"Опростившіеся".
Побывавъ у менонитовъ, я возвращался обратно въ Самару; мой путь снова лежалъ чрезъ поселокъ панковъ. Не доѣзжая до него, на станицѣ Красные-Дворы, я встрѣтился на въѣзжей съ однимъ изъ мѣстныхъ земцевъ, г. X., спѣшившимъ въ Самару на какое-то экстренное земское собраніе.
X. извѣстенъ въ средѣ мѣстнаго общества какъ знатокъ края и присяжный говорунъ на всякаго рода оппозиціонныхъ собраніяхъ. Родъ его считался однимъ изъ самыхъ старинныхъ и почетныхъ родовъ самарскаго дворянства. Но въ послѣднее время весьма упорно держится слухъ, что огромное, нѣкогда цвѣтущее, прекрасное имѣніе его пришло въ окончательное разстройство; ходятъ слухи о залогахъ, перезалогахъ, долгахъ, векселяхъ и т. п.
Мы встрѣтились какъ знакомые,-- намъ не разъ приходилось передъ этимъ сталкиваться у общихъ знакомыхъ. X. тотчасъ же настоялъ на томъ, чтобъ ѣхать далѣе вмѣстѣ въ одномъ экипажѣ съ нимъ; у него была удобная, покойная коляска, хотя и довольно ветхозавѣтнаго устройства. Въ ожиданіи, пока подадутъ лошадей, мы занялись чаепитіемъ.
-- Панковъ видѣли?-- спросилъ X. послѣ того, какъ мы обмѣнялись съ нимъ первыми впечатлѣніями, обычными при встрѣчѣ въ дорогѣ.
-- Какже, видѣлъ.
-- "Всѣ тамъ будемъ!" -- многозначительно и мрачно проговорилъ земецъ и вдругъ замолчалъ.
-- Какъ такъ?-- спросилъ я.
-- Очень просто. Что такое панки?-- Плоть и кровь наша, это мы сами. Они ужь обнищали, а мы еще кое-какъ держимся, кое-какъ концы съ концами сводимъ. Они захудали вчера, а мы захудаемъ завтра... Вѣрно-съ!... Когда я смотрю на панковъ, на ихъ лачуги жалкія, на выбитыя окна, на лапти,-- я каждый разъ думаю: вотъ она -- будущность-то наша, будущность русскаго дворянства!... И повѣрите ли, просто мурашки по кожѣ идутъ, какъ вспомню, что можетъ-быть моему же сынишкѣ, моей дочуркѣ, придется... придется эти самые лапти на ноги одѣвать...
Въ голосѣ разсказчика звучала нота такой неподѣльной, искренней грусти и горечи, что мнѣ невольно захотѣлось что-нибудь сказать ему въ утѣшеніе.
-- Полноте! Откуда такой пессимизмъ?... Посмотрите, какъ много дворянъ, которые прекрасно ведутъ свое хозяйство.
-- Не говорите этого!-- горячо перебилъ меня X.-- Дворянскія земли у насъ въ Самарской губерніи таютъ какъ воскъ, какъ снѣгъ. Съ каждымъ годомъ, съ каждымъ днемъ онѣ уплываютъ въ чьи-то загребистыя руки. Это -- не фраза. Судите сами: еще въ 1878 году дворянскихъ земель въ нашей губерніи было 2.200.000 десятинъ, а теперь, къ 1881 году, остается лишь 1.900.000 десятинъ... Какъ это вамъ покажется?... Вѣдь это значитъ, что въ теченіе трехъ лѣтъ дворянскихъ земель убавилось на 300.000 десятинъ! Развѣ это не ужасно? Развѣ отъ этого нельзя придти въ отчаяніе?...
Собесѣдникъ мой въ волненіи прошелся по комнатѣ, затянулся раза два асмоловскимъ табакомъ и затѣмъ продолжалъ:
-- Если въ три года дворянство потеряло 300.000 десятинъ земли, стало-быть ежегодно оно теряетъ по 100.000 десятинъ... Вѣрно?... Такимъ образомъ, если настоящіе порядки продолжатся (а имъ нѣтъ никакихъ причинъ не продолжаться), то меньше чѣмъ чрезъ двадцать лѣтъ всѣ дворянскія земли, до послѣдней десятины, перейдутъ въ руки... ну, Разуваевыхъ, что ли, а о дворянствѣ останется лишь одно воспоминаніе...
Я видѣлъ, что мой собесѣдникъ попалъ на свой излюбленный конекъ; съ каждою минутой онъ воодушевлялся все болѣе и болѣе.
