ТѢ ЖЪ и МИДАСЪ.[Послѣдній съ долгими ослиными ушами.]

МИДАСЪ[подслушавъ послѣднія слова]

Ужъ какъ же ето было весело! и ги-ги-ги-ги-го-го-го-го.[всѣ четверо хохочутъ долго.]

АРІЯ

МИДАСЪ.

Ужъ какъ же было то смѣшно!

и ги-ги-ги-го-го-го-го.

МОМЪ, СИЛЕНЪ, БАХУСЪ.

Ужъ какъ смѣялись мы тогда!

ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха -ха.

МИДАСЪ. МОМЪ, СИЛ. БАХ.

[всѣ вмѣстѣ]

Ужъ какъ же было то смѣшно!          Ужъ какъ см ѣялись мы тогда!

и ги ги ги, го го го го!                    ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха -ха.

СИЛЕНЪ.

Мидасъ! садись, наливай бакалъ, да пей да пой[между тѣмъ какъ Мидасъ піотъ, другіе вновь зачинаютъ пѣть застольную пѣсню; Мидасъ пристаетъ тутъ же, и нескладнымъ голосомъ всѣхъ замѣшиваетъ. Момъ и Бахусъ трясутъ головами съ досадою, и всѣ вдругъ унимаются.]

МИДАСЪ.

У васъ очень весело: что у васъ праздникъ что ли?

БАХУСЪ.

Праздновали бы мы лутче, когда бы Душинька была веселѣе: да то худо, что она загрустилась.

МИДАСЪ.

Вотъ тебѣ хлопоты, что Душинька загрустилась! а мнѣ что до тово нужды? было-бы мнѣ хорошо да весело.

МОМЪ.

Повѣрь мнѣ, Мидасъ, что ни кто одинъ собою щастливъ не бываешь; благополучіе наше всегда другъ отъ друга мы заимствуемъ.

[Силенъ и Бахусъ между разговорами Мома съ Мидасомъ часто наливаютъ и пьютъ. Силенъ по временамъ затягиваетъ пѣсню піянымъ голосомъ.]

МИДАСЪ.

Я не тѣшить еіо сюда явился; а лутче было бы, для политическихъ резоновъ и благоприличностей между богами, когда бы - -

МОМЪ[перерывая].

Когда бы Мидасъ объ нихъ не разсуждалъ, было бы гораздо благоприличнѣе. Да кто тебя вмѣшалъ въ разборъ резоновъ и благоприличностей?

МИДАСЪ.

Я самъ вмѣшался.

МОМЪ.

Показать, что ты судишь о томъ криво.

МИДАСЪ.

Я вѣть не одинъ моево мнѣнія.

МОМЪ.

То есть, множествомъ легковѣрныхъ головъ хочешь прикрыть стыдъ твоихъ бредней, какъ будто сто иль тысяча бредней могутъ составить что нибудь разсудительное. Да что тебѣ Душинька сдѣлала?

МИДАСЪ.

Разумѣю я, какъ она говорила съ насмѣшкою о глупыхъ и худыхъ обычаяхъ.

МОМЪ.

То есть ты думаешь, что она не могла говорить о глупыхъ обычаяхъ кромѣ какъ о твоихъ. Вѣрь мнѣ, что ихъ на свѣтѣ много. А естьли бы и подлинно о твоихъ говорила, вѣрь, что всѣ другіе говорили объ нихъ больше.

МИДАСЪ.

Пускай другіе говорятъ, да она не должна ни кому доносить объ моихъ обычаяхъ.

МОМЪ.

Пустое говоришь. Нынѣ боги и смертные всѣ такъ свободны и откровенны, что никому ни чево доносить не остается. Каждый самъ ремесло свое выказываетъ. Душинька разсуждаетъ объ обычаяхъ съ тѣми, кто объ нихъ разсуждать любитъ, а такимъ только, а не другимъ она охотно сообщаетъ свои разсужденія, ни кому вреда не дѣлая.

МИДАСЪ.

Да она уже и тѣмъ безпокойна, что за нее вступаются.

МОМЪ.

"Она и сама за себя первая вступится. Каждый имѣетъ свою свободу. Ты беріошь себѣ волю осуждать другихъ неправильно, а они пользуются волею то примѣтить.

МИДАСЪ

Да, да! дайка ей здѣсь всякую волю! увидишь - - -

МОМЪ.

По чему тебѣ такъ страшна ей" воля? и кто тебѣ такой вздоръ сказывалъ, что она всякую волю здѣсь брать хочетъ?

МИДАСЪ.

Есть люди, которые то смекнули.

МОМЪ.

Разумѣю что есть люди, которые бреднями и ложными страхами легко наполняютъ себѣ и другимъ головы.

МИДАСЪ

Каковожъ намъ сносить, корда почитаютъ насъ бредней слагателями?

МОМЪ.

Отъ васъ зависитъ не слагать бредней, тогда ни кто и не будетъ почитать васъ бредней слагателями.

МИДАСЪ.

Да это всіо она выводитъ; что ты говоришь, ето она и что ты думаешь, ето всіо она.

МОМЪ.

Чтожъ бы ты думалъ съ нею сдѣлать надобно?

МИДАСЪ.

Сурово поступишь, жалко; а довольно не сообщаться съ нею, не приписывать ей ни передъ кѣмъ достоинства, не смотрѣть ни на какія ее желанія и нужды; и по томъ - -- еіо ни чѣмъ баловать не надобно.

МОМЪ.

То есть, что ты стыдясь показать надъ нею низкое жестокосердіе, у великодушно опредѣляешь ее къ ничтожности, и оставляешь ей въ награду общее презрѣніе?

