Надъ журчащимъ ручейкомъ.
Тихая ночь. Бѣлый свѣтъ луны озаряетъ заснувшую землю. Атлантическій океанъ безмятежно разстилается у подножія маленькаго портоваго города Айнишина, дремлющаго въ живописномъ безпорядкѣ своихъ бухтъ и набережныхъ. А здѣсь, въ этой высокой, отдаленной отъ моря долинѣ, откуда оно кажется лишь рѣзкой серебрянной полосой на горизонтѣ,-- здѣсь, среди срубленныхъ деревьевъ и хвороста, не слышно никакого звука, кромѣ немолчнаго журчанья ручейка. Никакого признака жизни не замѣтно въ этой открытой просѣкѣ, ни кролика на увлаженной росою травѣ, ни птицы, парящей въ ясной глубинѣ сѣровато-синяго неба. Всюду одинъ только лунный свѣтъ тихо и безмятежно разливается надъ дикою зарослью терновниковъ и папоротника, озаряя бѣлые стволы срубленныхъ буковъ и ясеней, а гдѣ-то далеко внизу вѣчно шепчетъ невидимый ручеекъ, прокладывающій себѣ путь къ Черной рѣкѣ и морю. Но вотъ на дорогѣ, пересѣкаемой тѣнями высокихъ вязовъ, показались два человѣка; веселые звуки ихъ разговора ясно раздаются въ ночной тишинѣ.
-- Чѣмъ долѣе я думаю объ этомъ,-- говорилъ одинъ голосъ, принадлежавшій очень хорошенькой и стройной молодой дѣвушкѣ, съ глубокими черными глазами, лукавымъ выраженіемъ губъ и мягкою, музыкальною рѣчью,-- чѣмъ долѣе я думаю объ этомъ, тѣмъ страннѣе кажется мнѣ все наше похожденіе. Что это мы такое дѣлаемъ? Вѣдь, теперь весь Айнишинъ давно ужь спитъ крѣпкимъ сномъ; всѣ думаютъ, конечно, что миссъ Ромайнъ тоже почиваетъ, и что ей снится консерваторія и дебютъ въ Ковентъ-Гарденѣ, а объ мистерѣ Вилли, если только объ немъ кто-нибудь вспоминаетъ, навѣрное, думаютъ, что онъ опять отправился за дикими утками. Мнѣ кажется,-- робко прибавила она слегка измѣнившимся голосомъ и съ ирландскимъ акцентомъ,-- что я -- та дикая птица, которую преслѣдуетъ мистеръ Вилли.
-- Знаешь ли, Китти,-- возразилъ ея собесѣдникъ, молодой человѣкъ лѣтъ двадцати двухъ, съ свѣтло-каштановыми воляистыми волосами, проницательными голубыми глазами и красивой, стройной фигурой,-- знаешь ли, что, когда ты говоришь нашимъ ирландскимъ акцентомъ, сердце мое переполняется любовью къ тебѣ.
-- Неужели?-- сказала она удивленнымъ тономъ.-- А въ остальное время чѣмъ же оно наполнено?
-- Въ остальное время...-- отвѣчалъ онъ,-- въ остальное время оно также полно любви къ тебѣ, Китти. Но не въ томъ дѣло. Когда я отправлюсь въ Англію, я скоро отдѣлаюсь отъ коркскаго говора, а какъ вернусь къ тебѣ...
-- Если такъ, лучше и не хлопочи объ этомъ,-- быстро возразила она.-- Я не хочу, чтобы ко мнѣ вернулся какой-то незнакомецъ. Я желаю видѣть одного только своего ирландскаго дикаря, съ какимъ бы акцентомъ онъ ни говорилъ, и несмотря на всю его... какъ бы это сказать?... на всю его... дерзость. Право, такой дерзости никто, навѣрное, не видалъ во всю свою жизнь, Вилли. Да знаете ли вы, сударь, что я пѣла въ Хрустальномъ дворцѣ съ первыми пѣвцами?
-- Ты довольно часто мнѣ объ этомъ напоминаешь,-- послышался кроткій отвѣтъ.
