ла-Шапеллем мазаринскою армией под командой Тюренна. Я убедительно просил его высочество приказать парижскому губернатору отворить ворота принцу Кондэ.
-- А мой отец, как всегда в решительные минуты, очень нерешителен и стал уверять вас, что он болен и не может встать с постели?
-- Ваше высочество изволили угадать.
-- Послушайте же, граф, я обещаю вам не оставаться в постели. В Париже я буду исполнять обязанности моего отца, как это я делала в Орлеане.
-- Герцогиня де Лонгвилль была уже в ратуше и умоляла губернатора отворить ворота войскам принца Кондэ. Но маршал неумолим и сказал, что будет действовать только по приказанию герцога Орлеанского.
-- За приказанием дело не станет.
Граф ушел, а минут через двадцать принцесса со своими маршальшами и адъютантшами сели на лошадей и поехали в Люксембург. Их прибытие во дворец наделало такого шума, что Гастон устыдился своего малодушия и поспешил встать и встретить дочь на лестнице.
-- Ах! Ваше высочество, -- закричала принцесса, увидев его, -- какая радость, а граф Фьеске испугал было меня, сказав, что вы больны.
-- Мне точно нездоровится, милая моя, но теперь мне лучше, и я встал с постели.
-- В таком случае вы должны распорядиться...
-- Нет, Луиза, мне все еще так нездоровится, что я делами заниматься не могу.
-- Но подумайте только, внимание всего Парижа устремлено на вас, и если вы не сядете сейчас же на лошадь, то ваше дело погибло!
-- Законное дело никогда не гибнет, но говорю тебе, я еще слишком слаб, чтобы подвергать себя влиянию свежего воздуха.
-- В таком случае, ваше высочество, ложитесь скорее в постель, чтобы спасти вашу честь.
-- Что вы говорите, дочь моя?
-- Ах, ваше высочество! -- воскликнула принцесса, возмущенная таким малодушием отца, -- если бы у вас в кармане лежал выгодный договор с кардиналом, то и тогда вы не могли бы быть спокойнее.
Принц не отвечал, но Луиза была не из тех женщин, которые отказываются от победы из боязни сражения. Она была так настойчива, что отец приложил свою подпись на письме к губернатору, к мэру и старшинам, предлагая им повиноваться распоряжениям его дочери, ей он передавал свои полномочия. Принцесса опять села на лошадь и поехала во главе прелестных амазонок, число которых увеличилось с тех пор, как она возвратилась в Париж. Она тревожно прислушивалась к гулу пушечных и ружейных выстрелов, который доносился с восточной стороны столицы. На улице Дофина стечение народа было так велико, что она вынуждена была остановиться: улицы были забиты людьми. Какой-то всадник прилагал неимоверные усилия, чтобы пробиться сквозь толпы. Принцесса ударила хлыстом по лошади и подскакала к нему: она узнала в нем маркиза де Жарзэ.
-- Вы ранены, маркиз? -- спросила она, увидев, что его рука на перевязи.
-- Это пустяки, ваше высочество, пуля пронизала мне руку.
-- Так вы едете домой, чтобы перевязать рану?
-- О! Нет, я спешу к его высочеству.
-- Что вам надо от него?
-- Мне надо, чтобы он отдал приказ пропустить в ворота Сент-Онорэ войска, стоящие в Поасси; они непременно должны подоспеть на помощь принцу, который выдерживает ожесточенный напор роялистов, число которых втрое больше его отряда.
-- В таком случае, маркиз, вам не надо обращаться к моему отцу.
-- К кому же, ваше высочество?
-- Поезжайте со мной. Отец уполномочил меня, и я теперь еду в ратушу, чтобы приказать парижскому губернатору повиноваться принцу Кондэ.
Так продвигались они, теснимые народом, который, узнав принцессу, приветствовал ее громогласными восклицаниями -- молва о ее подвигах в Орлеане воодушевляла всех восторгом.
Все добрые граждане вооружились и, следуя за амазонками, при трубных звуках вопили и ревели кто во что горазд, только бы погромче. Со всех сторон требовали сражения, готовые идти против Мазарини под предводительством внучки Генриха Четвертого.
