I. КОРОНАЦИЯ
13-го мая 1610 года парижский королевский дворец был залит огнями.
С высоких зубцов Бастилии беспрестанно раздавались выстрелы; на балконах Лувра развевались богато расшитые флаги; толпы народа с песнями разгуливали по улицам. Мария Медичи, супруга Генриха IV, короновалась регентшей на время отсутствия короля. Он собрал огромное войско, отлично вооружил его и намеревался сам стать во главе, чтобы осуществить свои грандиозные планы.
Король Генрих, укрепив свое государство, собирался поддержать Бранденбургское и Пфальц-Нейбургское курфюрства в борьбе за престол, а затем защитить Европу от Турции.
Четыре герольда, в голубых бархатных кафтанах и черных бархатных шляпах с развевающимися белыми перьями, возвещали жителям Парижа, что королева Мария Медичи назначается регентшей и будет короноваться. За герольдами следовали два литаврщика и несколько барабанщиков. Седла их лошадей были покрыты серебристой материей с вышитыми золотом коронами. Впереди ехал отряд мушкетеров, за ними множество высших государственных сановников.
Процессия останавливалась на каждой из десяти городских площадей. Один из герольдов громким голосом объявлял о совершившейся в Луврском тронном зале коронации королевы, затем раздавались звон колоколов и пушечные выстрелы.
Во время пышного обеда при Дворе народу на площадях, украшенных триумфальными арками и гирляндами, щедро раздавали деньги и вино.
В большом тронном зале Лувра, отделанном золотом и мрамором, и в смежных с ним залах яркий блеск множества свечей соперничал с сиянием бриллиантов на дорогих нарядах дам и кавалеров. Огромные суммы были истрачены на фантастически роскошные костюмы придворных красавиц -- шелка и бархаты, привезенные с далекого востока, и воздушные кружева из Нидерландов.
С галереи огромного зала свешивались разноцветные флаги, а в глубине, под балдахином, расшитым золотом с коронами наверху, возвышался трон. Высокие зеркала отражали всю эту ослепительную обстановку и продлевали до бесконечности ряды канделябров и сам тронный зал. Превосходные музыканты играли на хорах, лакеи в парадных ливреях разносили на серебряных подносах мороженое, шампанское и фрукты.
На королеве Марии была маленькая золотая корона и белое атласное платье с длинным шлейфом, который держали два хорошеньких молоденьких пажа в голубых бархатных кафтанчиках. Спереди платье расходилось и было подхвачено бриллиантовыми аграфами, открывая малиновую юбку, затканную золотыми цветами.
Гордо поднявшись с трона, она разговаривала с итальянцем Кончини, который, женившись на ее любимой камер-фрау Элеоноре Галигай, все больше и больше старался войти к ней в доверие.
Лицо королевы светилось торжеством. Никто не сказал бы, что супруге Генриха IV шел тридцать седьмой год; это была женщина в полном расцвете здоровья и красоты. Ее большие черные глаза ясно говорили о необузданной страстной натуре. Полунадменное, полусаркастическое выражение полных губ свидетельствовало, что Мария Медичи была склонна к интригам и не в любви мужа и семье искала и нашла свое счастье. Честолюбие и ненасытная жажда власти руководили ею. Отчасти она уже достигла цели своих стремлений, которые поддерживал в ней Кончини с Элеонорой: ее назначили регентшей на время отсутствия мужа. Но если Генрих не вернется, она станет неограниченной властительницей. Кончини и Элеонора всеми силами старались обратить ее внимание на такую возможность, ведь ее старший сын, Людовик, был еще совсем мальчик. И если Генрих вдруг умрет, вся власть сосредоточится в ее руках. В эту минуту, посреди праздника коронации, Кончини ловко внушал эту мысль королеве. При этом он не выпускал из виду маркизу де Вернейль, разговаривавшую неподалеку от них с герцогиней Бриссак. Его слов никто не должен был слышать, кроме Марии Медичи.
Немного поодаль стоял маркиз де Шале с несколькими посланниками, а еще дальше -- десятилетний принц Людовик с графом де Люиньем, который был его пажем и стремился стать близким другом будущего короля.
Герцог Бриссак беседовал с несколькими министрами и высшими сановниками, а герцог д'Эпернон и величественная Элеонора Галигай проследовали из жаркого зала в галерею, где было свежее.
Пышность нарядов и великолепие празднества больше соответствовали желанию королевы, нежели короля. Она любила блеск и роскошь при Дворе, в то время, как ее супруг больше заботился об увеличении доходов государства и облегчении быта своих подданных.
