Нѣсколько писемъ.
Да, сомнѣваться нельзя было. Въ теченіе тѣхъ мѣсяцевъ, которые прошли съ поѣздки Фицджеральда, письма Китти стали гораздо холоднѣе или, по крайней мѣрѣ, сдержаннѣе и положительнѣе; кромѣ того, въ нихъ звучало еще по временамъ какое-то разочарованіе, которое онъ тщетно силился не замѣчать. Теперь, перечитывая эти письма подъ впечатлѣніемъ своихъ блестящихъ надеждъ, своего близкаго и свѣтлаго будущаго, онъ старался найти для нихъ разумное объясненіе, и это давалось ему легко. Весна была сырая и суровая; Китти скоро поддается вліянію погоды и физическихъ неудобствъ. Ей пришлось много странствовать, и это тоже могло объяснить краткость нѣкоторыхъ ея записокъ, такъ какъ въ обыкновенное время она писала очень подробно. Къ тому же, и вѣсти, которыя онъ сообщалъ ей, были все невеселыя, хотя онъ и старался писать по возможности бодро. Словомъ, просматривая вновь письма Китги и иначе освѣщая ихъ, онъ не находилъ уже ничего тревожнаго; они казались ему, напротивъ, совершенно естественными при извѣстныхъ обстоятельствахъ. Но какъ напишетъ она теперь?-- вотъ въ чемъ вопросъ.
Онъ ни минуты не сомнѣвался въ томъ, что она радостно отзовется на его призывъ. Приближается лѣто, принося съ собой новыя надежды и желанія. Въ теченіе зимы Китти не разъ высказывала недовольство своимъ настоящимъ положеніемъ. Жизнь ея,-- писала она,-- страшно монотонна. Честолюбивые замыслы вовсе не манятъ ее. Только разъ тонъ писемъ ея былъ веселъ, во время одной артистической поѣздки въ Дублинъ, гдѣ она гостила вмѣстѣ съ миссъ Пэшьенсъ у жены директора театра, которая познакомила ее со множествомъ интересныхъ людей и сдѣлала жизнь ея, хотя временно, поотраднѣе. Потомъ пришлось опять вернуться въ провинцію. Утомительный путь, плохая погода изнурили ее. Удивительно ли, что она стала нѣсколько раздражительна! Могла ли Китти быть весела и остроумна, когда пальцы ея коченѣли отъ стужи, ноги были мокры, а рѣзкій вѣтеръ гналъ дымъ въ трубу камина?
Теперь все измѣнится. Писемъ болѣе не нужно. Сама Китти пріѣдетъ. Какъ славно будутъ они бродить вдвоемъ въ ясныя лѣтнія утра, выбирая себѣ домикъ для будущаго житья. Самъ онъ и искать не станетъ, пока не пріѣдетъ Китти. Надо же и ей имѣть свою долю отвѣтственности! А въ томъ, что она одобритъ, врядъ ли онъ можетъ найти большіе недостатки.
Долго не приходило, однако, это жадно ожидаемое письмо. Не разъ, когда раздавались на лѣстницѣ шаги почтальона, сердце Фицджеральда начинало биться сильнѣе, но все напрасно. Наконецъ, письмо прибыло, и, къ удивленію, на конвертѣ красовался штемпель одной изъ гостинницъ Килларнэя. Онъ поспѣшно распечаталъ письмо. Написано оно на бумагѣ, принадлежащей гостинницѣ, и сверху страницы виднѣется даже изображеніе самаго дома. Какъ попала туда Китти? Она ни однимъ словомъ не намекала на эту поѣздку .
Задыхаясь, Фицджеральдъ пробѣжалъ глазами многочисленныя страницы,-- на этотъ разъ Китти писала обстоятельно,-- надѣясь найти въ нихъ гдѣ-нибудь опредѣленный отвѣтъ. Она, видимо, получила его письмо, но, насколько можно было судить по первому торопливому взгляду, не давала ни положительнаго отказа, ни согласія. Наконецъ, не вполнѣ еще разочарованный, но предчувствуя несчастіе и съ трудомъ сохраняя въ душѣ смутную надежду, онъ принудилъ себя читать послѣдовательно.
"Милый Вилли! Письмо твое нашло меня здѣсь. Съ твоей стороны, право, непростительно, что ты давно не заставилъ меня съѣздить въ Килларнэй. Ты, навѣрное, дѣлалъ это просто изъ ревности и хотѣлъ самъ свезти меня сюда, точно это мѣсто принадлежитъ тебѣ! Подумать только, что я уже разъ сто была въ Коркѣ и Лимерикѣ, и никогда не видала этого земнаго рая! Я все думала, что знаю Килларнэй по фотографіямъ, выставленныхъ въ магазинахъ, но ни онѣ, ни панорама, вообще ничто на свѣтѣ не передастъ всей прелести здѣшнихъ окрестностей. Вчера вечеромъ мы катались на лодкѣ, луны не было, за то какъ ярко сіяли звѣзды! Я спѣла нѣсколько пѣсенъ, и мнѣ вторило эхо. Что это была за дивная ночь!