-- Да, друзья мои, -- говорила принцесса, -- вы мои, и я благодарю вас, но в настоящее время я должна посоветоваться с губернатором.
Внутренне героиня Орлеанская говорила себе, что, если бы в ратуше ей вздумали отказать, она и без старшин обойдется, сумеет воспользоваться готовностью этого доброго народа.
-- Где герцогиня Лонгвилль? -- спросила принцесса, всходя на крыльцо ратуши за маршалом Лопиталем и городским головой.
-- Герцогиня присоединилась к принцу Кондэ.
-- Она сражается рядом с ним! -- сказала гордая амазонка. -- Я узнаю мою бесстрашную кузину!
Она, ускорив шаги, поспешила в залу, где происходило совещание членов совета. Им она предъявила свои полномочия и затем изложила свои желания. Губернатор, городской голова и члены совета молча переглядывались.
-- Подумайте только, господа, -- сказала принцесса, -- в эту минуту принц с горстью людей сражается против многочисленного войска, и, может быть, многочисленность восторжествует.
-- Мы будем совещаться.
-- Ах! Господа, до совещания ли теперь? Надо действовать. Мой отец всю жизнь свою приносил в жертву Парижу, отказывать ему в спасении принца Кондэ, который теперь сражается за общее дело, значило бы платить ему неблагодарностью.
-- Но, ваше высочество, если пропустить через город войска, которые стоят у ворот Сент-Онорэ, произойдут такие беспорядки, что после и не справишься.
-- Господа, -- настаивала принцесса, не отвечая на их замечание, -- разве вы не знаете, что кардинал Мазарини возвращается в Париж с самыми злобными намерениями. Если принц Кондэ потерпит поражение, то не будет пощады ни тем, кто изгнал кардинала и назначил цену за его голову, ни самому Парижу, который будет предан мечу и огню.
-- Но, ваше высочество, -- сказал маршал Лопиталь, -- если бы эти войска не подошли к Парижу, то и королевская армия не была бы здесь.
-- Господин губернатор, поймите, что принц Кондэ в опасности, что он дерется за Париж в его предместьях. Вечное бесславие падет на парижан, если принц будет побежден потому только, что ему не подано было помощи.
Все члены совета встали и вышли для совещания в другую комнату. В это время принцесса стала на колени и усердно молилась Богу. Затем вышла в смежную залу, где ожидали дамы, составлявшие ее главный штаб. По знаку подбежала к ней госпожа Фронтенак.
-- Нет ли известий о герцоге Бофоре? -- спросила принцесса.
-- Я видела его на площади, он распоряжается толпами вооруженных граждан и проводит их небольшими отрядами к Бастилии.
-- Хорошо! -- сказала принцесса.
-- Видела я и то, что храбрые граждане совсем не показывают восторженного вида, с каким солдаты идут на битву.
-- Герцог прав. Надо как можно больше скомпрометировать парижских граждан, которые всегда готовы изображать собою флюгера и вертеться, куда ветер дует. Когда господа купцы дадут первый выстрел по мазаринским солдатам, тогда уже поздно будет пятиться, они поневоле будут сражаться с ними.
Советники во главе с губернатором возвратились в залу. Губернатор был в большом смущении.
-- Ну что скажете, господин маршал? -- спросила принцесса, подозревавшая, что советники не послушали старого царедворца.
-- Ваше высочество, я и господа советники согласны подписывать все ваши приказания.
Не теряя ни одной секунды, принцесса продиктовала:
"Приказ начальнику караула у ворот Сент-Онорэ: немедленно отворить ворота войскам, идущим из Поасси".
Пока секретарь совета писал, принцесса подозвала к себе госпожу Фьеске.
-- Графиня, отыщите на площади маркиза де Жарзэ, пускай он мчится стрелой к принцу Кондэ с известием, что написан пропуск для его войск.
Маршальша поспешно ушла. Последний член совета приложил свою подпись, принцесса, почти вырвав бумагу из его рук, передала ее госпоже де Фронтенак.
-- Передайте эту бумагу маркизу ла Булэ, который ждет у крыльца, и скажите ему, что от этой бумаги зависит спасение его начальника, принца Кондэ.