-- Да; и миссъ Китти Ромэйнъ, та самая, что своими ирландскими пѣснями свела съ ума весь Дублинъ, явилась въ Коркъ, для того только, видите ли, чтобы очутиться подъ милостивымъ покровительствомъ знаменитой Коркской Лѣтописи. Каково! И представьте: даже не самъ редакторъ, а только его помощникъ,-- скажите, кстати, не онъ ли подметаетъ иногда редакціонную квартиру?-- взялъ на себя трудъ воспѣвать миссъ Ромэйнъ и разъяснять всѣмъ и каждому, какое она чудо! И, Боже мой, какимъ прекраснымъ языкомъ онъ дѣлаетъ это! Англійской птицѣ суждено было показать ирландскому народу всю глубину паѳоса въ мелодіи "Шандонскихъ колоколовъ". Неужели? Что же публика думала, въ самомъ дѣлѣ, объ этой пѣснѣ? Ужь не казалась ли она ей, быть можетъ, комической?... Ну, а потомъ пошли, по заведенному порядку, букеты, любезныя записки, наконецъ, знакомство. И представьте себѣ, помощникъ коркскаго редактора оказался вовсе не блѣднолицымъ юношей, съ длинными волосами и пальцами, запачканными въ чернилахъ, а на половину охотникомъ, на половину сквайромъ,-- словомъ, чѣмъ-то вродѣ бѣлокураго Аполлона Бельведерскаго, съ восхитительнымъ акцентомъ и простодушнѣйшимъ смущеніемъ въ лицѣ. Какая невинность, какая скромность! Хороша, однако, скромность! "Не позволите ли мнѣ посѣтить васъ?" На другой день миссъ Ромэйнъ и ея преданная спутница сидятъ за завтракомъ; раздается стукъ въ дверь и входитъ мистеръ Вилли. Всякій разсудительный человѣкъ не рѣшился бы войти, но ты, вѣдь, совсѣмъ растерялся, сознайся-ка, Вилли?
-- А ты развѣ не растерялась, Китти, когда замѣтила, что твои чудные волосы разсыпались по плечамъ и что на столѣ стоитъ бутылка стоута? "Не желаетъ ли мистеръ Фицджеральдъ присѣсть и позавтракать? Или, быть можетъ, мистеръ Фицджеральдъ предпочтетъ стаканъ хереса?" Во всякомъ случаѣ ты была вѣжлива тогда, Китти!
Этотъ маневръ переносилъ военныя дѣйствія прямо на непріятельскую почву, но Китти не обратила на него ни малѣйшаго вниманія.
-- Мнѣ показалось, что у тебя отлегло отъ души, Вилли, когда я сѣла за фортепьяно и повернулась въ тебѣ спиной, а миссъ Пэшьенсъ отправилась съ газетою къ окну. По крайней мѣрѣ, твои льстивыя рѣчи стали смѣлѣе; когда я спѣла по твоей просьбѣ "Шандонскіе колокола" и случайно обернулась, мнѣ показалось, что ясные, голубые глаза господина редактора были не совсѣмъ такъ ясны, какъ обыкновенно. Правда это?
-- Какъ все это кажется мнѣ теперь далекимъ!-- сказалъ онъ задумчиво,-- а, между тѣмъ, это было такъ недавно. Не можешь ли ты мнѣ сказать, Китти, почему миссъ Пэшьенсъ, такая ласковая со мной сначала, вдругъ вздумала сердиться на меня?
-- Да, вѣдь, ты же съ нею поссорился!
-- Неправда; я ничего подобнаго не дѣлалъ,-- сказалъ онъ, усмѣхнувшись,-- но когда обращеніе ея со мной внезапно изнѣнилось, когда она стала каждымъ своимъ поступкомъ какъ бы отказывать мнѣ отъ дома, я, конечно, понялъ въ чемъ дѣло.
-- И въ хорошее же положеніе вы меня оба поставили! Но только знай, Вилли, что, поѣдешь ли ты въ Англію или нѣтъ, это будетъ нашимъ послѣднимъ тайнымъ свиданіемъ. Прогулки при лунномъ свѣтѣ очень пріятны, но... онѣ неудобны, по крайней мѣрѣ, для дѣвушки въ моемъ положеніи. Вѣдь, есть же, наконецъ, на свѣтѣ приличія, хоть ты, кажется, этого и не признаешь. А сегодня наше свиданіе, къ тому же, такое страшное; въ немъ все есть: и колдовство, и заклинанія, и всякіе ужасы! Кстати,-- прибавила она, внезапно останавливаясь посреди дороги и глядя ему прямо въ лицо.-- Я, вѣдь, совсѣмъ не поняла, какія обѣщанія ты хочешь выманить у меня. Когда ты вчера вечеромъ такъ много и такъ странно говорилъ объ этомъ, признаюсь, я не поняла ни одного слова!
