Затем я, должно быть, потерял сознание. Я потерял сознание, и незнакомец забрал меня с кладбища, потому что, когда я очнулся, то обнаружил себя лежащим на диване в его доме.
Вокруг виднелись высокие панельные стены, а через потолок крались тени, рождаемые светом канделябра.
Я сел, моргнул, и уставился на склонившегося надо мной незнакомца.
Теперь я мог его рассмотреть, и результат меня удивил. Среднего роста, русоволосый, гладковыбритый, он был одет в неброский деловой костюм. И на первый взгляд производил впечатление вполне обычного человека.
Когда его лицо опустилось ко мне, я сумел рассмотреть его ближе, пытаясь пронзить завесу мнимой нормальности, тщась разглядеть безумие, скрываемое за прозаическим обликом.
Но увидел я нечто гораздо худшее, чем безумие.
Вблизи его лицо злобно светилось отраженным светом. Я разглядел восковую бледность кожи, и, что хуже того, необычные морщины. Всю поверхность лица и горла покрывала паутина крохотных складочек, и когда он улыбался, это походило на ухмылку мумии.
Да, его лицо было бледным и морщинистым; бледным, морщинистым лицом покойника. Только глаза и губы на этом лице выглядели живыми, и они были алыми… слишком алыми. Бледный лик мертвеца с кроваво-красными ртом и глазами.
От него пахло затхлостью.
Все это я запечатлел в своем сознании, прежде чем он начал говорить. Голос его напоминал шелест погребального венка на ветру.
— Вы проснулись? Это хорошо.
— Где я? И кто вы? — я задавал вопросы, страшась получить на них ответ.
И ответ последовал.
— Вы в моем доме. И здесь вы в безопасности. Что же до меня, то я ваш опекун.
— Опекун?
Он улыбнулся. И я увидел его зубы. Никогда прежде мне не доводилось видеть таких зубов, разве что у хищных зверей. Можно ли это было считать ответом?
— Вы сбиты с толку, мой друг. Это вполне понятно. И именно поэтому вам необходим опекун. До тех пор, пока вы не усвоите правила вашей новой жизни, — он кивнул. — Да, Грэхэм Кин. Я стану вас оберегать.
Он похлопал меня по плечу. Даже сквозь ткань я ощущал ледяную тяжесть его мертвенно-бледных пальцев. Как черви, проползли они по моей шее, как белые извивающиеся черви…
— Вам следует успокоиться, — сказал он мне. — Я знаю, это громадное потрясение. Ваше замешательство понятно. Если вы расслабитесь и немного меня послушаете, думаю, я сумею вам все объяснить.
Я обратился в слух.
— Для начала, вы должны признать некоторые очевидные факты. Первый из которых — вы вампир.
— Но…
Он поджал губы, свои чересчур алые губы, и кивнул.
— К сожалению, в этом нет никаких сомнений. Можете ли вы объяснить, как так случилось, что вы восстали из могилы?
— Нет. Я не могу вспомнить. Должно быть, у меня случился приступ каталепсии. Потрясение вызвало частичную потерю памяти. Но она вернется. Все будет в порядке, я не сомневаюсь.
В этих словах было еще меньше смысла, чем в тех, которые рвались из меня при нашей первой встрече.
— Возможно. Но маловероятно, — он вздохнул и продолжил. — Я с легкостью дам вам достаточные доказательства вашего нового положения. Будете ли вы столь любезны, сказать, что вы видите позади себя, Грэхэм Кин?
— Позади меня?
— Да, на стене.
Я посмотрел.
— Я ничего не вижу.
— Именно.
— Но…
— Где ваша тень?
Я посмотрел снова. Тени не было, даже намека. Потом я перевел взгляд на него.
— У вас тоже нет тени, — воскликнул я победоносно. — Что это доказывает?
— Что я вампир, — ответил он просто. — Так же, как и вы.
— Бессмыслица. Какой-то трюк со светом, — усмехнулся я.
— Продолжаете сомневаться? Тогда объясните эту оптическую иллюзию.
Костлявая рука протянула мне какой-то блестящий предмет.
Я взял его. Это было обычное карманное зеркальце.
— Смотрите.
Я посмотрел.
Зеркало выпало из моих пальцев и вдребезги разлетелось об пол.
— Нет отражения! — пробормотал я.
— Вампиры не отражаются, — его голос звучал мягко. Он словно бы разговаривал с ребенком. — Если вы все еще сомневаетесь, — не сдавался он, — я советую пощупать ваш пульс. Попробуйте услышать сердцебиение.
Прислушивались ли вы когда-нибудь к слабому голосу надежды, звучащему внутри вас… зная, что он один может вас спасти? Прислушивались ли вы, и при этом не слышали ничего. Ничего, кроме молчания смерти.
Сверх всяких сомнений, теперь я знал точно. Я был нежитью. Нежитью, которая не отбрасывает тени, не отражается в зеркалах, чье сердце навеки остановилось, но тело продолжает жить — жить, передвигаться и поглощать пищу.