Принцесса изнемогала от усталости и согласилась, чтобы ей принесли из ближайшего трактира что-нибудь поесть. Скромный обед она разделила со своим главным штабом под звуки пушечной пальбы и ружейной перестрелки, которые с каждой минутой слышались все ближе, как будто у самой ратуши... Принцесса кипела нетерпением, каждую минуту посылала она за известиями, а вестники не возвращались...
-- Я сама хочу судить о настоящем ходе событий. На коней!
Она сходила с крыльца, сопровождаемая губернатором, который непременно хотел держать ей стремя, но не успели они появиться, как раздалось оглушительное ура принцессе, проклятия и угрозы маршалу.
-- Изменяют нашему принцу! -- кричали одни.
-- Покидают нашего защитника! -- подхватили другие.
-- Принцесса, -- сказал Мансо, приблизившись к ней со сверкающими яростью глазами, -- как вы можете терпеть подле себя этого мазариниста? Скажите слово, и мы бросим его в Сену.
-- В Сену маршала! -- заревела толпа.
-- Напротив, я очень довольна маршалом, он сделал все, чего я желала, -- возразила принцесса громким и твердым голосом.
-- Счастлив он, коли так, а в другой раз несдобровать ему, если не будет идти прямым путем!
Маршал поспешил убраться в ратушу, пока принцесса при восторженных криках народа со своими маршальшами усаживались на коней. Между тем Мансо не выпускал из рук повода лошади, на которой сидела принцесса.
-- Ну что же, друг мой, чего ты ждешь, зачем не отпускаешь меня?
-- Ваше высочество, согласны ли вы дать мне обещание исполнить то, о чем я буду просить вас?
-- Мансо, я знаю, что вы честнейший человек и не захотите, чтобы принцесса королевской крови совершила поступок, которого надо стыдиться или раскаиваться впоследствии.
-- Ваше высочество, сегодня утром один человек принес мне письмо, которое он нашел на улице. В этом письме моя дочь пишет, что находится в заточении.
-- Что это? Ее опять похитили?
-- Она пошла туда по доброй воле, но оказалось, что тут была ловушка, и ее держат в заключении. Вот я и хочу просить, чтобы вы приказали войскам атаковать дом, где она содержится.
-- Где Жан д'Эр? -- спросила принцесса, обращаясь к своим спутницам.
-- Ваше высочество, господин Жан д'Эр вместе с герцогом Бофором находятся теперь около Бастилии, -- отвечал Мансо, -- оба обещали мне свое содействие, только бы приказ был от вас.
-- Что это за дом?
-- В эту минуту он охраняется королевскими войсками под командой герцога де Бара, похитителя моей дочери.
-- Но что же это за дом?
-- Пикнусский монастырь.
-- Атаковать монастырь! Как это можно!..
-- Ваше высочество, -- сказал Мансо, подходя к ней еще ближе и говоря с мрачным и решительным видом, -- посмотрите направо и налево, впереди и позади себя и пересчитайте, если можете, людей, вооруженных и готовых на все. Эти люди повинуются мне. Я только махну рукой, так все те, кто вздумал бы сопротивляться законному и честному делу -- возвращению дочери отцу, все будут мигом растерзаны на куски; не останется от их тел куска, который можно было бы отнести на кладбище.
Принцесса не считала полезным сопротивляться в этом случае. Человеколюбие и политическая необходимость принудили ее уступить угрозе отца.
-- Обещаю вам прислать две сотни мушкетеров к монастырю.
-- Благодарю вас, ваше высочество. Пока солдаты будут драться, мои удальцы проникнут в монастырь.
Принцесса выехала на Сент-Антуанскую улицу. Представилось ей там печальное и ужасное зрелище. Сидя на лошади, медленно продвигался герцог Ларошфуко, поддерживаемый с одной стороны искренним другом, с другой -- сыном. Пуля ударила ему в правый глаз и вышла в левый, так что оба глаза были повреждены, кровь лилась по лицу несчастного герцога. Его белый атласный камзол был до того залит кровью, что материя казалась красной с белыми пятнами. Луиза Орлеанская остановилась, чтобы сказать ему несколько слов, но герцог не видел и не слышал ничего и потому ничего не отвечал.