-- Нѣтъ, пусть намъ отвѣтятъ, прямо и опредѣленно отвѣтятъ,-- продолжалъ онъ,-- что намъ дѣлать? Положимъ, я знаю, много есть отвѣтовъ на этотъ вопросъ; но, скажите по совѣсти, развѣ всѣ эти отвѣты -- не фразы, не игра въ слова?... Недавно еще на одномъ изъ нашихъ дворянскихъ собраній заявлялись такія рѣчи: "вопросъ дворянства -- вопросъ аграрный! Дворянство, молъ, съ каждымъ годомъ теряетъ свою землю, а вмѣстѣ съ ней и свое значеніе, свою силу; такимъ образомъ, дескать, единственно, что можетъ сдѣлать въ настоящую минуту дворянство -- это слиться съ народомъ и стать совершенно съ нимъ равноправнымъ!..." Какъ это мило, опредѣленно,-- не правда ли? Слейся, молъ, съ "мужичкомъ" и -- дѣло съ концомъ!... А между тѣмъ это говорилъ человѣкъ безусловно почтенный, серьезный, достойный всякаго уваженія... И ваши газеты превознесли его за эту рѣчь чуть не до небесъ...
И X. съ укоромъ покачалъ мнѣ головой, какъ будто въ моемъ лицѣ онъ далъ выговоръ всѣмъ русскимъ газетамъ. Но чрезъ минуту онъ снова продолжалъ:
-- Нѣтъ, вы посмотрите, какъ эти самые "мужички-то", съ "сѣденькими бородками",-- какъ они землицу-то скупаютъ, какъ они имѣнія свои округляютъ! Вотъ, напримѣръ, крестьянинъ Новоузенскаго уѣзда -- тоже стало быть "мужичокъ", по фамиліи Кобзарь, имѣетъ въ своемъ уѣздѣ ни больше, ни меньше какъ 50 тысячъ десятинъ, да въ Николаевскомъ еще 10 тысячъ,-- итого, стало-быть, ровно шестьдесятъ тысячъ десятинъ землицы... Какъ вамъ это нравится? Вы, можетъ-быть, скажете, что это единственный примѣръ, исключеніе и т. п.?... Такъ вѣдь нѣтъ-съ,-- такихъ мужичковъ я вамъ цѣлую прорву насчитаю!... Пшеничный, напримѣръ, тоже какъ есть крестьянинъ, "мужичокъ", "съ сѣденькою бородкой" и все такое, а у этого "мужичка" 30 тысячъ десятинъ чернозема, да вѣдь какого чернозема -- первый сортъ!...
-- И вѣдь они на этомъ не останавливаются!-- кипятился мой собесѣдникъ,-- а все скупаютъ, все округляютъ дальше и больше... Чуть онъ услышитъ гдѣ о торгахъ, объ аукціонѣ, о продажѣ, онъ -- тутъ какъ тутъ. Приходитъ -- чумазый, грязный, засаленный, становится въ уголокъ... Начинается торгъ; объявляютъ оцѣнку: "тридцать тысячъ, молъ,-- кто больше?"... Происходитъ состязанье! Землю хочетъ пріобрѣсти князь Г.,-- она ему кстати, рядомъ съ его имѣніемъ. Но и скупщики различные, которые какъ вороны слетаются на каждый аукціонъ, не прочь захватить въ свои руки землицу. Догоняютъ цѣну до 50 тысячъ. Тогда скупщики, видя, что князь "взялся не на шутку" и оставить не думаетъ, бросаютъ торговаться. Такимъ образомъ остается одинъ князь. "50.000!-- провозглашаетъ заправитель торговъ,-- кто больше?" Всѣ молчатъ.-- "Кто больше?" -- Снова молчаніе. Князь уже считаетъ землю своею. Въ третій, въ послѣдній, разъ провозглашаютъ: "Кто больше?" -- "Копѣйка!" -- вдругъ раздается изъ угла. Это Пшеничный. Князь раздосадованный неожиданнымъ появленіемъ новаго конкурента и желая сразу раздавить его, говоритъ: "Тысяча рублей!" -- "Копѣйка!" -- говоритъ Пшеничный. Князь видитъ, что дѣло не ладно, уменьшаетъ кушъ: "Сто рублей!" -- говоритъ онъ.-- "Копѣйка!" -- говоритъ Пшеничный... Наконецъ, только и слышно въ залѣ: "сто рублей!" -- "копѣйка", "сто рублей!" -- "копѣйка". Князь видимо начинаетъ терять хладнокровіе.-- "Тысяча рублей!" -- говоритъ онъ,-- сильно возвышая голосъ.-- "Копѣйка!" -- слышится изъ угла.-- "Тысяча!" -- еще громче говоритъ князь.-- "Копѣйка!" -- вторитъ Пшеничный... Князь, выведенный изъ себя, заявляетъ, что необходимо удостовѣриться, имѣетъ ли его конкурентъ требуемый закономъ залогъ, на случай еслибы земля осталась за нимъ. Заправитель торговъ обращается къ Пшеничному. "Не сумлевайтесь,-- заявляетъ тотъ, ни мало не обижаясь,-- денежки при насъ!" Распоясывается, лѣзетъ за пазуху и вытаскиваетъ оттуда грязный0прегрязный, засаленный и вонючій платокъ, въ которомъ оказывается цѣлая груда пачекъ съ радужными бумажками... "Пять тысячъ рублей!" -- говоритъ князь, брезгливо оглядывая своего противника.-- "Копѣйка!" -- какъ эхо отзывается Пшеничный, укладывая свои деньги.-- "Пять тысячъ!" -- почти кричитъ князь.-- "Копѣйка!" -- понижая голосъ, говоритъ Пшеничный. Князь взбѣшенъ.-- "Десять тысячъ рублей!" -- кричитъ онъ въ азартѣ, не владѣя собой.-- "Копѣйка!" -- чуть слышно шепчетъ Пшеничный.
