На другой день, в воскресенье на масленице, в Пале-Рояле был большой съезд. Королева, до конца жизни любившая увеселения, объявила бал и допустила маски, чего давно не бывало.
Пале-Рояль сверху донизу блистал огнями, все царедворцы ждали необыкновенных увеселений, потому что все французское дворянство было приглашено во дворец, чего тоже давно не бывало. Толки шли о великолепии костюмов, о небывалых превращениях. Приготовление к балу стало занятием женщин, честолюбием всех придворных. Прекратились, видимо, интриги партий, общий мир был сигналом увеселений. На поле радостей была забыта, казалось, всякая мысль о соперничестве...
Самые блистательные маски собирались, одна за другой, в великолепно освещенных залах. Но надо правду сказать, большая часть приглашенных дворян были без масок, а если иногда какая-нибудь маска вмешивалась в толпу, то ее скоро называли по имени, разоблачая ее неизвестность.
Нельзя сказать, чтобы легко было завязать очаровательную войну или интригу в маскараде, многим приходилось на первых же порах отказываться от этого удовольствия.
Но этого нельзя сказать о высокой маске в широком костюме волшебника. Костюм совершенно закрывал ее стан, так что никак нельзя было узнать человека ни по движениям, ни по походке.
Волшебник переходил от одной толпы к другой и всюду распространял самую неистощимую веселость, его острые эпиграммы всегда попадали прямо в цель. По мере того как он проходил, бросая направо и налево злые сарказмы и меткие сатиры, общее любопытство усиливалось и принимало размеры, опасные для безопасности этой личности.
Но надо отдать справедливость, появление волшебника производило дурное впечатление только на мужчин. Женщины же, напротив, с ума сходили от него, наперерыв спешили подхватить его под руку и самыми чарующими способами выпрашивали у него предсказаний своей будущности.
Графиня Фронтенак уцепилась обеими руками за волшебника и наклонилась к нему с видом особы, жаждущей узнать что-нибудь о себе.
-- Прекрасная маска, -- говорила она, -- какое же мне будет предсказание?
-- Никакого, потому что ваша жизнь -- это хрустальная скала, сквозь которую все можно видеть или угадывать.
-- Да, это очень любезно с вашей стороны. Признайтесь, однако, если бы на мне была маска, то вам было бы мудренее отгадывать, вы непременно понесли бы разный вздор о тайной любви, которую всякая порядочная женщина должна питать в сердце -- так, по крайней мере, считает общественное мнение.
-- Нет, у меня не такой дурной вкус. Если бы вы закрыли глаза, дали бы мне руку, по этой открытой руке я прочел бы, что в вашей душе нет места для других чувств, кроме как чувств честных и возвышенных.
-- О! Да вы великий фокусник!
-- Я только справедлив. Но так как я не могу говорить о любовниках, потому что у вас их нет, то я потолкую о ваших друзьях.
-- И прекрасно. Вы дадите мне средство узнать, кто вы? Надо вам сказать, что по вашей милости у всех любопытство сильно разгорелось.
-- Я это знаю.
-- Итак, посмотрим, как много дурного скажете вы обо мне в отношении моих друзей.
-- А то, например, что вы слишком торопитесь давать советы на крайние меры. Когда любишь людей искренно, то убеждаешь их оставаться в границах, налагаемых приличиями, саном и полом.
-- Под именем "людей" вы разумеете ее высочество?
-- Может быть.
-- Правда, она удостаивает меня своей дружбой.
-- И прекрасно! Но если она позволяет вам читать в ее сердце, то убедите ее в истине, что женщина должна оставаться женщиной.
-- А если у женщины есть честолюбие?
-- Она ошибется и наделает много проступков, а тогда насмешники будут не на ее стороне.
-- Но если ее честолюбие переносится на другого?
-- Роль такой женщины пассивная во всяком случае. Если она полюбила другого, значит, этот другой стоит сердцем в уровень с ней, а в таком случае она должна довольствоваться ролью женщины, а не предварять события.
-- Что же надо делать, чтобы исполнить хорошо свою роль?
-- Ждать.
При этом слове волшебник очень вежливо отделался от прекрасной графини и повернулся в другую сторону. Он увидел герцога Монбазона, ведущего под руку женщину в маске, которую, вероятно, узнал, потому что поклонился ей.
-- Господин волшебник, -- закричал герцог, -- моя дама горит нетерпением услышать от вас предсказание своей будущности, не будете ли вы любезны, удовлетворить ее желание?
-- Герцог, случай накинул на меня личину волшебника, а, в сущности, я ничего не знаю.
-- И по руке не умеете гадать?
-- Я умею по прикосновению к руке сказать, честен или нечестен человек, верен ли он в дружбе, вероломен ли в любви. Но на лице этой дамы, как мне кажется, есть все счастливые линии жизни, и это избавляет меня от труда задумываться.
