Белые платки.
Церковная служба близилась к концу. Истово и набожно крестился староста после каждой проданной свечки, покупаемой то богомольной старушкой, съедающей заживо свою бессловесную прислугу, то положительным, с осанистой бородкой купчиком, членом союза истинно русских людей, то чиновником с Владимиром в петличке, с плешивой головой, то коллежским регистратором, желающим выслужиться перед начальством. Дьякон махал кадилом и иногда, воздев руку с орарем, в промежутках ронял свое отрывистое:
-- Господу помолимся!
Здесь, в затхлых стенах, проеденных ржавчиной и сыростью, отживал свои последние дня старый мир, а на улице, в крови, в нетерпении, захлебываясь темпом жизни, бился мир новый.
Громадный дом всеми своими восьмьюдесятью четырьмя глазами уперся, тяжело вздыхая, в заложившего руки в карманы молодца с распахнутым воротом, в сбитой набекрень шапке, читавшего внимательно афишу.
Автомобиль, пыхтя, мчался, отравляя скверным бензином улицу.
Человек, читавший афишу, вынул платок, быстро отер лицо; платок мелькнул в воздухе белой птицей и исчез в кармане.
Не расторговавший товар бубличник, стоявший на другом углу, нервно рванул платок из кармана, нервно вытер лицо, не обращая внимания на покатившиеся по земле бублики.
И платок, мелькнув на мгновение в воздухе, исчез в кармане.
Автомобиль мчался, раскачиваясь и дрожа, везя с собою смерть нескольким революционерам, так называемым "внутренним врагам".
Фельдфебель Руденко, после блестяще проведенного в погроме еврейской семьи дня, заплывшими глазками услужливо наблюдал за "их благородиями", готовый каждую минуту вытянуться и замереть, в одном беспросветном чувстве преданности царю и отечеству.
Газетчик даже выронил газеты, но зато платок взвился вверх, на мгновение мелькнув ярким бликом в вечернем сумраке. Это был угол третьего квартала.
А на четвертом -- четвертый, отирая пот белым платком, бросился бежать по улице к дому с табличкой "Новосельская, 101".
В воротах столкнулся с уходящими Катей и Макаровым.
Обрывки фраз, глаза.
-- Спасайтесь, едут!
-- Знаем. Беги сам.
Прощание глазами, и разошлись в разные стороны.
Автомобиль примчался и остановился, дрожа от бешенства.
Разгром явки не был долгим. Поломали мебель, побили стекла, выбросили мебель в окно и во время перестрелки успели все-таки убить двух коммунистов и двух извлечь из подвала.
Привели.
В угрюмые глаза рабочих уставились холодные стальные глаза Энгера и улыбающиеся с искрой мягкости Иванова.
-- Прикажете расстрелять?
-- Повесить, -- бросил Энгер.
-- Не надо вешать, сначала допросить, а повесить всегда успеем, -- сказал, мягко улыбаясь, Иванов.
Ротмистр Энгер вскинул глаза, глянул, и два холодных его глаза утонули в ответных глазах Иванова.
-- Хорошо. Повесить убитых для примера.
Фельдфебель засуетился.
-- На фонаре, -- бросил Энгер, -- а этих в гостиницу.