-- Не бойся, Китти; я повторю тебѣ все это по-англійски. Мы уже близко подошли къ нашей цѣли. Если ты съумѣешь перебраться черезъ этотъ остатокъ стѣны, я проведу тебя въ долину.
Онъ помогъ ей перескочить черезъ низкую, поросшую мохомъ стѣну, и они вышли изъ-подъ тѣни вязовъ на свѣтлую, открытую поляну. Лицо Китти, чрезвычайно выразительное, благодаря ея большимъ чернымъ глазамъ, было серьезнѣе обыкновеннаго. Она окинула взоромъ всю долину, залитую луннымъ свѣтомъ, потомъ сказала почти шепотомъ:
-- Тутъ святые заточили дона Фіерна и волшебницъ? {Донъ Фіерна -- фантастическая личность, взятая изъ одной ирландской народной легенды.}
-- Нѣтъ,-- возразилъ онъ,-- тамъ за горами. Но увѣряютъ, будто эти маленькіе человѣчки приходятъ въ эту долину, и ты врядъ ли можешь застать здѣсь кого-нибудь изъ жителей Айнишина послѣ захода солнца. Нѣсколько пониже раздается поразительное эхо. Это -- отвѣтъ дона Фіерна тѣмъ, кто его призываетъ. Но мои земляки не любятъ говорить объ этомъ; духовенство этого не одобряетъ.
-- А гдѣ же источникъ?
-- Тамъ внизу,-- отвѣчалъ онъ, указывая на узкій оврагъ, казавшійся сверху совершенно чернымъ,
-- О, туда я не могу спуститься, Вилли!-- отвѣчала она, вздрогнувъ.
-- Это очень легко,-- возразилъ онъ весело, чтобы ободрить ее.-- Тебѣ вовсе не покажется темно, Китти, когда ты спустишься на дно оврага. Дай мнѣ руку; держись крѣпче и иди осторожно.
Тихо и бережно начали они спускаться по краю пропасти, посреди колючихъ растеній, пока, наконецъ, не достигли русла рѣчки въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ вода ниспадала въ углубленіе, прорытое ею въ скалѣ. Здѣсь было вовсе не такъ темно, какъ казалось сверху. Окружавшіе ихъ кустарники были, правда, совершенно мрачны; но ясный свѣтъ неба отражался слабымъ отблескомъ на пѣнившейся водѣ. Странно, что шумъ ея вовсе не сливался со звукомъ ихъ голосовъ; казалось, будто они говорили посреди полнѣйшей тишины.
Молодой человѣкъ перешагнулъ черезъ воду, дѣвушка осталась на той сторонѣ.
-- Дай мнѣ руку, Китти,-- сказалъ онъ.
Она молча исполнила его желаніе. Руки ихъ соединились надъ ручьемъ.
-- Ты должна повторить то, что я скажу тебѣ; это очень просто, Китти. Не бойся,-- прибавилъ онъ, замѣтивъ, что она дрожитъ.-- Повтори же: Клянусь надъ журчащимъ ручейкомъ: я отдаю тебѣ свою любовь, посвящаю тебѣ всю жизнь; сердца своего я не возьму назадъ, пока не перестанетъ течь эта вода.
Онъ прислушивался къ звуку ея голоса, едва внятнаго. Она слабо повторила его слова.
-- Вилли,-- прибавила она потомъ,-- это не трудно обѣщать, Я, пожалуй, хоть еще разъ повторю...
-- Слушай дальше, Китти. Каждые семь лѣтъ, въ это самое время года, въ эту самую ночную пору, я обѣщаю встрѣчаться съ тобою здѣсь у источника, чтобы возобновить мою клятву. Только одна смерть можетъ освободить меня отъ этого обѣщанія.
Она повторила эти слова безъ всякой запинки.
-- Теперь послѣднее, Китти: Проклятіе тому изъ насъ, кто нарушитъ данное слово; проклятіе всѣмъ, кто попытается насъ разлучить; да будетъ горе вѣчнымъ спутникомъ ихъ жизни и да не покинетъ печаль ихъ жилища во вѣки!
