До обеда. — Воскресенье
Ариша знает все! Я вернулась с третьей субботы в пятом часу. Было выпито солидно. Звоню. Она меня встречает, как всегда, со свечой в руках, взглянула и опустила глаза.
Я прошла мимо в спальню и только там сняла свою шубку.
— Матушка Марья Михайловна, — заговорила она вдруг, и голос ее задрожал, — что вы изволите с собой делать!
Она поставила свечку на стол — вдруг опустилась предо мной на колени и заплакала.
Я тоже присела и смотрела на нее в каком-то оцепенении: так меня это поразило!
— Губите вы себя, матушка, губите!
Она уже не плакала, а рыдала и держала меня за обе руки, целуя их и наклоняясь головой над моими коленами.
Я спохватилась наконец, немножко оттолкнула ее и привстала.
— Что с тобой, Ариша? Ты с ума сошла!
Она поднялась и, верно, испугалась своей смелости. Бледная-пребледная стояла она передо мной, не говоря ни слова.
— Чего ты боишься за меня? Что я поздно ложусь спать? — говорила я, чувствуя, что щеки у меня ужасно горят от шампанского.
— Нет-с, не то-с, — прошептала Ариша.
— Так что же? Тебе, видно, скучно меня дожидаться. Не жди. У меня есть ключ от двери. Я могу одна раздеться.
— Не буду-с, не буду, — говорила она, дрожа всем телом.
— Ну, раздень меня, глупая!