-- За кѣмъ же осталась земля?
-- За чумазымъ!-- съ чувствомъ искренняго негодованія отвѣчалъ мой собесѣдникъ.-- Князь шелъ до восьмидесяти тысячъ, но чумазый доконалъ его своей копѣйкой. Такъ за восемьдесятъ тысячъ и одну копѣйку взялъ себѣ чумазый землю. Теперь сосѣдъ съ княземъ... И вѣдь какая жадность у этихъ животныхъ къ землѣ! Какъ-то разъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ спрашиваетъ Пшеничнаго: "Зачѣмъ, молъ, тебѣ понадобилось столько земли?" -- "Да вотъ, говоритъ, хочу до ста тысячъ десятинъ догнать, а тамъ и брошу,-- шабашъ, дескать, довольно съ насъ!" Но на дѣлѣ оказывается, что они и на ста тысячахъ не останавливаются. У Мальцева, напримѣръ,-- тоже крестьянинъ,-- болѣе ста пятидесяти тысячъ, однако онъ и не думаетъ остановиться на этомъ и опочить на лаврахъ. 150.000 десятинъ -- да вѣдь это чуть не цѣлый уѣздъ! Цѣлый уѣздъ составляетъ собственность чумазаго. Гдѣ-нибудь въ Германіи не много найдется владѣтельныхъ князей, которые бы располагали такими имѣніями, а у насъ, изволите видѣть, "мужичокъ"...
-- Лошади готовы!-- доложилъ хозяинъ въѣзжей.
Чрезъ пять минутъ мы уже выѣзжали изъ села. По обѣ стороны дороги пестрѣли, разбѣгаясь въ даль, длинныя, безчисленныя полосы полей, какъ снѣгъ бѣлѣла греча, а рядомъ съ ней черною полосой лежалъ только-что вспаханный паръ; ярко желтѣлъ подсолнухъ; густою зеленью отливало просо; безбрежное море колосьевъ спѣлой ржи серебрилось.
-- Какая прелесть поля-то!-- замѣтилъ X., любовно поглядывая по сторонамъ.-- А вѣдь по большей части все это чумазаго. Я навѣрное знаю...
-- Вы можетъ-быть думаете,-- продолжалъ онъ,-- что разные Пшеничные, Мальцевы и т. п. господа, будучи сами мужиками, хорошо, по-человѣчески относятся къ крестьянамъ?-- Ни чуть не бывало! Этотъ же самый Мальцевъ снимаетъ у казны 6.000 десятинъ земли по 1 рублю 25 коп. за десятину, а отдаетъ крестьянамъ, своимъ собратьямъ-мужичкамъ, по десяти рублей за десятину... Вотъ вамъ и солидарность интересовъ!... Но что всего ужаснѣе въ этомъ, отъ чего дѣйствительно можно съ ума сойти, такъ это то, что сами "мужички", которыхъ на всѣ лады объегориваетъ какой-нибудь Мальцевъ, относятся къ нему несравненно лучше, чѣмъ къ любому изъ тѣхъ добродѣтельныхъ и либеральныхъ помѣщиковъ, которые толкуютъ о "сліяніи" и искренно желаютъ мужику всего хорошаго...
Вскорѣ показались первые домики панковъ.
-- Вотъ они "опростившіеся" дворяне!-- сказалъ мой спутникъ, указывая на стоявшаго у одного изъ домиковъ панка, одѣтаго въ какое-то странное, рваное рубище.-- И къ чему это вздумали у нихъ майоратъ ввести!... Захотѣли, изволите видѣть, англійскіе порядки въ Самарской губерніи вводить. Ну, понятно, что вышло чортъ знаетъ что такое!... Вы вотъ поразились той нуждой, какую видѣли у панковъ; но что бы вы сказали, еслибъ вы увидали семейства тѣхъ младшихъ братьевъ изъ нихъ, которые, благодаря майорату, остаются безъ земли, безъ хаты, безъ хлѣба,-- словомъ, круглыми бездомными пролетаріями, нищими въ полномъ значеніи слова?