"Ты, конечно, желаешь знать, зачѣмъ я здѣсь. Видишь ли, милый Вилли, у меня было много дрязгъ за послѣднее время, да и работала я слишкомъ усидчиво. Вотъ мнѣ и показалось, что я имѣю право на нѣкоторый отдыхъ; знакомые тоже совѣтовали съѣздить въ Килларнэй, именно весною. Мы устроились съ миссъ Пэшьенсъ какъ можно дешевле. Гдѣ бы мы нашли такое полное спокойствіе, какъ здѣсь? Гостинница почти совсѣмъ пуста; никогда не встрѣчаемъ мы туристовъ. Въ день нашего пріѣзда была сильная буря. Неужели это Килларнэй?-- спрашивала я себя. Я думала, что здѣсь всегда свѣтитъ луна, какъ въ панорамѣ. Дождь и вѣтеръ были ужасны, горы почернѣли, озеро шумѣло точно море. Теперь все спокойно, и я чувствую, что именно здѣсь желала бы я отдохнуть въ кругу своихъ друзей.
"Милый Вилли, я просто боюсь отвѣчать на твое письмо, такъ какъ впередъ знаю, что ты меня не поймешь. Вполнѣ раздѣляю твои взгляды на семейную жизнь; о ней я не разъ мечтала, до того надоѣла мнѣ моя карьера. Люди думаютъ, что весело наживать деньги, распѣвая пѣсенки; они и не подозрѣваютъ, какая это трудная работа. Понятно, что хорошо видѣть восторгъ публики и слышать лестные отзывы, но какъ все это мимолетно! Когда я гостила въ Дублинѣ, я увлеклась этой жизнью, и, все-таки, съ радостью бросила бы свое дѣло, еслибъ могла это сдѣлать безъ риска.
"Людямъ никогда не дается то, чего бы имъ всего больше хотѣлось; быть можетъ, это и къ лучшему. Что ты именно теперь, когда прокладываешь себѣ путь къ извѣстности, желаешь связать себя навѣки, это, пожалуй, я еще понимаю; вѣдь, у тебя всегда были такія странныя, романтическія фантазіи! къ счастью, у меня достаточно здраваго смысла для двухъ, и я хорошо вижу, что это была бы великая нелѣпость съ нашей стороны. Вѣшать себѣ камень на шею въ ту самую минуту, когда всего болѣе нуждаешься въ спокойной и свѣтлой головѣ, благоразумно ли это? Подумай, какъ шатко твое положеніе. Мистриссъ Четвиндъ можетъ умереть со дня на день. Что же тогда? Боюсь, что твои литературныя надежды еще не оправдываютъ твоихъ плановъ. И повѣришь ли, я вовсе не жалѣю, что на этомъ пути встрѣчаются препятствія, иначе всѣ брались бы за дѣло, и не было бы заслуги составить себѣ имя. Знаю, ты не довѣряешь своимъ силамъ; я же вѣрю въ нихъ, и мнѣ казалось бы низкимъ и недобросовѣстнымъ, еслибъ мои личныя желанія помѣшали твоему будущему. Современемъ ты поблагодаришь меня за это. Не я ли первая вырвала тебя изъ твоей жалкой коркской редакціи и послала туда, гдѣ ты можешь завоевать себѣ достойное мѣсто?
"Многаго ожидаю я отъ тебя, и мнѣ кажется, что съ твоими способностями ты не имѣешь права бросать карьеру или самъ же изобрѣтать препятствія, лишь бы исполнить романтическія мечтанія. Но ты всегда былъ таковъ, Вилли, странно смотрѣлъ на жизнь, не такъ, какъ другіе. Кажется, ты вовсе не считаешь нужнымъ имѣть успѣхъ, наживать деньги, обезпечивать себѣ старость. Я же наглядѣлась на жизнь, знаю, что значатъ деньги, сколько добра можно съ ними сдѣлать, какъ независимъ человѣкъ богатый. Постарайся же преодолѣть свою сентиментальность и оправдай свои дарованія. Современемъ ты самъ согласишься, что все было къ лучшему.
