Семь бутылок плюс два стакана.
В машинное отделение быстро вошел Макаров.
-- Товарищи, странная телефонограмма.
-- Ну, скорее!
-- Кто-то из офицеров штаба просил прийти в "Сахалинчик", к столику, на котором будет семь бутылок плюс два стакана.
Сразу сделалось тихо, на рабочих вдруг дохнуло снова таинственным шифром. И сердце сжалось от тревоги.
Кате представился сразу столик с бутылками и двумя стаканами.
-- Семь плюс два. Семь плюс два, -- прошептала она, но вдруг недоверие, сомнение, и ей ясно представилось холодное, жестокое лицо Энгера, смотрящее на нее в упор. Она воскликнула:
-- А вдруг это провокация Энгера?
-- Провокация, -- повторил рабочий.
-- Товарищи, время не ждет. Провокация это или нет, мы должны пойти.
-- Да... Да. А записки за этой подписью всегда приносили нам пользу.
-- Восстания мы не задерживаем. Мы сами сделали все и без помощи "семь плюс два". Он был полезен, но и только.
-- Надо идти.
-- Да, хотя бы для того, чтобы убить Энгера, если это его штучки.
-- Да, если это Энгер, то пристрелить его, как собаку. Довольно церемониться.
-- Я пойду! -- запахивая пальто, сказала Катя.
-- Зачем?
-- Свести счет, хотя бы за шофера.
-- Иди... и пристрели...
-- Ну, а я провожу, -- сказал Горбов. -- Все же спокойнее будет.
Из курильни шел задумавшийся Иванов. Все его мысли были направлены к одному, к уничтожению ротмистра Энгера. Он ему мешал действовать, он парализовал его волю.
"Я доведу дело до конца" -- шептал Иванов, смотря вперед и не видя ничего, так как его взгляд был направлен внутрь себя, в свою мысль.
"Он далеко зашел. Зашел. Может погубить дело".
Ночь, хоть и осенняя, была очень тепла, но Иванова лихорадило. Лихорадило от мысли, от желания. Он ускорил шаги и скрылся в переулке.
Мимо него на извозчике проехал куда-то спешащий Энгер. Но они не видели друг друга. Энгера поглощала та же мысль. И его тоже охватило лихорадочное настроение.
-- Доведу дело до конца, -- сквозь зубы шептал Энгер, сжимая рукой парабеллум.
-- Доведу!
Где-то из подворотни пьяный парень, наигрывая на гармонике, пел "яблочко":
Офицерик молодой,
Куда котишься?
На "Алмаз" попадешь --
Не воротишься.
На мгновение Энгеру бросилось освещенное фонарем лицо пьяного, а рядом с ним, прижавшись к его плечу, девушка, повязанная платочком. Она любовно тянулась к нему.
-- Идиллия, -- прошептал Энгер, и на мгновение сердце сжалось от тоски, от сознания, что у него нет личной жизни.
-- Ну, и что ж! Прежде дело... дело... дело, -- в остервенении бросил он в ночь слова, желая заглушить трепет сердца.
И снова ночь. На улицах никого. Пусто.
И только откуда-то доносился отдаленный стон очередной улицы.
Это белые справляли свои последние ночи.
Не доходя до "Сахалинчика", самого низкопробного подвала проституток, маравихеров, зухтеров, альфонсов и сутенеров, где постоянными посетителями были и офицеры, Катя остановилась.
-- Ну, ступай, Горбов.
-- Нет, я подожду тебя здесь.
-- До свидания.
-- Ну, иди, -- и Горбов крепко сжал руку Кати.
И долго смотрел он на освещенную вывеску "отдельные кабинеты" и на лестницу, вниз по которой спустилась Катя.
Перед дверью, откуда доносилось разнузданное пение, Катя остановилась, проверила револьвер и, опустив вуаль, решительно вошла в дверь.
Пьяный угар, тяжелый запах, спертый воздух, дым ударили в голову.
