Знакомство с западноевропейским миром, разумеется, не могло делать всех попадавших за границу русских людей учеными специалистами, но оно, по крайней мере, возбуждало в русском обществе интерес к науке и уважение к ней. Реформа Петра выбросила за границу множество русской молодежи ради обязательного чисто практического обучения. В 1697 году были отправлены по распоряжению Петра в Италию, Англию и Голландию 67 стольников, молодых людей, из тогдашней придворной знати для обучения навигацкой науке; при каждом из них для такого же обучения отправлялось по одному солдату из простых служилых людей, которых эти знатные стольники должны были обучить там на свой счет. Вскоре после этой партии навигаторов за границу выехало многолюдное великое посольство в составе нескольких сот человек, в котором и сам Петр в окружении близкой к нему молодежи, "волонтеров", добровольно пожелавших учиться кораблестроению, принял участие под именем Петра Михайлова. И впоследствии целыми партиями высылались русские молодые люди за границу для изучения навигации, медицины, юриспруденции, иностранных языков и разных наук. Во второй половине Северной войны несколько частей русской армии действуют на германской территории. Можно без преувеличения сказать, что не было ни одной сколько-нибудь знатной фамилии в русском обществе, хоть один из членов которой не побывал бы тогда за границей и не повидал бы западноевропейских порядков. Западная Европа не осталась без воздействия на хлынувшую в нее русскую молодежь. Сохранились памятники, позволяющие судить о тех настроениях, которые переживались попадавшими тогда на Запад, по большей части, невольными русскими путешественниками, и о тех впечатлениях, которые были ими испытаны. Это записки и дневники, оставшиеся от некоторых из них; по ним и можно судить о переживаниях их авторов. Поражала прежде всего внешность, вид европейских городов, каменные дома, столь непривычные для русского глаза, привыкшего к деревянным постройкам, величественные общественные здания. Первые мимолетные впечатления сменялись при более продолжительном знакомстве с Западом дальнейшими более пристальными наблюдениями; внимание привлекали к себе черты западноевропейского быта, отличные от домашних: чистота, порядок и благоустройство в городах, вежливость и обходительность жителей; затем разные "плезиры" западноевропейской жизни, неведомые на родине: для простых навигаторов -- театральные зрелища, кофейные дома и австерии, для нашего дипломатического персонала, кроме того, еще "ассамблеи" и "фестины" в тех аристократических домах, куда им случалось попадать. Конечно, весьма многие и, может быть, большинство кроме этих внешних сторон западноевропейской жизни и, в особенности, удовольствий и развлечений, до которых они оказались очень падки, ничего другого и не заметили и вернулись домой, мало что усвоив и приобретя кроме, может быть, иностранных слов и привычки к западноевропейскому платью. Но некоторые были наблюдательнее, вникали в новую обстановку шире и глубже, интересовались общественным укладом, нравами, положением женщины, политическим порядком. Среди этих явлений от зоркого и наблюдательного русского глаза не могло ускользнуть то положение, какое в западноевропейской жизни занимала наука, значение, какое ей придавали, средства, которые на нее жертвовали. Университеты, академии, музеи, ученые общества, все это начинает входить в круг внимания и возбуждать интерес. Неизвестный, знатный путешественник, выехавший за границу во время пребывания там великого посольства, оставил после себя записную книжку, из которой видно, какие учреждения он за границей посещал и чем интересовался. Естественно-исторические музеи привлекали, как будто, его особенное внимание. Он также, может быть, даже вместе с царем побывал в анатомическом кабинете доктора Рюйша и, как гласит запись в книжке: "Видел у доктора анатомии кости, жилы, мозг человеческий, телеса младенческие, и как зачинается во чреве и родится... видел пятьдесят телес младенческих в спиртусах от многих лет нетленны" и т.д. Посетив заседание какого-то ученого общества, он записывает, что "был, где собираются дважды на неделе ученые люди и диспутуют промежду собою о разных вещах богословских и философских"*. Князь Борис Иванович Куракин, видный дипломат эпохи Петра и писатель, при проезде через Кенигсберг, описывая город, отмечает: "Академия велика, бывает студентов человек 1000". Видимо, университеты его особенно интересуют, и он, приводя сведения о городе Галле (Halle), сравнивает его университет с Лейпцигским. "Галле -- город не меньше Лейпцига, только строением хуже, короля прусского, в котором Академия наук. Сказывают, будто ныне лучше Лейпцига стала, только, как я могу видеть, сподеваюся, не так, для того, что студентов и половины нет пред Лейпцигом". Начав рассуждать о преимуществах Лейпцигского университета перед Галльским и оспаривая противоположное мнение, Куракин заканчивает это рассуждение восклицанием: "А наилучшие академии в Праге, и наук всех больше и справедливее!" Значит, он думал о высшей школе, интересовался ею, справлялся и сравнивал. Курбатов, дворецкий боярина Б.П. Шереметева, побывавший с своим боярином за границей, по возвращении домой выдвинувшийся известным проектом введения гербовой бумаги, пожалованный за этот проект в дьяки Оружейной палаты, позже обер-инспектор Ратуши и, наконец, архангельский вице-губернатор, интересуется статистикой университетов в Европе и приводит неизвестно откуда почерпнутые следующие их цифры: "В иностранных христианских государствах не точию школы многие содержатся, но и академии, а именно о академиях пишут: в Гишпании -- 17, в Италии -- 13, во Франции -- 9, в Германии вышней -- 29, в Германии нижней -- 3". Этот интерес к науке стал тогда же при Петре давать результаты. В 1697 году в Венецию в числе прочих навигаторов был послан стольник кн. Дмитрий Михайлович Голицын, будущий верховник. По возвращении он занимал виднейшие посты на государственной службе. Это был магнат, проникнутый глубоким уважением к науке и старавшийся о ее распространении в России. Будучи киевским генерал-губернатором, он оказывал большое внимание Киевской академии, приглашая к себе ее студентов, и заказывал им переводы иностранных сочинений. Он собрал у себя в подмосковной вотчине селе Архангельском огромную по тому времени библиотеку, в которой считалось до 6000 томов и в которой находилось немало русских рукописей исторического и литературного содержания: летописей, хронографов, сборников и т.д., а также в подлинниках и переводах были представлены произведения западноевропейских мыслителей: Макиавелли, Гроция, Локка, Пуффендорфа, Томазия и др.