"Ты меня совсѣмъ не понялъ, въ этомъ я увѣрена, и, по обыкновенію, сердишься и обвиняешь меня въ меркантильности. Увы! я никогда не имѣла достаточно денегъ, чтобъ понять даже, что такое меркантильность, и ты раздражаешься только потому, что не все дѣлается такъ, какъ въ романахъ. Къ сожалѣнію, у всякаго есть заботы, даже у тѣхъ, кто всего сильнѣе борется противъ своихъ влеченій и старается поступать такъ, какъ лучше для окружающихъ. Кто повѣрилъ бы, что все это говорю тебѣ я! Но сознайся, Вилли, что мнѣ необходимо принять на себя разсудочную роль, даже здѣсь, въ виду чуднаго Килларнейскаго озера. По пути сюда съ нашей каретой случилось несчастіе: на крутомъ холмѣ одна изъ лошадей упала и такъ расшибла себѣ колѣни, что страшно было глядѣть! А какъ славно, должно быть, имѣть собственную карету и лошадей, разъѣзжать по здѣшнимъ прелестнымъ окрестностямъ, не торопясь, не задумываясь о будущемъ! Подумать только, что есть люди, которымъ не о чемъ заботиться, которые могутъ наслаждаться минутой, не жалѣя ни времени, ни денегъ! Мнѣ кажется, что такіе счастливцы должны быть непремѣнно очень добры къ другимъ; по крайней мѣрѣ, я была бы всегда привѣтлива со всѣми. Мнѣ иногда грезится, что я разъѣзжаю въ собственномъ экипажѣ, и, еслибъ и тогда у меня еще осталась какая-нибудь печаль, то лишь о томъ, что я не могу сдѣлать всѣхъ вокругъ себя счастливыми...
"Какъ я рада, что твоя добрая старушка еще разъ помогла тебѣ! Надѣюсь, что изъ ея пріязни выйдетъ что-нибудь прочное, существенно полезное для тебя. Но, хотя бы не исполнились эти надежды, все-таки, хорошо, что ты поѣхалъ въ Лондонъ. Ты не въ правѣ тратить время по пусту. Даже еслибъ судьба не судила намъ больше встрѣтиться, я буду издали слѣдить за твоими успѣхами, въ которые вѣрю гораздо болѣе, чѣмъ ты самъ. Не говорю, что успѣхъ придетъ сразу, хотя убѣждена, что ты трудишься изо всѣхъ силъ. Мнѣ кажется, что твой пріятель Россъ имѣетъ на тебя вредное вліяніе. Ему, вѣроятно, жизнь на чердакѣ представляется очень поэтичною; быть можетъ, оно и такъ, но только не для меня. Ты, навѣрное, и тутъ обвинишь бѣдную Китти въ меркантильности, но я не хочу мѣшать твоему успѣху ради фантазій какого-то шотландца.
"Я была такъ занята все это время, что не помню, благодарила ли тебя за томикъ политическихъ рѣчей, который ты прислалъ миссъ Пэшьенсъ. Книга ей, очевидно, очень нравится; по крайней мѣрѣ, она почти не выходитъ изъ своей комнаты съ тѣхъ поръ, какъ мы здѣсь. Сколько мы пробудемъ въ Килларнэѣ, я и сама не могу сказать; я совершенно влюбилась въ эту мѣстность. Природа здѣсь гораздо лучше, чѣмъ я ожидала; вовсе не дикая и не слишкомъ величественная,-- я вѣдь не люблю альпійскихъ ужасовъ. Отсюда мы отправимся въ Лимерикъ, гдѣ я дамъ четыре концерта. Опять начнется прежняя лямка послѣ здѣшняго рая! И такъ, милый Вилли, пиши уже не сюда, если ты вообще будешь писать, а въ Лимерикъ. Надѣюсь, что ты вѣришь искренности моихъ намѣреній и не считаешь меня алчною только потому, что я осторожна за двухъ. Прощай, милый Вилли; если есть на свѣтѣ человѣкъ, который желаетъ тебѣ скорѣе достигнуть прочнаго положенія и громкой славы, такъ это именно
любящая тебя Китти.
"P. S. Вторникъ утромъ. Милый Вилли, письмо мое вышло такое дѣловое, что мнѣ просто стыдно; но я не въ силахъ сжечь его и начать свои доводы снова. Я совершенно измучилась съ нимъ вчера вечеромъ; на каждомъ шагу встрѣчались препятствія, меня ежеминутно прерывали; отъ этого оно вышло такое нескладное, точно ученическое сочиненіе. Все равно, Вилли, ты, вѣдь, знаешь, что я не жадна и что никто такъ горячо не желаетъ тебѣ успѣха. Право, я хотѣла написать поласковѣе. Во всякомъ случаѣ ты, я думаю, радъ, что я въ восторгѣ отъ Килларнэя. Прощай. Утро дивное и мы сейчасъ ѣдемъ кататься на лодкѣ".