Пища!
Я подумал об алых губах моего компаньона и его острых зубах. Я подумал об огне, пылающем в его взгляде. О пламени голода. Но голода чего?
И как скоро я разделю этот голод с ним?
Он, должно быть, почувствовал мой немой вопрос, потому что снова заговорил.
— Вижу, вы наконец-то убедились, что я говорю правду. Это хорошо. Вам следует принять ваше положение и сделать из него кое-какие выводы. Ибо вам предстоит еще многое усвоить, прежде чем вы предстанете перед ликом грядущих столетий. И для начала я скажу вам, что почти все расхожие предрассудки о нас — ложь.
Его лицо оставалось невозмутимым, с таким выражением можно запросто рассуждать о погоде. Но от отвратительной сути его слов меня пробрала дрожь.
— Считается, что мы не выносим чеснока. Ложь. Говорят также, что мы не можем пересечь бегущую воду. Еще одна выдумка. Ну а россказни о том, что днем мы спим в своих могилах, и вовсе живописный бред. Из всего этого лишь одна единственная вещь является правдой. Запомните ее, потому как она будет очень важна для вашего будущего. Мы должны спать днем и пробуждаться только на закате. На рассвете непреодолимая слабость охватывает нас, и до сумерек мы впадаем в сонную кому. Нам нет нужды спать в гробах — это чистой воды мелодрама, уверяю вас! — но лучше делать это в темном месте и подальше от людских глаз. Я не знаю, почему так происходит, впрочем, о других проявлениях болезни мне известно не больше. Ведь вампиризм — это болезнь, вы должны понимать.
Сказав это, он улыбнулся. Но я не ответил на его улыбку. Вместо этого я застонал.
— Да, болезнь. Заразная, и передающаяся классическим способом, через укус. Как бешенство. Никто вам не скажет, что пробуждает тело после смерти. И почему для поддержания существования становятся необходимыми некоторые новые формы питания. Мне это не известно. Из всего прочего, дневная кома наиболее легко определяемый медицинский феномен. Это что-то вроде аллергии на прямые солнечные лучи. Я интересовался этим вопросом и неплохо его изучил. И в грядущие столетия я намерен предпринять углубленное изучение данной проблемы. И тем самым доказать ценность моего бессмертного существования, и вашего тоже.
Его голос зазвучал жестче. Тонкие пальцы в возбуждении рвали воздух.
— Задумайтесь об этом хотя бы на мгновение, Грэхэм Кин, — прошептал он. — Забудьте свой болезненный суеверный страх и посмотрите в глаза реальности. Представьте, каким вы были до того, как проснулись на закате. Подумайте о том, что вы навсегда бы остались там, внутри этого гроба, без надежды на пробуждение. Мертвый, мертвый до конца дней!
Он тряхнул головой.
— Вы должны быть благодарны вашему новому состоянию за спасение. Оно дало вам новую жизнь, и не на какие-то несколько лет, а на столетия. Возможно — навечно! Подумайте — и будьте благодарны. Теперь вам не нужно умирать. Вам не страшны ни оружие, ни болезни, ни года. Вы бессмертны, и я научу вас, как жить подобно богу!
Он умерил свой пыл.
— Но это потом. Для начала мы должны позаботиться о наших нуждах. Сейчас же будьте внимательны. Я хочу, чтобы вы отбросили все свои предрассудки и выслушали меня. Я расскажу вам то, что необходимо прояснить насчет нашего питания. Это непросто, вы понимаете. Вас не научат этому ни в одной школе. Нет ни курсов, ни книг, которые дали бы вам необходимые сведения. Вам придется научиться всему самому. Всему. Даже такая простая и жизненно необходимая вещь, как укус в шею — дело личного предпочтения. Но давайте разберемся на примере. Сперва вам следует определить классическое триединство: время, место и девушку. Когда будете готовы, притворитесь, что целуете ее. Руки поместите ей под уши. Очень важно держать ее шею ровно и под правильным углом. Не забывайте улыбаться, ничто в вашей внешности не должно выдать ваших намерений. Затем наклоните свою голову. Поцелуйте ее в шею. И если она расслабилась, приготовьтесь и выберете место для укуса. Затем одновременно — слышите, непременно одновременно — поднимите левую руку и закройте ей рот, а правой рукой схватите ее руки и заведите за спину. О шее больше можете не беспокоиться. Все остальное сделают ваши клыки. И вот тогда, и только тогда, на помощь вам придет инстинкт. Он должен придти именно тогда, потому что после все потонет для вас в алой головокружительной дымке насыщения.
Я не мог бы описать интонации, звучащие в его голосе, и бессознательную пантомиму, что сопровождала эти невероятные инструкции. Но я мог сказать, что я увидел в его глазах.
Голод.
— Вставайте, Грэхэм Кин, — прошептал он. — Нам нужно идти.
— Идти? Но куда?
— На ужин, — ответил он мне. — На ужин!