______________________

* Веневитинов М.Л. Русские в Голландии: Великое посольство 1697 -- 1698 г. М., 1897. Прил. IV; Пекарский П.П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. I. С. 149.

Всего сильнее и ярче сознание пользы и значения науки сказывается в проявляемом русскими людьми стремлении перенести западноевропейские науки в Россию и создать здесь такие же научные учреждения, с какими русские наблюдатели знакомились тогда за границей. Виденное на Западе возбуждало интерес, который не замыкался только в пассивном внимании, а порождал активное стремление приобщиться к знанию, принять деятельное участие в его достижении наряду с культурными народами. Стремление к распространению грамотности и к учреждению школ издавна было заметно в русском народе, оно всегда было ему присуще, начиная со времени Ярослава Мудрого, заводившего школы и распространявшего грамотность. Вопрос этот подымался при Грозном и при Борисе Годунове, замышлявшем основать университет в Москве и посылавшем молодых людей за границу. Наконец, в 1685 году в Москве учреждена была и первая высшая школа, по проекту -- род университета, в действительности богословско-философское училищу -- Славяно-греко-латинская академия братьев Лихудов. Вспоминая деятелей просвещения и людей, обнаруживавших стремление к науке в эпоху Петра, следует отметить также ту особую струю гуманитарного просвещения, которая шла в русское общество с юго-запада из Киевской академии и которая стала особенно сильно давать себя знать после присоединения Киева к Московскому государству по Андрусовскому перемирию 1667 года. При Петре целый ряд архиерейских кафедр был занят воспитанниками Киевской академии, широко образованными по своему времени людьми, которые помимо своих непосредственных церковных обязанностей, развивали самую разнообразную деятельность, были основателями училищ, публицистами-проповедниками и политическими писателями, переводчиками западноевропейской литературы и ревностными распространителями просвещения. Таковы: Дмитрий Ростовский, Феофан Прокопович, Стефан Яворский, Гавриил Бужинский, Феофилакт Лопатинский. При всей схоластичности пройденной ими школы, эти воспитанники Киевской академии несли с собою в русское общество знание классических языков, идеи современной им западноевропейской философии и знакомили это общество с западноевропейскими мыслителями и писателями, между прочим, переводя их произведения на русский язык. Так, Гавриил Бужинский по поручению Петра переводил "Эразмовы дружеские разговоры" (Colloquia familiaria), "Введение в историю европейскую через Самуила Пуффендорфа на немецком языке сложенное" (СПб., 1718), того же Пуффендорфа "О должностях человека и гражданина по закону естественному" (СПб., 1724) и др. К этим малорусским именам присоединим и великоросса Иова Новгородского, основателя школ в Новгороде и Новгородской епархии, давшего у себя приют удаленным из Москвы ученым грекам братьям Лихудам, поставившим новгородскую школу Иова на уровень высшего учебного заведения.