-- Кататься на лодкѣ!-- машинально повторилъ онъ пре себя.-- Но кто же именно? Вѣдь, миссъ Пэшьенсъ, по собственнымъ же словамъ Китти, почти не выходитъ изъ гостинницы.. Зачѣмъ онѣ вообще въ Килларнэѣ? Почему она не предупредила, что ѣдетъ туда? Что значатъ всѣ эти разсужденія о какихъ-то житейскихъ тревогахъ, о необходимости пожертвовать личными желаніями его будущему, за которымъ она будетъ слѣдить издали? Онъ снова растерянно перечелъ письмо. Оно было написано вовсе не въ духѣ Китти, вовсе не напоминало своенравную, шаловливую, любящую дѣвушку. Ему показалось даже, что вмѣсто нея пишетъ кто-нибудь другой. Да, полно, высказала ли она всѣ свои мысли? Изъ уваженія ли къ его великой будущей славѣ отказывается она послѣдовать его призыву, столь простому, естественному, своевременному?...
Потомъ онъ жадно ухватился за мысль, что, быть можетъ, ее испугала только неожиданность предложенія, что ея поступокъ -- слѣдствіе дѣвичьей стыдливости. Она смутилась при мысли пріѣхать въ Лондонъ одной, выйти за него замужъ и жить въ его скромной комнатѣ до пріисканія болѣе подходящей квартиры. Вся ея безсвязная аргументація, быть можетъ, только дѣвичья хитрость.
Но въ тонѣ письма, все-таки, было что-то очень странное и тревожное, и, когда Фицджеральдъ сѣлъ, наконецъ, писать отвѣтъ, онъ впервые испыталъ совершенно невѣдомое чувство боязни. Бояться Китти! Да, еслибъ она сама была тутъ, онъ сейчасъ бы успокоился. Но ихъ раздѣляетъ громадное разстояніе, и страхъ усиливается при мысли о недоразумѣніяхъ, такъ часто возникающихъ изъ переписки... Писалъ онъ торопливо, точно ему нужно было сказать многое и какъ можно скорѣе. Къ тому же, необходимо, чтобы письмо звучало бодро, иначе оно не разсѣетъ его унынія.
"Дорогая моя Китти! Я получилъ твое странное письмо. Право, трудно повѣрить, что писала его ты. Откуда у тебя взялась серьезность? Что испугало тебя?. Та ли это Китти, которая въ первое время послѣ моего пріѣзда въ Лондонъ писала чуть ли не каждый день: "Торопись! торопись! Я тебя такъ люблю!" Теперь же во всемъ твоемъ длинномъ письмѣ ни слова любви; за то много унынія, страха, политико-экономическихъ соображеній и мудрости въ духѣ Веніамина Франклина. Къ несчастью, мой хорошенькій философъ, твои доводы немного сбивчивы. Ты обвиняешь меня въ избыткѣ поэтическаго чувства и, конечно, если любить тебя значитъ быть слишкомъ сентиментальнымъ, каюсь въ этой винѣ. Но, если ты полагаешь, что я позволяю поэзіи или чему бы то ни было мѣшать моей заботливости о будущемъ, ты очень ошибаешься. Ты и не подозрѣваешь, какъ жадно сберегаю я каждый грошъ со времени моего пріѣзда въ Лондонъ. Я не наслаждаюсь въ Килларнэѣ; если предпринимаю иногда путешествіе, то только ради одной злой дѣвушки, которая не хочетъ быть разсудительной, пріѣхать сюда и выйти за меня замужъ. Поговоримъ серьезно, Китти. Чего ты боишься? Я уже отложилъ сто десять фунтовъ, да жалованья у меня двѣсти фунтовъ въ годъ; этого очень достаточно для начала; когда же дѣла наши поправятся, развѣ ты не будешь радоваться, вспоминая, что мы были вмѣстѣ въ трудныя минуты жизни? Ты говоришь о шаткости моего положенія и, точно миссъ Пэшьенсъ, думаешь, что литература -- дѣло ненадежное, потому что черепица можетъ упасть человѣку на голову и убить его наповалъ. Нѣтъ сомнѣнія, что мистриссъ Четвиндъ можетъ умереть, но, вѣдь, эта участь грозитъ и намъ съ тобою, а если жизнь такъ непрочна, не слѣдуетъ ли спѣшить пользоваться ею? Жизнь, вѣдь, не безконечна, молодость еще короче, и, мнѣ кажется, когда два человѣка любятъ другъ друга, вѣрятъ сколько-нибудь въ будущее и хоть немного обезпечены, даже Веніаминъ Франклинъ, миссъ Ромэйнъ и другіе подобные имъ философы должны согласиться, что безразсудно бросать вѣрное счастье ради возможныхъ будущихъ благъ. Мнѣ странно даже въ шутку писать тебѣ объ этомъ, Китти. Я не думаю, чтобъ письмо твое было серьезно. Кто же это утверждалъ, что готовъ жить хоть воздухомъ, кто просилъ меня не уѣзжать?... И все это не болѣе года тому назадъ! Что же измѣнилось въ это короткое время?
