Часа три спустя въ той же гостиной шестирублеваго номера за столомъ, съ остатками ужина, сидѣла Карцева и рядомъ съ нею молодой мужчина во фракѣ и въ бѣломъ галстукѣ. Свѣчи догорали въ канделябрѣ; вся комната темнѣла по угламъ.
Мужчина -- блондинъ, человѣкъ лѣтъ подъ тридцать, съ изящной, нѣсколько полною фигурой, не похожъ былъ ни на адвоката, ни на отставнаго военнаго. Въ прическѣ, въ тонкихъ усахъ а въ подстриженной на щекахъ бородѣ было что-то отзывающееся жизнью за границей; но сѣрые глаза, очертанія лба, усмѣшка, манера сидѣть -- все это было несомнѣнно русское.
Эта номерная гостиная съ остатками ужина и догорающимъ канделябромъ смотрѣла особымъ кабинетомъ ресторана. И запахъ въ ней стоялъ точно такой же -- смѣсь папироснаго дыма съ испареніями ѣды. Голову Карцевой драпировала кружевная мантилья. Бюстомъ она наклонилась къ столу и положила на него лѣвую руку. На своего гостя смотрѣла она полузакрывъ глаза. Блѣдное ея лицо замѣтно подцвѣтилось румянцемъ нервнаго возбужденія. Она была чрезвычайно хороша въ эту минуту.
Молодой человѣкъ отложилъ папиросу, наклонился къ своей дамѣ и взялъ ее за руку.
-- Кто вы и гдѣ я?-- спросилъ онъ вполголоса, заглядывая ей въ лицо.
Тонъ у него былъ пріятный, не фатовской, говорилъ онъ теноровыми нотами.
-- Угадайте,-- отвѣтила Карцева.
-- Зачѣмъ мнѣ угадывать? Я такъ счастливъ. Мнѣ все кажется, что это сонъ.
Онъ облокотился на столъ и еще продолжительнѣе поглядѣлъ въ лицо Карцевой. Въ его говорѣ было что-то изящное и мягкое. Чувствовалось, что этотъ человѣкъ заботился съ ранней молодости о своей дикціи.
-- Вы допускаете,-- спросила Карцева,-- что могутъ быть такія встрѣчи, знаете, какъ...
-- Какъ въ "Ромео и Юліи"?-- подсказалъ онъ.
-- Да.
Онъ еще придвинулся къ ней и немного опустилъ глаза.
-- И очень допускаю,-- выговорилъ онъ.
-- А были въ вашей жизни такія точно встрѣчи?
-- Совсѣмъ такихъ не было; я не хочу лгать. Разъ въ Италіи... Но тамъ это обошлось маленькимъ увлеченіемъ.
Тутъ онъ оглядѣлъ комнату, бросилъ взглядъ на дверь въ спальню и немного откинулся на спинку дивана.
-- Вы здѣсь въ отелѣ?-- спросилъ онъ.
Въ этомъ вопросѣ было и недоумѣніе, и удовольствіе, какое испытываетъ всякій мужчина, ожидающій развязки.
-- Я пріѣзжая,-- сказала Карцева.-- Я уже это вамъ говорила.
-- Вдова?
И этотъ вопросъ былъ сдѣланъ безъ излишняго заигрыванья.
-- Можетъ-быть... Можетъ-быть,-- выговорила Карцева и опустила голову.
Она помолчала нѣсколько секундъ и сдѣлала движеніе правою рукой.
-- Нѣтъ, послушайте,-- заговорила она,-- мы не такъ съ вами... Видите ли, я не хотѣла бы ошибиться въ васъ. Мнѣ лицо ваше поправилось въ маскарадѣ. Въ васъ есть что-то не такое, какъ во всѣхъ этихъ фрачникахъ. И вотъ оказалось, что вы художникъ, много ѣздили, ищите хорошихъ ощущеній въ жизни, мнѣ съ вами сдѣлалось ужасно легко. Я опять очутилась въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ мнѣ когда-то было славно, молодо... Точно будто бы я годами была знакома съ вами...
-- И я почувствовалъ точно то же,-- искренно добавилъ онъ.
-- Видите, это не спроста. Только позвольте, я уже сразу хочу договориться. Когда я вамъ предложила поѣхать ужинать, скажите, вы не посмотрѣли на это,-- она невольно потупилась,-- ну, какъ бы это сказать по-мужски?
-- Зачѣмъ эти вопросы?-- уклончиво замѣтилъ онъ.
-- Нѣтъ, я хочу, чтобы все было ясно...