Но в русском обществе при Петре под влиянием знакомства с Западом проявилось стремление насаждать в России математические, естественные, а также юридические и вообще гуманитарные науки светского направления и создавать научные учреждения западноевропейского типа. Увлеченная решением задачи о перенесении наук в Россию молодая мысль отличается смелым полетом и создает проекты, поражающие широтою размаха, с которыми и выступает перед преобразователем. Иногда она решает дело быстро и одним приемом. Сын дьяка Никиты Моисеевича Зотова, учителя Петра Великого, Конон Зотов, проживавший в Париже по разным поручениям, советует Петру устроить брак царевича Алексея с французской принцессой в тех видах, что через эту принцессу царь мог бы все науки перенести в Россию. Построения этих проектов -- грандиозны. Вот, например, проект того же названного нами выше Курбатова, бывшего дворецкого боярина Шереметева. Курбатов пишет записку о необходимости устройства в государстве особого органа, поставленного над Сенатом, которому он дает название Кабинет-коллегиума. В круг обязанностей этого верховного учреждения он вводит "наряд и старание усердное о учинении в государстве, а именно в Санкт-Петербурге и в Москве академий свободных разных наук", также и "о приуготовлении библиотек". Для вящего воздействия это положение в проекте мотивируется соображениями славы русского монарха и пользы, какая проистекает для государства от наук. Российский монарх, пишет он, уже так много сделавший для смягчения и улучшения нравов своего народа, прославившийся "во многом добром переполировании российского народа, наипаче прославится в расширении богоугодных наук и во всенародном оных обучении, из которого обучения израстает людей много премудрых, достойных мудрого правления государственного, воины и вожди преславные". От наук исходит правда, любовь к отечеству, истребление злых нравов и насаждение истины. Для еще большего подкрепления силы своих рассуждений Курбатов ссылается на исторические примеры, на прежних христианских монархов, каковы Константин Великий, Юстиниан, Карлус Великий, и на языческих цесарей, как Александр Великий, Юлий, Август, "которые имели великое рачение о размножении наук, ученых в великой милости и любви имели и за это от историков и географов, описывавших их дела, посмертную славу восприяли".

Быть может, наибольшею широтою и смелостью замысла отличается проект насаждения наук в России, с которым выступил один из молодых сотрудников Петра Федор Салтыков, проживавший в Англии, куда он был послан с поручением закупить корабли. Проекты Салтыкова вообще были необыкновенно широки и разносторонни; они касались решительно всех областей русской государственной и общественной жизни, и во всех этих областях он предлагал перестроить русскую жизнь по иностранным, преимущественно английским образцам. В частности же, что касается наук в России, он проектирует ни много ни мало, как устроить в каждой из восьми тогдашних губерний по академии и при этих академиях библиотеки наподобие оксфордских и кембриджских. Он идет даже, пожалуй, и дальше английских образцов, предлагает также устройство и женского образования, чего тогда еще в Англии не было, желает в каждой губернии учредить женские училища, воспользоваться для этих училищ зданиями и средствами женских монастырей. Если бы все это было сделано, тогда, высказывает уверенность Салтыков, "мы по сему образу сравняемся в краткое время во всех свободных науках со всеми лучшими европейскими государствами".