-- О нѣтъ, нѣтъ, Вилли,-- закричала она, чуть не плача.-- Пусть это будетъ ночь любви. Забудь всякую ненависть. На все остальное я согласна, но не на это.
Онъ ничего не отвѣчалъ, а только молча держалъ ее за руку.
-- Если ты непремѣнно хочешь, пусть будетъ по твоему. Повтори еще разъ слова.
Не успѣлъ окончиться этотъ обрядъ или, скорѣе, это заклинаніе, какъ онъ перепрыгнулъ черезъ ручеекъ, схватилъ ее въ свои объятія и крѣпко поцѣловалъ.
-- Теперь ты моя, Китти. Ничто не можетъ насъ болѣе разлучить. Но отчего ты такъ дрожишь? Ужь не боишься ли ты,-- ты, всегда такая неустрашимая? Пойдемъ теперь наверхъ, въ лунный свѣтъ. Вѣдь, ты знаешь, что если донъ Фіерна выпуститъ на волю кого-нибудь изъ своихъ маленькихъ подданныхъ, ты никого изъ нихъ не увидишь здѣсь внизу. Развѣ не прелестно было бы увидѣть всю процессію, спускающуюся между кустами папоротника?... Китти,-- прибавилъ онъ внезапно,-- что съ тобой?
-- Уйдемъ!-- сказала она глухимъ голосомъ.-- Я хочу быть скорѣе тамъ, гдѣ свѣтло. Дай мнѣ руку, Вилли!
Онъ помогъ ей пробраться сквозь чащу и вскорѣ они вошли въ пространство, залитое луннымъ свѣтомъ. Ему показалось, что она бросила испуганный, быстрый взглядъ въ мрачное ущелье, изъ котораго они только что вышли. Но онъ не хотѣлъ, чтобы, она боялась чего-нибудь въ такую прекрасную ночь, онъ не желалъ видѣть въ ней ничего, кромѣ радости и надеждъ на будущее. Вскорѣ Китти уже безпечно смѣялась и журила его за то, что онъ не устроилъ для нея смотра таинственнымъ человѣчкамъ. Какая досада! Она пришла въ самую главную квартиру эльфовъ и волшебницъ, и не видала ни одной изъ нихъ!
-- Нѣтъ, впрочемъ, видѣла,-- прибавила она. Я познакомилась съ однимъ изъ этихъ духовъ сегодня утромъ на берегу моря. Ты его знаешь, Вилли, по крайней мѣрѣ, онъ увѣряетъ, что знаетъ тебя очень хорошо. Это такой маленькій человѣчекъ съ растрепанными рыжими волосами, въ высокой шляпѣ и въ красной курткѣ съ сѣрыми рукавами.
-- Да это Анди-Скакунъ! Видѣла ты его шестъ?
-- Какой шестъ?
-- Да тотъ, который онъ беретъ, чтобы прыгать черезъ болото,-- отвѣчалъ Вилли обрадованный ей веселостью.
-- Никакого шеста я не видала. Но я скоро узнала, что онъ твой короткій знакомый, и рѣшилась воспользоваться случаенъ, чтобы вывѣдать у него кое-что о характерѣ моего будущаго супруга. Хочешь ли ты знать, что онъ о тебѣ сказалъ?
-- Если Анди проронилъ хоть словечко противъ меня, то я исколочу его до полусмерти его не собственнымъ шестомъ,-- былъ энергическій отвѣтъ.
-- "Вы говорите о мистерѣ Вилли?-- спросилъ меня Анди:-- вотъ ужь можно поистинѣ сказать, что съ него все сходитъ, какъ съ гуся вода. Еслибъ онъ выпустилъ изъ рукъ лучшую рыбу, какая только есть во всей Черной рѣкѣ, вы думаете, быть можетъ, что онъ сталъ бы плакать? Ничуть не бывало. Онъ принялся бы насвистывать всѣ свои старыя пѣсни и пошелъ бы домой, шутя и смѣясь по дорогѣ со всѣми дѣвушками, которыя попались бы ему навстрѣчу. Слава Богу, миссъ, у мистера Вилли отходчивое сердце". Послушай, Вилли,-- эта фраза о дѣвушкахъ показалась мнѣ что-то странною. Сколько дѣвушекъ дозволяется любить заразъ въ Ирландіи молодому человѣку? Ты думаешь, быть можетъ, что я не знаю пѣсни:
За здравіе тѣхъ дѣвушекъ, которыхъ мы любили
Тамъ, гдѣ течетъ Шаннонъ?...
