В гостиной полковник (Лука Иванович разглядел, что у него эполеты были без звездочек) уселся около дивана, где поместилась хозяйка, и плотно придвинул к дивану свое кресло. Палаш он уткнул между ног и сейчас же полез в карман рейтуз.
— Вы позволите, — сказал он ей не тоном вопроса, а мимоходом, как вещь, которая сама собою разумеется.
Лука Иванович присел около пианино, по ту сторону овального стола.
— Пожалуйста, — кинула хозяйка полковнику и, точно схватывая начатый разговор, продолжала, — вы меня видели вчера на Невском, только не успели поклониться… как вам нравится мой attelage?..[5]
И потом, спохватившись, она указала рукой на обоих гостей своих и стала называть их:
— M-r Прыжов, m-r … ха-ха-ха!.. вот это хорошо: вашу-то фамилию я вдруг и забыла… только со мной случаются такие вещи, подскажите — шепнула она, шаловливо наклонившись в сторону Луки Ивановича.
— Присыпкин, — отчетливо, но не особенно охотно ответил он и обменялся с военным поклоном.
— А у вас, кажется, новая лошадь? — обернулась хозяйка в сторону полковника.
— Нет, все та же.
— Эта посветлее.
— Как вы называете?
— Подъездок; вы понимаете, вторая лошадь, для простой полковой езды.
— А у вас сколько всех лошадей?
— Вас это интересует?
— Вы знаете, я лошадей люблю больше людей.
— Похвально! Извольте, я пересчитаю: небезызвестный вам парадер, два подъездка и три упряжных лошади.
— Серые в яблоках?.. я их знаю!
— И караковый.
— Рысак?
— С порядочной побежкой.
— Какого завода, Хреновского?
— Нет, Воейковского. Ваши чаленькие тоже, кажется, с побежечкой?
— Только такая возня с моими лошадьми! Я хочу продать их и буду ездить на извозчичьих. Чтобы держать своих лошадей, надо быть мужчиной.
— Не спорю, — подтвердил полковник и дунул на папиросу.
"И долго они этак будут?" — подумал Лука Иванович и еще больше съежился.
— Это прекрасиво, — продолжала хозяйка, — когда по Невскому едут пять-шесть человек в ряд, и все в белых фуражках. А вы не боитесь простудиться в одном сюртуке?
— Привычка!
— Да он, может быть, у вас на пуху?
И она расхохоталась.
— Вот этот самый сюртук, из обыкновенного драпу.
— Не поверю. Уж под ним наверно что-нибудь надето.
— Ну, конечно, — протянул полковник и переставил палаш.
— А кто ехал рядом с вами?
— Корнет Цабернакель.
— Красивый мужчина, кажется?
— Очень хороший мальчик.
"И как им обоим легко", — продолжал Лука Иванович, поглядывая то на нее, то на него.
— Да вы меня на парадере видали, а это — подъездок.
— Хороший? — переспросила хозяйка.
— Прикажете привезти?
— Привезите.
— Видите, как я себя веду? — заметил полковник и двусмысленно улыбнулся.
— Я уж вам давно сказала, что довольна вами.
— Низко кланяюсь.
— Скажите Калупуцкому, отчего он так давно у меня не был?
— Болен.
— Что с ним?
— Не при смерти, успокойтесь… на днях явится…
— Буду ждать.
Полковник докурил папиросу и оправился.
— Сегодня среда, — сказал он и поглядел пристально на хозяйку.
— Среда, — повторила она, играя глазами.
— Помните?
— Помню.
— Так до свидания.
— До свидания.
Он опять чмокнул протянутую ему руку, палаш болтнулся вправо и влево и задел одну шпору. Лениво покачиваясь, стал он выходить из салона и чуть заметно кивнул головой в сторону Луки Ивановича.
Широкая его фигура скрылась за цветной портьерой салона. Лука Иванович поглядел ему вслед, а потом обернулся, и глаза хозяйки встретились с его взглядом.
— Извините, — полушепотом сказала она.
— Почему так? — совершенно искренней нотой спросил Лука Иванович.
— За то, что проскучали.
— Нисколько.
— Так вы наблюдали?
Она подчеркнула последнее слово насмешливым звуком.
— Коли хотите — наблюдал.
— И, конечно, говорили про себя: какова эта барыня? просто ужасно! может с офицерами толковать о каких-то парадерах и подъездках, знает про Хреновский завод и справляется про каких-то корнетов! Ужасно! Не правда ли?
— Нужно и с господами офицерами уметь говорить; я вот, например, плохо умею и этого себе в достоинство не ставлю.
— Да, надо, а то совсем будет плохо… Этот полковник Прыжов… хорошо себя ведет, я его за это люблю… Вы ведь знаете: когда мужчина, который может считать себя видным… ну, и в таком полку служит, начнет за кем-нибудь ухаживать и увидит, что надеяться ему трудно… на успех, он сейчас же разозлится и не может даже продолжать знакомства… А m-r Прыжов — гораздо добрее или умнее, как хотите… Мы с ним и теперь большие друзья.
— Стало быть?.. — не договорил Лука Иванович.
— Он одно время сильно за мной ухаживал… с ним была ужасная скука… Теперь он так, как есть… о лошадях и воообще с ним поболтать можно, а тогда он считал своей обязанностью говорить… сладости…
Она сделала движение, точно опять спохватилась.
— Ах, пожалуйста, m-r Присыпкин, извините меня!.. Я вас заставляю присутствовать при Бог знает каких разговорах… а Елена все нейдет, — уж, поверьте, это она — с умыслом.
— Каким же?
— А вот каким: пускай вы полюбуетесь на всю мою пустоту… Она очень добрая и добродетельная, но с капелькой яда… И милее всего то, что она считает меня совершенно наивной… думает, что я ничего этого не понимаю… Ну, что ж: она этого хотела… и посидите здесь… посмотрите на мой petit lever[6] … Слышите, опять позвонили?
— И этак каждый день? — спросил Лука Иванович.
— Да, когда я бываю дома; до трех часов почти что каждый день.
В передней раздался звук сабли.
— Опять из воинов? — тихо проговорил Лука Иванович.
Он еще не знал, какого тона держаться; но сама хозяйка точно нарочно старалась его сбить с толку.