За тесно уставленными столиками, глотая водку, ругаясь и смеясь, сидели вперемежку женщины, оборванцы, изящные офицеры и таинственные люди в нахлобученных апашках с поднятыми воротниками пальто.
Оркестр кабачка состоял из трех лиц: худого скрипача, игравшего на двух струнах, толстого виолончелиста и полусгорбленного тапера.
Жарили вовсю.
Одна проститутка вскочила из-за стола и, подняв юбки, исступленно кричала:
-- Ну, иди, сволочь! Бери!.. Ну!..
Толстый офицер снова с силой опрокинул ее на колени и прямо из бутылки стал вливать ей в горло вино.
Меланхолически покачиваясь перед лакеем, оборванец подтягивал брюки и в такт ругани лакея кивал головой.
Один из апашей, заложив руки в карманы, с удовольствием наблюдал за сценкой.
-- Да как же ты, сволочь, без денег пил?
-- Пил, -- качался оборванец.
-- А кто за тебя платить будет?
-- Дай в морду, -- советовал пьяный сосед.
Катя спустилась по лестнице вниз. Голова закружилась, и ее охватил ужас при виде этого кабачка.
В углу одна проститутка сидела верхом на коленях у офицера и, подпрыгивая, смеялась.
Тут не стеснялись.
И под звуки оркестра женщины тянули мужчин в какой-нибудь укромный уголок, где они расплачивались за угощения.
Меланхолический апаш вдруг размахнулся и ударил оборванца в лицо.
Тот упал. Поднялся и, не отирая крови с лица, продолжал качаться перед лакеем.
В глубине, под зеркалом, сидел Энгер с женщиной. Пил вино.
Ротмистр не спускал глаз с зеркала, в котором отражался весь кабачок. Он сразу увидел Катю, пробиравшуюся между столиками.
Быстро встал.
-- Ну, поедем спать?
-- Дело, некогда. -- И Энгер, бросив на стол пару "колокольчиков", быстро отошел в нишу.
Катя озиралась вокруг. В ее глазах отражался страх, и щеки покрылись красными пятнами. Она шла, уверенная в том, что увидит Энгера.
Взгляд ее упал в одну из комнат, и через приоткрытую дверь она увидела накрытый стол -- семь бутылок и два стакана.
Оглянулась. Никто за нею не следил. И решительно вошла в комнату.
Остановилась у стола.
Неслышно в дверях появился Энгер, закрыл дверь, задернул занавеску на окне и подошел к Кате.
Катя вздрогнула, обернулась. Инстинктивно ее правая рука потянулась к сумочке за револьвером.
Энгер улыбнулся, подошел, взял ее за руку и крепко сжал.
А потом, смотря в упор, взяв одну бутылку, налил два стакана.
-- Семь бутылок, -- сказал он.
Катя машинально взяла стакан и, подняв, пристально посмотрела на Энгера. Вздрогнула от неожиданности. В глазах Энгера, или ей это показалось, она прочла глубокую тоску... Нет! Это ей показалось.
-- И два стакана, -- добавила Катя, отвечая своим мыслям.
Чокнулись.
А в голове Кати одна мысль, что, быть может, вся подготовка к восстанию погибла, но вспомнила про револьвер, улыбнулась. Ее рука тихо-тихо вынула револьвер из сумки. Еще момент.
Энгер задумался к тихо прихлебывал вино. "Вот сейчас", -- думала Катя, приподнимая револьвер.
В комнату ворвались пьяные офицеры.
-- "Красотки, красотки, красотки кабаре..."
-- Вот так цаца!
Энгер холодно выпрямился и, наклонившись к Кате, которая спрятала револьвер в сумочку, и глазами указывая на пьяных, прошептал:
-- Мне известно все... Здесь говорить нельзя. Да?
-- Да, -- однозвучно ответила Катя.
Не все ли равно, где ей убить его. Здесь ли, в кабачке, или на квартире. Только отсрочка его жизни на несколько часов.
Взяла его под руку. Вышли.