-- Я с полным доверием протягиваю вам руку.
Волшебник схватил прекрасную руку и бросил на даму быстрый взгляд.
-- На вашей голове благополучие королевства, -- сказал он, -- и эта рука ослепительной красоты даже при руке королевы может дать корону.
-- Кому бы это? -- спросил с живостью герцог.
-- Тому, кто ее желает, -- отвечал волшебник, пристально заглянув в глаза маски, так что ей сделалось неловко.
Но когда герцог, почувствовав дрожь в руке женщины, посмотрел на нее с удивлением, она залилась громким непринужденным смехом, что часто бывает лучшим средством скрыть замешательство -- средством для этой маски тем более приятным, что зубы у нее были бесподобные.
Волшебник отошел от них и, побродив от одной толпы к другой, направился к даме в длинном черном домино, которая шла, опираясь на руку графини Фронтенак.
-- Бывают сторожа бдительнее стоглавого дракона при Гесперидских садах, -- сказал он, обращаясь к маске.
-- Бывает и так, -- отвечала маска, не глядя на него и как бы разговаривая с графиней, -- но графиня Фронтенак будет ждать завтра в три часа того, кто всегда занимался усыплением драконов.
Дамы прошли, волшебник отвернулся от них и, отыскивая новые приключения, не заметил, что герцогиня Монбазон, оставив мужа, таилась за высоким креслом и была свидетельницей этого разговора. Угадала ли она или услышала эти слова? Побледнев и задрожав, она вынуждена была, чтобы не упасть, опереться на спинку кресла.
-- Кто она? -- задала себе вопрос герцогиня. -- Светло-русый локон выбивался из ее кружевного капюшона... О! Я не ошибаюсь...
Она оправилась и вмешалась в толпу, не переставая следить тревожными глазами за волшебником.
-- Но точно ли это он?... Голос другой... Нет, я сошла с ума!..
Гордо подняв голову, она отыскала одного из многочисленных обожателей, которых, как богиня, десятками приковывала к своей колеснице, и направилась в ту сторону, где устраивались танцы.
Тут она увидела неподалеку маску со светло-русым локоном, опирающуюся на руку господина, одетого в маскарадный костюм.
Волшебник стоял рядом и весело разговаривал с ними. Но этот волшебник показался ей ниже ростом, чем прежний. Не останавливаясь на этом замечании, она подхватила кавалера и повернула его спиной к этой группе.
-- Маркиз, -- сказала она, -- прислушайтесь хорошенько.
-- Слушаю, -- сказал маркиз Жарзэ с усердием человека, сознающего важность поручения.
-- Знаком ли вам этот голос?
-- Очень, это голос герцога Ларошфуко.
-- А голос дамы?
-- Клянусь честью, тут и ошибиться нельзя... Это...
-- Да, да, вы правы, это она, -- прервала его герцогиня Монбазон. -- Уйдем в ту сторону.
Высокомерная герцогиня сняла маску и приняла участие в танцах. Ей удалось затаить в сердце страшную бурю и продемонстрировать всю прелесть своих движений и дивные формы. По окончании танцев она удалилась из толпы. Ей хотелось уединения.
Случай привел ее к глубокой амбразуре окна, откуда слышался шепот. Тут было довольно темно, так что нельзя было рассмотреть лица разговаривающих. Но велико женское любопытство, а госпожа Монбазон считала себя вправе всех подозревать.
Алчным взором пронзила она полутемноту и узнала худощавый стан и плечо несколько выше другого, принадлежавшие принцу Конти. Нечего было и сомневаться, что его дама -- прекрасная Шарлотта Шеврез.
Вдруг вспомнила герцогиня Монбазон о своем обещании разрушить эту свадьбу. Ей показалось это так трудно, как гору сдвинуть. Могла ли она без угрызения совести погубить свою молоденькую родственницу в мнении страстно влюбленного принца Конти?
Минуту она смотрела на него с умилением. Она подумала, сколько должно быть счастья в любви, освященной общим уважением и священными узами брака, но как все женщины, увлекающиеся в бездну страстей, она обвиняла судьбу, бросившую ее на путь неправды.
Жаль ей стало влюбленного юношу, но ни воли, ни сил у нее недоставало, чтобы противиться Бофору, к которому пылала страстью. Она, такая гордая, высокомерная, решительная, она чувствовала себя бессильной против этого человека.
"Шарлотта так искусно разыгрывает роль невинной девушки, что, право, жаль помешать ее успеху", -- подумала герцогиня, увлекаясь сочувственной снисходительностью к женскому вероломству.
Из темной амбразуры вышли принц Конти и Шарлотта Шеврез, прошли мимо герцогини Монбазон, не заметив ее. Они скрылись в толпе танцующих.