-- Помилосердуй, Китти. Вѣдь, это поется объ "ирландской бригадѣ". Ужь не желаешь ли ты, чтобъ вся бригада была влюблена въ одну?
-- Не знаю, право; только все это что-то очень подозрительно. Но успокойся, Вилли; я была совершенно скромна и не говорила больше о дѣвушкахъ съ этимъ господиномъ въ красной курткѣ. Тогда онъ сталъ разсказывать, какой ты отличный стрѣлокъ, толковать мнѣ о вашихъ ночныхъ приключеніяхъ на охотѣ за дикими утками!...
-- Всему этому теперь конецъ, Китти,-- сказалъ онъ, бросивъ взглядъ на широкій заливъ Айнишина.-- Да, Лондонъ ужасное мѣсто для одинокаго человѣка! Когда я въ первый разъ былъ тамъ и увидѣлъ безконечныя вереницы улицъ и домовъ, множество чужихъ лицъ, толпы народа, куда-то стремящіяся, я почувствовалъ, что совсѣмъ упалъ бы духомъ, еслибъ очутился одинъ посреди этого грознаго океана и долженъ былъ бороться за свое существованіе. Лучше бы мнѣ, право, остаться навсегда при Коркской Лѣтописи, ограничить свое честолюбіе надеждою издать когда-нибудь томикъ стиховъ, а въ остальное время ходить за бекасами или за зайцами въ обществѣ Анди-Скакуна. Надо же было тебѣ появиться, Китти, и уничтожить все мое душевное спокойствіе. Даже и теперь я отправляюсь въ Лондонъ вопреки моему внутреннему голосу. Имѣя тебя, Китти, на что мнѣ слава или деньги?
-- Ну, это пустяки; я знаю, что ты страшно честолюбивъ, Вилли, хоть ты въ этомъ и не сознаешься. Неужели ты согласился бы оставаться на вѣки помощникомъ редактора Коркской Лѣтописи, или захотѣлъ бы, чтобы я продолжала пѣть въ концертахъ, пока не пропадетъ та небольшая доля красоты, которая дана мнѣ судьбою, и публика не догадается, что въ моемъ пѣніи собственно никогда не было ничего хорошаго? Я увѣрена, что вся твоя философія чисто фиктивная. Меня ты не обманешь; и мы еще увидимъ, слишкомъ ли великъ Лондонъ для того, чтобы ты могъ вступить съ нимъ въ борьбу.
-- Еслибъ мы жили въ старое время, Китти, и я шелъ бы въ бой со щитомъ и копьемъ и твоею лентою вокругъ моей руки, это еще походило бы на что-нибудь. Теперь я могу унести только твое имя въ моемъ сердцѣ.
Она остановилась и, взявъ его голову обѣими руками, поцѣловала его слегка въ лобъ.
-- Вотъ гдѣ будетъ красоваться вѣнецъ побѣды,-- сказала она.
-- Я не думаю ни о какихъ вѣнцахъ,-- возразилъ онъ,-- а только о той прогулкѣ, которую мы будемъ совершать съ тобою каждыя семь лѣтъ. Придетъ время, Китти, когда наши старыя, дряхлыя ноги не въ состояніи будутъ спуститься по крутому обрыву; донъ Фіерна проститъ намъ тогда, быть можетъ, если, совершивъ обычное паломничество и показавъ ему, что мы не разлучились, мы не попытаемся подойти къ источнику.
-- Семь лѣтъ,-- задумчиво сказала она.-- Это долгое время, Вилли.
Но онъ не слышалъ ея замѣчанія. Онъ наклонился, чтобы отвязать маленькую лодку, на половину скрытую въ тѣни залива. Когда все было готово, онъ позвалъ Китти, заботливо помогъ ей сѣсть и окуталъ ее шалью; потомъ взялся за весла, и нѣсколько мгновеній спустя они плыли уже по неглубокимъ водамъ айнишинскаго залива, озареннымъ свѣтомъ луны. Здѣсь они могли свободно продолжать свою бесѣду, не боясь, что ихъ услышатъ съ берега.