"Я знаю что. Говорятъ, что разъ въ семь лѣтъ, въ прекрасное лѣтнее утро, на зарѣ, горный духъ спускается изъ своего волшебнаго замка на бѣломъ конѣ, окруженный прелестными феями. Онъ ѣдетъ по озеру, какъ по суху, а если выйдетъ на берегъ, куда бы ни ступилъ онъ, всюду воскресаетъ прежній блескъ и роскошь. Когда онъ все привелъ въ порядокъ, онъ; возвращается ѣъ свой таинственный замокъ. Ты, навѣрное, слыхала, что если хватитъ смѣлости пойти за нимъ, можно перейти озеро, не замочивъ ногъ, и дойти до самаго замка; тамъ на прощанье духъ подаритъ тебѣ часть своихъ сокровищъ. Ужь не догадался ли я, миссъ Китти? Не ждешь ли ты горнаго духа? Не потому ли головка твоя такъ полна меркантильности? Неужели ты въ самомъ дѣлѣ до такой степени желаешь бытъ богатой, кататься въ собственномъ экипажѣ, что встаешь каждые утро до зари, спускаешься къ озеру, смотришь вдаль и ждешь, не появится ли всадникъ на бѣломъ конѣ? Не въ этомъ ли заключается вся прелесть Килларнэя?... Понятно, что безсонница, одинокія странствія, ожиданія таинственнаго духа должны были затуманить твою головку, сдѣлать тебя до того нервною, что мнѣ едва вѣрится, что мнѣ пишетъ прежняя Китти!
"Дорогая моя, оставь эти безразсудныя опасенія,-- ты всегда была такая храбрая. Если ты боишься пріѣхать сюда одна, я берусь привезти тебя; вѣдь, я тоже заслужилъ хоть немного отдыха. Что, еслибъ я встрѣтилъ тебя въ Лимерикѣ? Мы отпраздновали бы тамъ нашу свадьбу и вернулись вмѣстѣ въ Килларнэй. Я увѣренъ, что могъ бы показать тебѣ прелестные уголки, которые не входятъ въ обыкновенный маршрутъ туристовъ. Напиши,-- или нѣтъ, лучше телеграфируй одно только слово -- да, это, вѣдь, нетрудно,-- и я пріѣду немедленно. Къ тому же, если ужь необходимо быть практичнымъ и дѣловымъ, чтобъ тебѣ нравиться, такъ свадьба стоила бы не дорого. Тебѣ не нужно будетъ бѣлаго шелковаго платья, а мнѣ не придется дѣлать подарковъ твоимъ подругамъ. И такъ, Китти, соберись съ духомъ и телеграфируй немедленно. Если ты пошлешь депешу изъ Килларнэя, я поѣду прямо на Лимерикъ и буду тебя ждать. Лучше не размышляй, а дѣйствуй. Если ты опять примешься за разныя выкладки, точно секретарь общества страхованія жизни, то понятно, что ты не придешь ни къ какому рѣшенію, а только расхандришься.
"Какая отличная будетъ наша поѣздка, если только ты скажешь да! Мы, разумѣется, заѣдемъ и въ Айнишинъ, спустимся лунною ночью къ ручью, чтобъ донъ-Фіерна и вся его братія знали, что ты несовсѣмъ еще забыла свое обѣщаніе. Вѣдь, ты не забыла его, Китти? Я велѣлъ вырѣзать число нашей прогулки на томъ кольцѣ, которое ты мнѣ подарила, а потомъ пожалѣлъ о ненужномъ расходѣ. Вѣдь, есть вещи, которыя врѣзываются глубоко въ сердце человѣка, становятся частью его, разстаться съ ними можно только вмѣстѣ съ жизнью. Не думаю, чтобъ кто-нибудь изъ насъ могъ забыть нашу клятву?