Она опять немного остановилась, какъ бы запнулась. Передъ ней мелькнулъ этотъ маскарадъ, куда она поѣхала не на зло своему мужу, а для того, быть-можетъ, чтобъ окончательно поставить ему свою отмѣтку Она не въ первый разъ попадала въ маскарадъ. Въ Петербургѣ года два-три передъ тѣмъ они съ отцомъ проводили часто зимы и она бывала въ маскарадахъ купеческаго собранія. Тутъ въ Москвѣ ей показалось все очень провинціально: много мужчинъ въ сюртукахъ, вмѣсто домино безпрестанно простыя платья, даже цвѣтныя, обтрепанныя мантильи, чадъ отъ кухни и густыя волны дыма въ первой залѣ, гдѣ ужинаютъ. Вотъ она въ большой залѣ съ колоннами. Раздается пѣніе цыганъ, пары ходятъ вяло внизу. Ей даже сдѣлалось немного досадно на себя, что она поѣхала сюда. Въ одной изъ гостиныхъ, гдѣ было больше народа, на диванѣ, покрытомъ грязноватымъ холщовымъ чахломъ, въ углу, она тотчасъ же отыскала глазами мужа, въ очень живомъ разговорѣ съ маской. Эта маска была не похожа на другихъ,-- въ бѣломъ атласномъ, дорогомъ домино, плотно укутанная въ бѣлую же кружевную мантилью, съ огромнымъ вѣеромъ и множествомъ браслетъ. Она прошла мимо нихъ два-три раза и схватила нѣсколько фразъ изъ разговора: маска была француженка; ея картавый и сиповатый голосъ рѣзко отдѣлялся отъ общаго гула. Карцевъ сидѣлъ къ ней близко и держалъ за обѣ руки; его правый бакенбардъ касался даже ея плеча.
Не ревность почувствовала она, но гадливость: никогда еще она не видѣла на его чиновничьемъ, статсъ-секретарскомъ лицѣ этихъ линій высушеннаго сатира. Такой онъ будетъ вѣроятной тогда, когда станетъ требовать отъ нея супружескихъ ласкъ. Даже дрожь пробрала ее. И вопросъ, заданный ей нянькой Марьей, сталъ передъ ней еще безпощаднѣе. Зачѣмъ она шла за этого противнаго, долгоногаго, пошлаго каррьериста, мѣтящаго въ министры?... И должна была отвѣтить себѣ, что и въ ней копошился червякъ тщеславія... Любви, страсти она не знала. Было нѣсколько увлеченій, въ томъ числѣ и тѣмъ итальянцемъ, что вспоминала Марья. Надоѣло это мельканіе жениховъ, всякихъ ухаживателей военныхъ и штатскихъ -- у себя въ деревнѣ, въ Петербургѣ, на водахъ, на морскомъ берегу. Себя она чувствовала личностью почти съ мужскимъ характеромъ. Что же такъ прозябать, дожидаться той минуты, когда старою дѣвой начнешь играть въ благотворительность или ударишься въ какую-нибудь душевную блажь?... А этотъ каррьеристъ показался какъ разъ такимъ человѣкомъ, на котораго можно опереться и дѣлать общественное дѣло. Да, вотъ какой былъ главный мотивъ... Марья опять догадалась своимъ немудрымъ чутьемъ... Быть женой сановника, имѣть вліятельный сезонъ, направлять, играть роль не для пустаго чванства, а дѣйствительную роль... И этакъ было бы все лучше, чѣмъ метаться и прозябать изо дня въ день, а потомъ кончить тѣмъ, что кинуться на шею какому-нибудь итальянскому натурщику или заѣзжему спириту.
Ходить по этимъ плохо освѣщеннымъ гостинымъ, сталкиваться съ ужасными масками и "кавалерами", похожими на артельщиковъ, дѣлалось томительнымъ. Она выбрала перваго встрѣтившагося ей мущину съ другой внѣшностью, чѣмъ всѣ остальные, взяла его подъ руку и прямо заговорила съ нимъ хотя и на ты, по-маскарадному, но какъ со старымъ знакомымъ. Онъ отвѣчалъ ей въ тонъ. Она узнала, что его фамилія Парашинъ, что онъ учился въ университетѣ, что у него хорошія средства и съ дѣтства отецъ привилъ ему вкусы художника. Годами жилъ онъ въ Италіи, хорошо знаетъ Испанію, серьезно изучилъ не однѣ галлереи, но и всѣ частныя художественныя богатства. Ей сразу понравились его голосъ, мягкость тона, эти московскіе пѣвучіе звуки, воспитанность и какой-то оттѣнокъ всей бесѣды, говорящій, что этотъ любитель искусства ищетъ въ жизни не того, о чемъ толкуютъ другіе... Ей показалось, что такой человѣкъ пойметъ всякій душевный мотивъ.