-- Ты не разъ самъ говорилъ,-- снова начала миссъ Ромэйнъ,-- что это такая счастливая случайность, которая можетъ никогда болѣе не повториться.
-- Это правда,-- отвѣчалъ онъ, медленно гребя веслами.-- Кто бы могъ думать, что Гильтонъ-Клеркъ находится въ Айнишинѣ и что никто этого даже и не знаетъ.
-- Быть можетъ, Вилли, здѣшніе жители такъ же умны, какъ я, и никогда не слыхали его имени.
-- Ты должна была слышать его имя, Китти,-- сказалъ онъ нетерпѣливо.-- Это одинъ изъ первыхъ литераторовъ Англіи.
-- Но, что же онъ такое сдѣлалъ?
-- О, да все!-- отвѣчалъ онъ, нѣсколько смущенно.-- Всѣ знаютъ, кто онъ; во всей современной литературѣ едва ли найдется болѣе извѣстное имя!
-- Да что же онъ, наконецъ, сдѣлалъ, Вилли? Я могла бы взять его сочиненія и прочесть ихъ. Понимаешь?
-- Это первый критикъ нашего времени; онъ пишетъ рѣшительно обо всемъ; у него самый тонкій вкусъ въ литературныхъ вопросахъ. Обозрѣнія его всегда поражаютъ большой учецрстью и мѣткостью выраженій; однимъ словомъ, его слогъ можно бы узнать всюду.
-- Но,-- упорно продолжала молодая дѣвушка,-- самъ-то онъ развѣ ничего не сдѣлалъ? Развѣ нѣтъ никакого его собственнаго произведенія? Не могу ли я купить какую-нибудь его книгу, чтобы ближе познакомиться съ твоимъ героемъ?
-- Кажется, онъ перевелъ Les Fleurs du mal, но книга эта издана не для публики...
-- Сколько мнѣ помнится, я даже ничего не слыхала о ней,-- сказала дѣвушка.
-- Быть можетъ, ты ничего не слыхала и о самомъ Боделерѣ, Китти,-- возразилъ онъ кротко.-- Въ свою очередь, ты легко могла бы сбить меня съ толку относительно разныхъ музыкальныхъ знаменитостей; я такъ мало слышу о томъ, что дѣлается въ этомъ мірѣ...
-- Ну, хорошо,-- сказала она добродушно,-- пусть будетъ онъ знаменитъ, если тебѣ этого хочется. Это не сдѣлаетъ его, однако, красивымъ.
-- Мнѣ онъ кажется очень привлекательнымъ,-- удивленно произнесъ онъ.
-- Какъ? Этотъ черствый, надменный, безцвѣтный человѣкъ, съ безжизненнымъ выраженіемъ глазъ?...
Онъ расхохотался.
-- Мнѣ кажется, ты ревнуешь меня къ нему, Китти. Ты видѣла его всего одну минуту у входа въ Королевскую гостинницу и не говорила съ нимъ ни слова! Мнѣ онъ кажется славною личностью, но его заботливость обо мнѣ, совершенно незнакомомъ ему человѣкѣ, просто трогательна. Знаешь ли что, Китти?-- сказалъ онъ, слегка покраснѣвъ.-- Я вовсе не стыжусь того, что мой отецъ содержитъ гостинницу; но когда я здѣсь, я никогда не хожу въ нашу курильную комнату; она всегда биткомъ набита членами скаковаго клуба, съ ихъ отвратительнымъ жаргономъ. Право, будь здѣсь другая гостинница, я охотно останавливался бы въ ней, когда пріѣзжаю въ Айнишинъ, еслибъ это только не раздосадовало моего отца. Благодаря этому, я встрѣтился съ Гальтонъ-Клеркомъ не у насъ, а на большой дорогѣ. Мы разговорились о рыбной ловлѣ и я предложилъ добыть ему самыхъ лучшихъ здѣшнихъ мухъ, и тутъ только обнаружилось, что онъ живетъ въ Королевской гостинницѣ. Мы провели вмѣстѣ весь вечеръ, но не совсѣмъ такъ, какъ бы я желалъ. Я уже успѣлъ узнать, кто онъ такой, и мнѣ пріятно было бы поговорить о литературныхъ знаменитостяхъ Лондона, съ которыми онѣ коротко знакомъ; ему же не хотѣлось бесѣдовать ни о чемъ, кромѣ рѣчной и морской форели и различныхъ рѣкъ нашей мѣстности. А мы, все-таки, провели славный вечеръ. Гильтонъ-Клеркъ былъ со мной очень ласковъ. Подумай только, Китти, что онъ пригласилъ меня, молодаго сотрудника Коркской Лѣтописи, навѣстить его, какъ только я пріѣду въ Лондонъ! Еслибъ ты знала, какую онъ тамъ играетъ роль! Но теперь лучше помолчимъ, Китти, пока мы минуемъ городъ.