-- А много такихъ семействъ?
-- По статистикѣ считается пятьдесятъ семей. Если положить только по четыре души на семью, то и тогда получимъ двѣсти человѣкъ нищихъ. И это -- прямой результатъ майората.
-- Куда же дѣваются всѣ эти несчастные?
-- Ну, этого и статистики не знаютъ... Мнѣ приходилось встрѣчать такихъ панковъ батраками у крестьянъ, ямщиками на станціяхъ... Впрочемъ, необходимо замѣтить, что и "хозяйные" панки живутъ гораздо хуже крестьянъ... Не правда ли, это странно?... Но тѣмъ не менѣе это такъ. У большинства изъ панковъ одна лошадь, одна корова. Всего же на все лошадей у панковъ считается (по статистикѣ) 67 штукъ и 58 коровъ, тогда какъ крестьяне на то же самое количество земли держатъ 700 лошадей, 500 коровъ, да кромѣ того каждый крестьянскій дворъ имѣетъ еще овецъ отъ 10 до 20 штукъ. И все это при надѣлѣ пяти десятинъ на душу!... А посмотрите хозяйство панковъ, засѣвы ихъ. У насъ въ Самарской губерніи вездѣ трехпольное хозяйство, у панковъ же только у весьма немногихъ вы встрѣтите такое хозяйство, а большею частью однопольное, т.-е. вся земля, какая есть, засѣвается ежегодно!... Какъ видите, ужь очень просто. Сами панки объясняютъ жалкое состояніе своего хозяйства невозможностью пользоваться тѣми выгодами, какія имѣютъ крестьяне съ ихъ общественными порядками. Я знаю, насколько это справедливо... А вѣдь, замѣтьте, все это потомки кровнаго, столбового дворянства, спросите ихъ фамиліи: все это -- Шаховы, Чернышевы, Ромодановскіе и проч. и проч... Теперь же они ничѣмъ не отличаются отъ мужика; ни въ умственномъ, ни въ нравственномъ отношеніяхъ они отнюдь не стоятъ выше мужика. Скорѣе можно утверждать противное. Во время земскихъ выборовъ панки за водку дѣлаютъ все, что угодно...
Мой спутникъ какъ-то вдругъ, разомъ, смолкъ.
-- Стой, стой!-- крикнулъ онъ ямщику, лихо гнавшему тройку.
Ямщикъ придержалъ лошадей.
-- Что такое?-- спрашиваю я.
-- Смотрите, смотрите,-- шепталъ X., впиваясь глазами куда-то вдаль.
Высокая, стройная фигура молодой дѣвушки медленно двигалась по дорогѣ на встрѣчу намъ, по направленію къ одному изъ стоящихъ по близости домиковъ. Вотъ она уже въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ. Какая-то грубая дерюга облегала ея молодыя, пышныя формы. Она была босая, съ непокрытою головой. Красивыя, стройныя ноги ея были въ пыли и въ грязи; обнаженныя до локтя, изящныя руки съ маленькою породистою кистью придерживали коромысло, которое она несла на плечѣ съ двумя ведрами воды. Она сошла съ дороги и пріостановилась на минутку, чтобы поправить коромысло. Предъ нами была юная, цвѣтущая красавица. Тонкія черты лица оживлялись взглядомъ большихъ, глубокихъ, темно-синихъ глазъ, свѣтящихся изъ-подъ длинныхъ изогнутыхъ рѣсницъ; загаръ не скрывалъ нѣжности кожи и прекраснаго цвѣта лица. Замѣтивъ насъ, она вдругъ сконфузилась, густой румянецъ залилъ ея лицо; поправивъ наскоро коромысло и низко потупивъ голову, она направилась къ домику, стараясь шагать осторожно, чтобы не расплескать воды.
-- Волоса-то, смотрите -- волоса-то,-- говорилъ X., провожая взглядомъ красавицу,-- словно пѣна морская!... Это дочь панка. Я знаю ея отца: несчастный, бѣднякъ, нищій... Вы замѣтили ноги ея -- въ глинѣ, въ грязи?... А глаза-то!... Господи, бѣдная ты, бѣдная!-- съ чувствомъ закончилъ мой спутникъ.
-- Пошелъ!... Живо!-- крикнулъ онъ ямщику.
-- Этакую барышню бы въ Питеръ, въ бельэтажъ, на балъ, въ модное ландо!... А она можетъ-быть сейчасъ въ хлѣвъ пойдетъ -- корову доить, навозъ убирать... Боже, да что-жь это такое?!...
Спутникъ мой замолчалъ и вплоть до Стараго-Буяна хранилъ упорное молчаніе.
А. Борецкой.
"Русская Мысль", No 12, 1882