Дул морозный ветерок. Пахло острым, крепким запахом зимы и дымом.
Палисадник перед домом Вахромеевых запорошило первым снегом. Внизу, между деревьями, за ночь обросшими сединой, и на дорожке, ведущей от крыльца, покоились волнистые белые ризы, еще не тронутые шагами. За белой сетью тяжелых от снега ветвей старый дом, весь в лишаях от облупившейся штукатурки, стоял темной массой и казался нежилым. Под снежной шапкой, нахлобученной на крышу, тусклые стекла окон, не давая отражений, поглощали едва брезжащий свет и оставались темными и мертвыми.
У ворот, разгребая снег, работал Яков. Его широкая деревянная лопата шуршала, стучала, скрежетала в снегу и каждый ее удар повторяло где-то вблизи скучное городское эхо.
Вышел с лопатой и куманинский дворник, долговязый парень с нескладным телом, похожим на гроб. Подошел поближе и стал глядеть, позевывая, как разлетался снег с лопаты деда. Самому ему, видимо, не охота была начинать. Взглянул на небо и опять на лопату.
-- Ишь намело, -- сипло проворчал он. -- А к вечеру опять насыпет. Эвона, туча какая налезла. Даром только убирать.
-- А для порядку, сынок, -- усмехнулся Яков. -- Вот человек, скажем, в снегу вязнет, не имеет ходу настоящего и сердится, а Богу, думаешь, это приятно? А то, бывает, телега утопла в грязи, а лошадь не может вывезти, силу теряет; человек ее заругает и кнутом сечет. Все нехорошо выходит, а Господь порядок любит. Например, дерево заболело или даже пустяковина какая-нибудь случилась: сор лежит во дворе не убран или водовоз колесом ворота испортил, Ему, Господу, все это огорчительно и неприятно. Ему требуется, чтобы все душу радовало. Вот и выйдет, убрали мы снежок, а глядишь, Богу послужили.
Парень усмехнулся
-- Чудно.
-- Все на свете чудно, сынок, когда поглядишь хорошенько. Вот туча идет, отчего не падает? Солнышко в небе подымется, а отчего это ему навстречу душа радуется? Этого никто не может знать, это -- дело Божье.
В сумрачной высоте дрогнул темно-синий купол Никольской церкви. С розовой колокольни сорвалась огромная звенящая чаша; свалилась вниз, разбилась с гулом и, содрогаясь, распласталась по переулку. Звон покатился по снегу, повис на белых деревьях, отдался нежной дрожью в равнодушных до сих пор стеклах вахромеевского особняка, укрыл ближние и дальние улицы и переулки и пустынные дворы.
Звонили к ранней обедне.
Яков снял картуз, куманинский дворник сволок с головы мохнатую шапку. Оба долго крестились, переживая знакомую утреннюю радость.
Никольской церкви издали тонким звоном ответила церковь Троицы, а за ней загудело у Ермолая и у храма Введения.
Весь город запел.
Продолжая креститься, старик надел картуз и взялся за лопату.
-- Хорошо звонят, -- спустя много времени сказал он тихо и умиротворенно. -- Вот тоже Божий порядок, чтобы утром во всех церквах благовестить.
Источник текста: "Русская мысль" No 1-2, 1917 г.