"А как подумаешь, -- рассуждала герцогиня, -- требование Бофора совершенно справедливо. Но неужели в этом человеке более силы ума и воли, чем я предполагала? Неужели он, в самом деле, желает, чтобы принц Кондэ был королем Франции? Теперь, когда я размышляю о прошлом, мне сдается, что мысль убить кардинала пришла мне не по его внушению, а по собственной воле. Нам не случалось даже говорить с ним об этом намерении".
Герцогиня шла вперед, опустив глаза. Вдруг она остановилась и, как бы под влиянием вдохновения, подняла голову и мысленно воскликнула: "Он сам хочет быть королем!.. И я должна ему помочь!" -- добавила она с энергичной решимостью.
Герцогиня Монбазон опять направилась к танцующим, обдумывая, какими действовать средствами. Вдруг перед ней очутился герцог Лонгвилль, глаза его улыбались, губы сложились сердечком, на щеках -- заметный слой румян, и волосы черные, как у юноши.
-- Герцогиня, вы даже не замечаете вашего преданнейшего раба? Еще шаг, и вы готовы были топтать ему ноги, как давно уже привыкли топтать его сердце? -- сказал старый герцог с юношеской пылкостью.
-- Вы здесь, герцог? -- сказала она с притворным гневом. -- А я думала, что вы остались в Гаврской крепости.
-- Ах! Вы коварная женщина! Это вы все гневаетесь за то, что я в первую же минуту не бросился к вашим ногам и не у вас первой был с визитом.
-- А хоть бы и так, разве мала причина?
-- Совершенно справедливо, вы имеете полное право прибить меня, но прежде вы должны выслушать меня.
-- Мне некогда, но если есть важное дело... Тогда говорите.
-- Говорить о важных делах с первой красавицей при дворе!
-- Вы не сказали бы этого при моей прекрасной неприятельнице.
-- Перед моей женой? Нет, сказал бы то же даже перед королевой, которая приняла ее сторону против вас.
-- Какая неблагодарность с вашей стороны.
-- Правда, королева виновата в отношении вас, но умалчивая об этом, я могу поклясться, что герцогиня де Лонгвилль ничего против вас не имеет.
-- Это очень любезно с ее стороны.
-- После того, что вы сделали для нас.
-- А вы знаете это?
-- Да, и не ваша вина, если не удалось тогда убить кардинала.
-- Это она вам сказала?
-- Она сама, и еще прибавила, что не понимает, какая была бы для вас выгода в смерти кардинала.
-- Выгода всякого верноподданного, служащего королю и Франции.
-- Старая песня! Не уверить вам в вашем бескорыстии такого закаленного политика, каков ваш покорнейший слуга.
-- Поневоле женщинам приходится браться за политику, когда погибают их мужчины.
-- Ого! Да вы, герцогиня, сделались глубокомысленным дипломатом, и мне остается пожалеть, что у вас с моей женой есть спорные пункты, а то вам не худо было бы соединиться. Дела пошли бы успешнее.
-- Я и сама так думаю. Как только коадъютор станет первым министром, все спасено, и Мазарини навеки изгнан.
-- Коадъютору не бывать министром. Принц Кондэ не сделает такой ошибки.
-- Разумеется, принцу Кондэ не сделать того, что уже сделано.
-- Но коадъютор еще не министр...
-- Будет.
-- Уж за это я поручусь, что не будет.
-- Послушайте, герцог, мне остается только дивиться, неужели и принц Кондэ допускает, чтобы и его, как всех вас...
-- Что же такое делают со всеми нами?
-- За нос водят.
-- Объяснитесь, герцогиня, объяснитесь!
-- Нет, покорно благодарю! Я и без того далеко зашла.
-- Что всех нас, мужчин, больше или меньше, за нос водят, на это я, пожалуй, соглашусь, но чтобы моя жена не замечала, что нас надувают, уж это извините!
-- Вашу жену страсть ослепляет, что же тут удивительного, если она не видит обстоятельства с настоящей точки зрения?
-- Еще раз заклинаю вас, герцогиня, если мы находимся на краю пропасти, протяните нам руку.
-- Я не сомневаюсь, что принц Конти не участвует в заговоре. Он такой рыцарь в душе! Он так молод, страстен, честен. Нет! Он ни за что на свете не согласится на такую роль.
-- На какую же?
-- Неужели же истина не проникла сквозь стены вашей темницы в Гавре!
-- Признаюсь, очень много важных событий произошло в Париже, которые, по странной небрежности наших агентов, не были доведены до нашего сведения.
-- Так слушайте же: я уверена, что коадъютор будет первым министром, как только Шарлотта де Шеврез сделается принцессой Конти.
