В те времена, когда общество не распадалось на борющиеся классы, а было едино в своей организации, — единой была и его культура.
Среди родовой общины господствует одинаковое мировоззрение, одинаковое мирочувствование, одни и те же нравственные понятия у всех ее членов, от ее руководителя-патриарха до усыновленных ею пленников-«рабов».
Феодальная система, в ее чистом виде, заключала в себе разделение людей на сословия — властвующих и подвластных, но еще не знала борьбы между ними. И здесь культура остается едина, но в ней намечается внутренняя двойственность. Религия одна и та же, но некоторые части ее учения составляют «тайну» духовного сословия, и недоступны остальным членам общества, которым, однако, и в голову не приходит сомневаться в истине и глубоком значении этой «тайны». Обычаи, нравственные понятия тоже в равной мере признаются всеми без различия сословий, — но сами делают различия между ними. То, что допустимо и нравственно для феодала, недопустимо и безнравственно для вассала-крестьянина, а также и наоборот. Для одного добродетелью является гордость, а для другого — смирение; первый имеет право быть распущенным, но был бы навеки опозорен малейшим проявлением трусости; второй не обязан быть бесстрашным, но не должен уклоняться на стезю разврата, и т. д. Тут вовсе нет двух моралей, господской и рабьей, а есть одна, господско-рабская мораль, в силу которой подчиненный в своем властителе уважает то, что счел бы для себя гнусным, а властитель признает нормальным для своего подчиненного то, чего никогда не подумал бы дозволить себе самому.
В обществе новейшем, классовом, царствует уже не простое разделение, а борьба; единства культуры нет, и быть не может. Каждому классу свойственно иное миропонимание, чем другим классам, иная оценка и нормы человеческого поведения, Те самые религиозные верования, которые для захолустного крестьянина представляют незыблемую и священную истину, для просвещенно-либерального буржуа представляют не более как жалкий предрассудок; те нравственные понятия, на которых основывает свое социальное поведение крепостник-помещик, — вреднейший пережиток прошлого с точки зрения сознательного рабочего. Даже единство национального языка, внешним образом связывающее различные классы, в значительной мере является иллюзией: не говоря уже о том, что самый лексикон различных слоев общества далеко не вполне совпадает, одни и те же слова для людей разных классов выражают различное содержание, потому что различен их опыт и жизненные тенденции, с которыми они к нему подходят. Что может быть поучительнее в этом отношении, чем тот смысл, который вкладывают в слова «свобода» и «порядок» с одной стороны капиталист, считающий стачку грубым нарушением обоих этих принципов, с другой стороны — его рабочий, устраивающий стачку как раз для того, чтобы получить больше свободы и внести в жизнь больше порядка?
И при этом различные культуры не просто существуют рядом, каждая в своей сфере, среди своего класса; нет, они противостоят друг другу, как непримиримо-враждебные силы, каждая стремится вытеснить остальные, признавая только себя истиной, а прочие — ложью. Круг влияния каждой из них меньше и больше того класса, который ее создает; господство и упадок этого класса отражаются в господстве и упадке его культурного влияния на все общество. Так, в эпоху подъема буржуазии, тот строй мысли и чувства, который в ней развивался, подчинил себе значительную часть прежней феодальной аристократии; а затем рабочий класс долгое время воспитывался в нем, и теперь не без труда стряхивает последние его остатки. Культурно-классовая борьба ведется не только между различными классами, но и внутри их.
Очевидно, что для нашего, капиталистического общества вопрос о культурных задачах времени не может быть поставлен иначе, как по отношению к определенному классу или классам. Всякая попытка исследовать его на иных основах была бы неизбежно бесплодной.