"Безсовѣстное существо, которое занимаетъ извѣстный тебѣ хорошенькій домикъ на Темзѣ, все еще живетъ въ немъ. Я часто хожу въ ту сторону, чтобъ посмотрѣть, не отдается ли онъ внаймы; но нѣтъ, эта жалкая улитка продолжаетъ цѣпляться за свою раковину. Не унывай, однако, у насъ будетъ много времени, чтобъ выбрать себѣ уютное жилье; я всегда могу пользоваться ясными утрами для прогулокъ и откладывать работу до дождливыхъ дней. Когда же мы дадимъ себѣ полный праздникъ, сколько найдется по окрестностямъ красивыхъ, тихихъ мѣстъ, куда мы можемъ отправляться! Я ихъ уже исходилъ и постоянно думалъ: Китти будетъ въ восторгѣ отъ этого уголка; она, навѣрное, еще никогда не была здѣсь. Если мы помѣстимся сначала на меблированной квартирѣ, это дастъ тебѣ возможность привыкать къ хозяйству постепенно; мы не торопясь выберемъ себѣ домикъ и обставимъ его по желанію. Тебя изумятъ мои свѣдѣнія по части столовъ, стульевъ и ковровъ. Что касается Росса, онъ обѣщалъ подарить намъ въ извѣстный тебѣ торжественный день чайный сервизъ изъ стариннаго фарфора, который онъ купилъ гдѣ-то по случаю. Подумай только, что ты будешь сидѣть за чайнымъ столомъ въ собственномъ своемъ домѣ!
"Китти, если миссъ Пэшьенсъ станетъ тебѣ преподавать уроки политической экономіи, пошли ее ко всѣмъ нелегкимъ. Мнѣ постоянно грезится выраженіе твоихъ глазъ, когда мы встрѣтимся въ Лимерикѣ. Будешь ли ты робка и кокетлива, или высокомѣрна и неприступна? Знаю, что ты можешь легко напускать на себя любое настроеніе, мнѣ же хотѣлось бы видѣть прежнюю Китти, а не трусливую, дѣловую, практическую, совершенно чуждую мнѣ. Помнишь ли ты свои собственныя слова: "Скажи имъ, что есть въ Ирландіи бѣдная дѣвушка, которая умираетъ отъ любви къ тебѣ"? Какія бы мысли ни мучили тебя теперь, все покажется тебѣ свѣтлымъ и радостнымъ, лишь только я обниму тебя и попрошу улыбнуться поласковѣе. И такъ, ни слова болѣе; пожертвуй шиллингомъ на телеграмму и не мучься ничѣмъ до нашей встрѣчи въ Лимерикѣ. Тамъ я возьму тебя на свою полную отвѣтственность и мы скоро покончимъ со всѣми твоими экономическими заботами.
"Вѣчно твой Вилліамъ Фицджеральдъ".
Онъ вышелъ, поспѣшно направился къ почтовому ящику и опустилъ въ него письмо, не желая потерять ни одной минуты. Назадъ онъ шелъ уже тише и все недоумѣвалъ, не пропустилъ ли онъ чего-нибудь, что могло бы убѣдить Китти.
Когда онъ входилъ къ себѣ на дворъ, почтальонъ подалъ ему еще два письма. Онъ взялъ ихъ совершенно равнодушно и распечаталъ одно изъ нихъ, поднимаясь по лѣстницѣ. Оно было слѣдующаго содержанія:
"Уважаемый мистеръ Фицджеральдъ! Не можете ли вы удѣлить мнѣ нѣсколько минутъ завтра вечеромъ, прежде чѣмъ уйдете изъ нашего дома? Если этотъ день для васъ неудобенъ, выберите другой, но только завтра я навѣрно буду дома. Мнѣ надо переговорить съ вами о дѣлѣ.
"Ваша Мэри Четвиндъ".
Онъ никакъ не могъ представить себѣ, что хотѣла сказать ему миссъ Четвиндъ, но, не имѣя возможности разрѣшить своихъ недоумѣній, опустилъ письмо въ карманъ и распечаталъ слѣдующее. На конвертѣ былъ штемпель Венеціи. "Милѣйшій Фицъ! Цѣлую вѣчность не слыхалъ я ничего о васъ и, видѣлъ за это время такъ мало англійскихъ журналовъ, что вовсе не знаю, какъ идутъ ваши дѣла. Надѣюсь, что хорошо. У васъ есть энтузіазмъ, хорошее здоровье и ненасытное трудолюбіе. Рано или поздно волны Пактола направятся въ вашу сторону. Эта негодная рѣчонка никакъ не хочетъ течь ко мнѣ, а, напротивъ, убѣгаетъ при первомъ моемъ появленіи; отъ этого и происходятъ мои вѣчныя затрудненія. Фактъ тотъ, что я ужасно стѣсненъ въ настоящее время, точно также какъ... впрочемъ, этого я не смѣю вамъ объяснить, но вы, навѣрное, сами догадаетесь. Чтобы выйти изъ моего непріятнаго положенія, я позволилъ себѣ смѣлость, на которую вы, конечно, не посѣтуете, такъ какъ для васъ отъ этого не произойдетъ никакого неудобства. Я выдалъ отъ вашего имени вексель въ полтораста фунтовъ, и если вы признаете его по предъявленіи, вы окажете мнѣ большую услугу безъ всякаго ущерба для себя, такъ какъ я выплачу свой долгъ до истеченія трехмѣсячнаго срока. Мнѣ нужна ваша подпись всего на нѣсколько недѣль, и я никогда не забуду этой услуги. On connaît l'ami au besoin.