-- О! Небо, что это значит? О боги?...
-- Рассудите хорошенько, герцог, и увидите, что для меня прежде всего существуют интересы короля и Франции, потому что для их пользы я не пожалела погубить молодую прелестную особу, которую случай сделал моей внучкой. Я погубила ее во мнении вашем и принца Кондэ, от которого, конечно, вы ничего не скроете.
Герцог де Лонгвилль стоял ошеломленный, а госпожа Монбазон ушла от него, величественная и торжествующая, что ей удалось нанести второй удар семейству Кондэ, к которому она поклялась питать беспощадную ненависть.
У самых дверей она была задержана блистательной толпой царедворцев, теснившихся у входа, чтобы полюбоваться Шарлоттой Шеврез, танцевавшей с принцем Конти. В эту минуту столкнулась с герцогиней Монбазон дама в маске, видимо встревоженная и отыскивавшая кого-то. Ее костюм поразил герцогиню.
Это то черное домино, с которым разговаривал волшебник, которое было узнано маркизом Жарзэ. Светло-русый локон выглядывавший из-под капюшона...
"Герцогиня Лонгвилль!" -- подумала она, глубоко вздохнув от радости, что случай подставил неприятельницу под ее удары.
Дрожащей от волнения рукой она схватила за руку свою соседку. Та посмотрела на нее с гордым негодованием, будто оскорбленная такой вольностью. Но герцогиня Монбазон выдержала молнию гневного взгляда с самоуверенностью женщины, решившейся на любой скандал.
-- Надеюсь, -- сказала она, стиснув зубы, -- надеюсь, что вы кончите эту комедию, которая никогда не обманет, хотя, может быть, я одна открыла настоящую тайну. Сегодня он вас любит, как вчера любил меня... Надо положить конец этому соперничеству, оно и без того чересчур долго длится.
-- Соперничество с вами! -- воскликнула незнакомка.
-- Да... я говорю о Франсуа, -- сказала герцогиня пронзительно.
Незнакомка вздрогнула, но в тот же миг оправилась.
-- Довольно! Замолчите! Я хочу думать, что вы не знаете, с кем говорите.
-- Так хорошо знаю, что готова теперь же бросить вам перчатку в лицо и поклясться в ненависти, не бессильной ненависти, а такой, которая не замедлит произвести действие, о котором заговорят все.
-- А я заставлю наказать такую дерзость!
-- Я вам равная и даже выше вас, потому что ваша тайна в моих руках.
Незнакомка сняла маску. Герцогиня отступила в изумлении и ужасе. Оскорбление было нанесено принцессе Монпансье.
-- Это вы, ваше высочество! -- воскликнула она.
-- Как видите. Теперь вы поняли свою ошибку, -- сказала принцесса со спокойным достоинством, хотя сердце у нее сильно билось и она употребляла все усилия, чтобы овладеть собой.
-- О! Простите меня... -- сказала униженная герцогиня Монбазон.
Принцесса прошла мимо новой неприятельницы, бросив на нее взгляд презрения, которого та и не заметила, будучи поглощена бездной ужаса и неожиданности.
А за это время герцог де Лонгвилль отыскал уже принца Кондэ и тихо разговаривал с ним. Если бы наблюдатель следил в эту минуту за принцем Кондэ, его поразило бы выражение, грозное, неумолимое выражение на его лице.
-- Это гнусный заговор! -- воскликнул он вне себя.
-- Тише! -- поспешил сказать герцог, удерживая его.
-- Вы правы... Теперь мне стало понятно многое... Ну, Гонди, теперь берегись!
Принц Кондэ скоро оправился и показывал невозмутимое хладнокровие. Он чувствовал, что речь идет об интересах, не имевших цены, и что ему придется действовать совсем на другом поле битвы, чем то, где он двигал артиллерию и вел батальоны.
Спокойно останавливал принц вельмож, к которым имел доверие, и всем задавал одни и те же, до такой степени бесцеремонные вопросы, что нельзя было отвечать уклончиво. Принц дождался окончания бала; грозно нахмуренные брови обличали бурю, бушевавшую в его душе.
Принц Конти проводил до дома герцогиню Шеврез с дочерью. Когда возвратился в свой дворец, ему доложили, что принц Кондэ требует его к себе.
-- Мне кажется, что вы не на шутку влюблены, -- сказал старший брат, -- и мне искренне жаль нанести вам удар, но это неизбежно.
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Ваш брак с Шарлоттой де Шеврез...
-- Скорее, скорее!
-- Невозможен.
Молодой принц вздрогнул и вне себя смотрел на старшего брата. Кондэ взял его за руку и с искреннею нежностью прижал к груди.
-- Брат, это необходимо, если ты не хочешь быть посмешищем всей Франции и позором нашего рода.