МИДАСЪ.

А что она за высочайшая рѣдкость въ свѣтѣ?

МОМЪ.

Не будучи высочайшею рѣдкостью, наряду съ другими каждый имѣетъ какое ни будь принадлежащее ему право.

МИДАСЪ.

Такъ толкуешь, какъ будто ты съ Амуромъ вмѣстѣ влюбліонъ въ нее безъ памяти.

МОМЪ.

А ты такъ толкуешь, какъ будто кто ни будь на смѣхъ вложилъ тебѣ въ голову объ ней самыя странныя понятія. Да говаривалъ ли ты когда нибудь съ Душинькою?

МИДАСЪ.

И не желалъ говорить съ нею.

МОМЪ.

По крайней мѣрѣ видалъ ли ты еіо?

МИДАСЪ.

Что въ томъ нужды, что видалъ или не видалъ? я еіо знаю.

МОМЪ.

Да по чемужъ ты еіо знаешь?

МИДАСЪ[вынимая изъ кармана портретъ.]

А вотъ портретъ еіо мнѣ дали.[Показываетъ портретъ съ ослиными ушами.] Посмотри самъ хороша ли? и подписано портретъ Душинькинъ.

МОГЪ.

Мидасъ, Мидасъ! по этому портрету ты самъ Душенька, ето твой портретъ.[Даетъ посмотрѣть Силану.] Посмотрите ха-ха-ха-ха.

БАХУСЪ.

Ето ево портретъ, и уши точь въ точь ха-ха-ха-ха.

СИЛЕНЪ.

Кто ни будь тебя дурачилъ, и на смѣхъ дурацкой портретъ далъ тебѣ вмѣсто портрета Душинькина - - ха-ха-ха-ха.

МИДАСЪ.

Ба! ба! ба! ба! то не Душинькинъ портретъ, надо мною подшутили.

МОМЪ, БАХУСЪ, СИЛЕНЪ,[вмѣстѣ.]

Точно, точно подшутили ха-ха-ха-ха.[всѣ трое хахочутъ.]

АРІЯ.

Ба! ба! ба! ба! подшутили:

То не Душинькинъ портретъ.

МОМЪ, БАХУСЪ, СИЛЕНЪ,[вмѣстѣ.]

Точно точно подшутили,

То не Душинькинъ портретъ.

МИДАСЪ.

И насмѣхъ меня взмутили.

У меня съ ней ссоры нѣтъ.

МОМЪ, БАХУСЪ, СИЛЕНЪ,[вмѣстѣ.]

И на смѣхъ тебя взмутили,

У меня съ ней ссоры нѣтъ.

МИДАСЪ,

МОМЪ, БАХ. СИЛ.

[всѣ вмѣстѣ]

Ба! ба! ба! ба! подшутили,

То не душинькинъ портретъ.

И на смѣхъ меня взмутили,

У меня съ ней ссоры нѣтъ.

Точно точно подшутили,

То, не Душинькинъ портретъ;

И на смѣхъ тебя взмутили,

И тебѣ съ ней ссоры нѣтъ.

МОМЪ.

Что бъ ты вѣдалъ объ Душинькѣ, я тебѣ прочту надпись къ ее портрету.

[Вынимаетъ изъ кармана и читаетъ.]

Во всѣхъ ты Душинька нарядахъ хороша

Пастушкоюль сидишь ты возлѣ шалаша,

По образулъ какой Царицы ты одѣта,

Вездѣ ты Душннька, чудо свѣта.

И только ты одна прекраснѣе портрета.

МИДАСЪ.

А слыхалъ что добродушіе такъ описываютъ, не ужъ то Душинька тоже что добродушіе?

МОМЪ.

Не знаю; только знаю, что Амуръ любятъ Душиньку не меньше какъ и добродушіе.

МИДАСЪ.

А! а! Ну такъ выпьемъ по бакалу, да заправду подумаемъ чѣмъ развеселить Душиньку.

БАХУСЪ.

Всѣ мы поохмелѣли - - - лутче намъ - - - проспаться, и въ трезвомъ умѣ посовѣтовать.

СИЛЕНЪ.

А я такъ безъ вина не могу порядочно мыслить: мнѣ-то какъ же-быть?

МОМЪ.

Да и намъ какъ же быть? мы пьяные не можемъ порядочно мыслить.

МИДАСЪ.

А всево покойнѣе ни пьянымъ ни трезвымъ не мыслить.

МОМЪ.

Какъ же согласить васъ можно? иной любитъ мыслить пьяной, другой любитъ мыслить трезвой, а третій никогда не любитъ мыслить.

АРІЯ.

[Всѣ четверо] Что же дѣлать? какъ же быть?

БАХУСЪ.

Напились не осторожно.

Пьянымъ мыслить не возможно.

[Всѣ четверо] Что же дѣлать? какъ же быть?

СИЛЕНЪ.

Я люблю вино не ложно.

Трезвымъ быть мнѣ не возможно.

[Всѣ четверо] Что же дѣлать? какъ же быть?

МИДАСЪ.

Выпьемъ выпьемъ не отложно,

Всіо равно и всіо возможно.

[Всѣ четверо] Что же дѣлать? какъ же быть?

МОМЪ.

Напились не осторожно.

Какъ же мыслить намъ возможно?

Кто насъ можетъ согласить?

[Всѣ четверо] Что же дѣлать? какъ же быть?

Что же дѣлать? какъ же быть?

МОМЪ.

А! вотъ Амуръ. Онъ лутче рѣшитъ споръ нашъ.

[встаютъ, и столъ изчезаетъ.]