"Какъ поживаетъ дама вашего сердца? Будьте добрымъ мальчикомъ, женитесь на ней поскорѣе; тогда вы сразу попадете въ колею домашней жизни и избѣгнете массы затрудненій. Надѣюсь, что Джиффордъ даетъ вамъ много работы. Скобелль оказался большой скотиной; впрочемъ, и я такимъ субъектамъ никогда не довѣрялъ.
"Вашъ Гильтонъ-Клеркъ".
Фицджеральдъ спустился по лѣстницѣ и постучался къ Россу. Художникъ сидѣлъ передъ мольбертомъ и, покуривая трубку, не спускалъ глазъ съ стоявшей на немъ картины; около него, однако, не было видно ни красокъ, ни кистей.
-- Читайте,-- торжественно сказалъ Фицджеральдъ, передавая ему письмо Клерка.-- Ну, что я вамъ говорилъ?
Россъ, не торопясь, прочелъ письмо и возвратилъ его.
-- До сихъ поръ,-- произнесъ онъ, наконецъ,-- я всегда считалъ Клерка негодяемъ. Теперь же я вижу, что онъ, кромѣ того, еще нахалъ.
-- Увѣряю васъ, онъ не дурной человѣкъ,-- съ жаромъ возражалъ Фицджеральдъ.-- Развѣ не видно изъ всего тона его письма, что ему даже въ голову не приходитъ считать себя виноватымъ передо мною? Я, вѣдь, говорилъ вамъ, что есть люди, прекрасные во всемъ остальномъ, но просто лишенные въ денежныхъ дѣлахъ шестаго чувства...
-- Шестаго чувства!-- сердито повторилъ Россъ.-- А я, въ свою очередь, развѣ тоже не совѣтовалъ вамъ не смѣшивать понятій и не называть простой честности какимъ-то шестымъ чувствомъ? Если мошенникъ запуститъ на улицѣ руку въ мой карманъ, я зову ближайшаго полисмена, вовсе не заботясь о шестомъ чувствѣ.
-- Да, но, вѣдь, шотландцы вообще слишкомъ положительны и требовательны. Если человѣкъ не одаренъ всѣми добродѣтелями, вы не вѣрите, чтобъ онъ имѣлъ хоть одну изъ нихъ. Клеркъ всегда относился ко мнѣ по-пріятельски. Онъ, навѣрное, аи о чемъ не догадывается; на это у него просто не хватитъ совѣстливости...
-- Такой недостатокъ совѣстливости довелъ до тюрьмы не мало людей, для которыхъ было гораздо болѣе оправданій, чѣмъ для такого празднаго эгоистическаго существа, какъ Клеркъ. Неужели вы еще не прозрѣли? Онъ, кажется, далъ вамъ порядочный урокъ. Вы, конечно, возьмете и подпишете этотъ вексель и будете вѣрить, что онъ по немъ уплатитъ. Держу пари на десять фунтовъ, кончится все тѣмъ, что ни одна полушка изъ этихъ денегъ не выйдетъ изъ чьего-либо кармана, кромѣ вашего, если вы подпишете свое имя на оборотѣ этой бумажонки.
Онъ вытряхнулъ золу изъ трубки и продолжалъ еще болѣе сердито:
-- Да стоите ли вы послѣ этого, чтобы объ васъ тосковала молодая дѣвушка, если вы въ состояніи бросать деньги на такого негодяя?
-- Не горячитесь такъ, Россъ; я вовсе не собираюсь этого дѣлать. Я не призналъ бы векселя ни для кого на свѣтѣ. Еще въ нашихъ краяхъ наглядѣлся я на послѣдствія такихъ сдѣлокъ. Да, наконецъ,-- продолжалъ Фицджеральдъ, вставая и приближаясь къ картинѣ,-- мнѣ скоро могутъ понадобиться всѣ мои деньги. Быть можетъ... есть, по крайней мѣрѣ, на это маленькая надежда... мнѣ придется самому обзаводиться домомъ, конечно, въ скромныхъ размѣрахъ.
-- Что вы! Ну, вотъ это извѣстіе будетъ получше. Это дѣло хорошее. Только не надрывайтесь черезъ-чуръ работою. Вы сегодня съ ранняго утра все пишете.
-- Работою?-- удивленно спросилъ Фицджеральдъ.-- Я вовсе не принимался еще за дѣло, да, кстати, и не завтракалъ.