Продолжая свой путь, она невольно задумалась о том, что, если она встретила умирающего человека, которого так страстно любила герцогиня Лонгвилль, то и ей предстоит, может быть, такая же опасность. Душа ее преисполнилась глубокой скорби, и скорбь эта усиливалась, потому что на каждом шагу ей попадались навстречу раненые и умирающие. И все это были друзья ее отца, друзья ее детства, которые заступились за них и приняли участие в их борьбе; и все они сомневались, что победа осталась за ними.
-- Так вот что значит междоусобная война! -- говорила она, и сердце ее переполнялось горечью.
Но вот подъехала она к дому Мартино и остановилась: у нее недоставало сил продолжать свой путь.
-- Отсюда я могу посылать приказания, -- сказала принцесса, входя в дом.
Советник Мартино был глубоко опечален.
-- Что с вами, любезнейший Мартино? -- спросила она рассеянно. -- И отчего я не вижу вашей жены?
-- Увы! Она теперь на площади у Бастилии! Мне сейчас принесли весть, что час тому назад моя безрассудная жена привела туда все население предместий.
-- Вот истинная героиня!
-- Ах! Ваше высочество, позвольте вас спросить, неужели предназначение женщины бунтовать и становиться во главе мятежа?
-- Может быть, вы и правы... Так идите же туда и призовите ее.
-- Я знаю ее, она не послушает моей просьбы и не уйдет оттуда.
-- Но она вас так любит! -- сказала принцесса. -- Уверяю, если она увидит вас среди опасностей, то испугается за вашу жизнь и сама уведет вас оттуда.
-- О! Так я бегу! -- воскликнул советник, поспешно покидая дом, не обращая внимания на пальбу и учащенную перестрелку.
На лестнице он встретился с принцем Кондэ, который поспешил на свидание с принцессой. Победителя при Рокроа нельзя было узнать. Латы на нем были все избиты, в руках у него была окровавленная шпага, лицо покрыто пылью и грязью, волосы слиплись от пота, одежда в кровавых пятнах, все придавало ему вид последнего воина, самого храброго воина уничтоженной армии. Принцесса бросилась ему навстречу.
-- Я в отчаянии, -- сказал он, опустив шпагу, -- все мои друзья ранены или убиты, а у меня ни одной царапины! Ах! Как мы должны оплакивать благородных храбрецов, которые нашли смерть в наших личных распрях!
-- Не лучше ли ударить к отступлению! -- горестно произнесла принцесса, до глубины души тронутая искренним отчаянием героя.
-- Ни за что на свете! -- воскликнул Кондэ резко. -- Да не будет сказано, что Кондэ отступил перед Мазарини! Еще раз пойдем, моя верная шпага! За мной, кто любит меня!
Прежде чем уйти, он передал принцессе некоторые распоряжения и взял с нее обещание, что она не выйдет из дома. Через несколько минут Луиза поняла, что сражение началось с новой яростью. От ружейной и пушечной пальбы дрожали стены. Очевидно было, что сражающиеся приближались к Сент-Антуанскому предместью.
Вдруг по дому пронесся страшный вопль. Принцесса догадалась, что случилось какое-то несчастье, и бросилась на крыльцо. Она увидела Генриетту Мартино, которая, как помешанная, рвала на себе волосы и бросалась на тело человека, лежащего на нижней ступеньке крыльца. Принцесса, оцепенев от ужаса, неподвижно стояла наверху. Бездыханное тело, пронзенное тремя пулями в грудь -- это был прекрасный молодой советник Мартино, которого она только что услала. Генриетта на минуту пришла в себя и, подняв голову, увидела принцессу.
-- Они убили моего мужа! Они убили его! -- кричала она и снова в припадке безумия упала на его тело.
-- О! Война! О народная война! Как она ужасна! -- прошептала принцесса, опустив голову.
В эту минуту чей-то голос шепнул ей:
-- Ваш муж в опасности.
-- Жан д'Эр, что случилось? Ради Бога, говорите!
-- Он вошел в Бастилию, и ворота затворились за ним.
-- На лошадей! -- воскликнула внучка Генриха Четвертого, одушевленная геройской отвагой. -- На лошадей! Теперь пришла моя очередь сражаться, и я покажу, если надо, что и принцесса королевской крови умеет умирать!