Живописенъ былъ старый Айнишинъ въ эту прекрасную ночь. Мѣсяцъ озарялъ окна немногочисленныхъ домовъ, выстроенныхъ на откосѣ холма, и остроконечныя сѣрыя крыши, окружавшія гавань. Золотой пѣтухъ на вершинѣ старой ратуши сверкалъ, точно маякъ, виднѣвшійся вдали, между тѣмъ какъ заливы и набережныя, около которыхъ стояли плоскодонныя суда, были покрыты густою тѣнью. Но былъ еще другой Айнишинъ, состоявшій изъ новыхъ, нарядныхъ виллъ, обращенныхъ фасадомъ къ открытому морю; въ немъ жила миссъ Ролэйнъ и туда-то осторожно пробирался мистеръ Вилли.
Вскорѣ они удалились отъ живописнаго стараго города и увидѣли предъ собою слегка волнующійся Атлантическій океанъ, разбивавшійся серебристою пѣною вдоль песчанаго берега.
Тогда Китти начала пѣть, но не тѣмъ прекраснымъ контральто, отъ котораго дрожали стѣны большихъ залъ, а про себя, нѣжно и мягко.
"Прости! Когда бы ни насталъ нашъ часъ свиданья",-- пѣла она, придавая этимъ словамъ гораздо болѣе паѳоса, чѣмъ въ нихъ собственно заключалось. У нея былъ вообще патетическій голосъ; къ тому же, оба они были молоды, передъ ними разстилалась жизнь и любовь, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и грозная необходимость разлуки.
-- Я прощусь съ тобою, какъ слѣдуетъ сегодня, Вилли,-- сказала она,-- и завтра мнѣ горя мало будетъ до миссъ Пешьенсъ. Ты меня высади около пристани и я пойду домой одна. Только не отплывай, пока не увидишь меня около самаго дома, а то вдругъ явится донъ Фіерна и его свита, схватятъ меня и утащутъ въ эту ужасную долину!
-- Почему же ужасную, Китти? Ужь не раскаиваешься ли ты?
-- О, нѣтъ; только во всемъ, что въ ней случилось, есть что-то грѣховное. Еслибъ это мѣсто походило на святой колодезь, тамъ были бы на вѣткахъ и кустахъ кусочки лентъ и другія приношенія. Но тутъ ничего такого нѣтъ. Я не пошла бы туда одна ни за милліонъ!
Онъ оперся одной рукой на весла, а другой прикоснулся къ ея плечу.
-- Но я надѣюсь, что ни ты, ни я, никогда не будемъ тамъ одни, Китти?
Онъ причалилъ къ берегу, вышелъ изъ лодки и помогъ ей взойти. Прощанье длилось долго. Много дано было клятвъ и обѣщаній; слышался ея истерическій плачъ.
Наступила, однако, минута окончательнаго разставанія. Онъ взялъ голову Китти обѣими руками и отвелъ ее назадъ, точно хотѣлъ читать въ глубинѣ этихъ прекрасныхъ заплаканныхъ глазъ.
-- Ты никогда не забудешь, ты не можешь забыть того, что обѣщала мнѣ сегодня, когда наши руки встрѣтились надъ ручьемъ?
-- Возможно ли это!-- отвѣтила она, судорожно рыдая.-- Могу ли я забыть это во всю мою жизнь!
Она ушла, а онъ до самаго дома слѣдилъ за ея стройной фигурой, удалявшейся по ярко-освѣщенной дорогѣ. Тутъ она махнула платкомъ и онъ отвѣтилъ на ея сигналъ. Подождавъ еще немного и не видя болѣе знака, онъ медленно понлылъ по направленію къ пристани, точно человѣкъ, только что пробудившійся отъ сна.