-- Такъ изъ-за чего же топтались вы взадъ и впередъ все утро? Я думалъ, что вы вымучиваете изъ себя, по крайней мѣрѣ, эпическую поэму.
-- О, нѣтъ,-- отвѣчалъ молодой человѣкъ, смутно вспоминая, что, должно быть, дѣйствительно шагалъ по комнатѣ, подыскивая самыя убѣдительныя фразы.-- Я только писалъ письмо.
-- Трудновато же оно было,-- замѣтилъ его пріятель.
-- Да,-- задумчиво отвѣчалъ Фицджеральдъ.-- Не легко убѣждать человѣка, отъ котораго разлученъ большимъ разстояніемъ. Трудное это дѣло, по временамъ даже безотрадное.
Россъ посмотрѣлъ на него испытующимъ взглядомъ.
-- Значитъ, дѣла идутъ не совсѣмъ хорошо?
-- О, нѣтъ,-- отвѣчалъ Фицджеральдъ съ напускною веселостью.-- Напротивъ, очень хорошо. Я надѣюсь, что вамъ скоро представится случай поднести обѣщанный чайный сервизъ и сказать прочувствованную рѣчь. Разумѣется, письма вещь неудобная, когда нужно разсмотрѣть дѣло со всѣхъ сторонъ; да и самъ иногда понимаешь все вкривь и вкось. А ужь особенно трудно это съ дѣвушкой нервной, боязливой, недовѣрчивой къ собственнымъ сужденіямъ... если, къ тому же, вопросъ касается рѣшительнаго шага. Вообще писать письма не легко; если они слишкомъ серьезны, дѣвушка можетъ подумать, что вы чего-нибудь боитесь, и предпочесть остаться въ прежнихъ отношеніяхъ; если вы слишкомъ веселы и стараетесь ее ободрить, она начинаетъ думать, что нѣтъ уже никакой необходимости принять немедленное рѣшеніе, такъ какъ и безъ того все идетъ хорошо. Гораздо лучше лично свидѣться... На этотъ разъ, Россъ, я, такъ и быть, скажу вамъ... я сдѣлалъ формальное предложеніе, и нисколько не удивлюсь, если мнѣ придется надняхъ выѣхать изъ Лондона и вернуться женатымъ.
-- Дай вамъ Богъ счастья! Теперь я спокоенъ совершенно; вы не дадите этому плуту выманить у себя еще денегъ.
-- За то вотъ это,-- отвѣчалъ Фицджеральдъ, передавая ему второе письмо,-- можетъ, конечно, тоже имѣть вліяніе на мою судьбу.
Россъ пробѣжалъ краткую записку миссъ Четвиндъ.
-- Въ чемъ бы ни заключалось дѣло, оно, навѣрное, важно,-- продолжалъ Фицджеральдъ.-- Миссъ Четвиндъ никогда еще не вызывала меня такимъ образомъ. Быть можетъ, эти дамы тяготятся нашими настоящими отношеніями, находятъ, что это стоитъ имъ слишкомъ дорого или хотятъ пригласить на мое мѣсто кого-нибудь другаго. Ну что-жь? Если такъ, дѣлать нечего. Проживемъ и безъ этого. Не стану же я сокрушаться.
-- Пойдемте-ка пройтись, Фицджеральдъ.
-- Нѣтъ. Я позавтракаю, а потомъ сяду работать. Я пишу статью объ ирландскихъ балладахъ. Изумительно, какъ бодро пишется, когда знаешь, что работа будетъ оплачена.
-- По этой части у меня мало опыта,-- сухо отвѣчалъ Россъ.
Фицджеральдъ пошелъ къ себѣ, насвистывая какую-то пѣсню. Не возможность лишиться главнаго источника дохода смущала его; у него были иныя заботы. Что напишетъ ему Китти? Когда наступитъ для него блаженный день? Повидимому, бодро принялся онъ за статью объ ирландскихъ балладахъ. Шагая, по своему обыкновенію, взадъ и впередъ по комнатѣ, онъ напѣвалъ мелодіи тѣхъ пѣсенъ, которыя постепенно разбиралъ. Но, дойдя до того мѣста, гдѣ авторъ балладъ воспѣвалъ свою бѣдную, милую Китти, работа пошла какъ-то медленнѣе. Случайная ли ассосіація идей, сходство ли именъ, только эти строки писались очень трудно. Еще одна минута, перо было брошено въ сторону, и голова молодаго человѣка безсильно упала на судорожно сжатыя руки...
Зачѣмъ, зачѣмъ Китти въ Килларнэѣ?... Почему она такъ холодна, почему голосъ ея звучитъ такъ странно, чуждо, а не ласково и нѣжно, какъ въ старые, счастливые дни? Не могла же она совсѣмъ забыть Айнишинъ!