Король Генрих не только на словах желал счастья французскому народу, он заботился о нем как истинный отец и знал, что подданные благодарны ему за это, искренне уважают и любят свого монарха.
Король вышел с принцем Конде из тронного зала в соседний голубой -- тут было прохладнее. Этот высокий, продолговатый зал был превращен в чудесный сад. Экзотическая зелень густо увивала стены, высокие тропические растения с белыми и алыми цветами образовывали уютные беседки.
Тут приятно было отдохнуть после шума и блеска тронного зала. Мягкий свет, падавший сверху, придавал особую прелесть этому помещению и, точно бледное сияние месяца, трепетал на цветах и деревьях.
-- Мне так неприятны эти шумные торжества, кузен Генрих, -- сказал король шедшему рядом с ним принцу Конде. -- Ни один праздник еще не был для меня так тягостен, как этот!
-- Я заметил это, ваше величество, хотя вы старались казаться веселым! Отчего же такая перемена, смею спросить?
-- Да, во мне действительно есть перемена, и если я вам скажу, что я испытываю все это время, то вы сочтете меня суеверным, принц, и вполне справедливо! Я как-то неспокоен, и сегодня принуждаю себя быть веселым, -- печально произнес король. -- Знаете, кузен, мне кажется, что я доживаю последние дни!
Принц Конде с глубоким удивлением отступил, взглянув на сияющую здоровьем и силой фигуру короля. Генриху Наваррскому было не более пятидесяти семи лет, он был свеж и крепок как физически, так и нравственно.
-- Ваше величество, вы заняты столь грандиозными планами -- и поддаетесь таким мрачным мыслям!
-- Может быть, мои планы выше моих сил, -- ответил король, -- хоть я и отношусь к ним почти с юношеским пылом, но не могу преодолеть мысль о том, что погибну, идя к своей цели... Вы не знаете, что с герцогом Сюлли?
-- Все еще нездоров, ваше величество!
-- Я завтра навещу доброго герцога, он так преданно охраняет наши финансы, -- сказал король. -- Я уже объявил свите, что собираюсь выразить свое участие герцогу, и заодно узнаю, как праздновал город сегодняшний день... Вот посмотрите, принц, случай с нашим добрым Сюлли ясно доказывает, что и мы можем ожидать внезапного нападения!
-- Говорят, он захворал от напитка, который ему подал паж во время последней охоты в Фонтенбло..., впрочем, есть надежда, что он выздоровеет.
-- Напиток... вот видите, кузен! Значит, действительно надо быть осторожным... Вы заговорили об охоте в Фонтенбло, -- серьезно прибавил король, -- и со мной там произошло нечто странное...
-- Смею спросить, что именно, ваше величество?
-- Да, принц, вам я расскажу этот случай, никто еще о нем не знает. Как вам известно, мы запоздали, и я отстал от остальных, преследуя кабана в чаще леса. Уже начинало смеркаться, когда я выехал на перекресток... знаете этот большой перекресток недалеко от замка? Разыскивая вас и других, я поехал по дороге, как вдруг увидел шагах в пятидесяти от себя какого-то всадника на вороной лошади; он был весь в черном, с красным пером на шляпе. Я окликнул его, чтобы спросить, не видал ли он охотников, но всадник громко захохотал и, махнув рукой, умчался в чащу; я слышал при этом такой шум, будто за ним неслась целая свора собак. Мороз пробежал у меня по коже, кузен... Лошадь моя дрожала и пятилась, раздувая в испуге ноздри... Я пришпорил ее в том направлении, куда скрылся черный всадник, но она бросилась в сторону и ни за что не хотела двигаться с места.
-- Ведь это были сумерки, ваше величество, вам, вероятно, повстречался какой-нибудь охотник-любитель, не знавший, что в этот день охотится Двор, -- сказал принц Конде.
-- У меня хорошее зрение, кузен Генрих, и, как вы знаете, -- спокойный решительный характер! Уверяю вас, это было нехорошее явление, и мне определенно грозит какая-нибудь беда! Не знаю, с какой стороны ее ждать, но что не уйти от нее, так это верно! -- сказал король задумчиво и очень серьезно.
Было видно, что случай, о котором он поведал, произвел на него тяжелое и неизгладимое впечатление.
-- Ваше величество, я не изменю вам!
-- Знаю, кузен, что на вас, на доброго Сюлли и на герцога д'Эпернона я всегда могу положиться... Вы, вероятно, уже слышали о странных толках, которые как раз соответствуют моему видению в лесу... За границей в последнее время распространяется слух, будто я умер... Это дошло даже до иностранных Дворов, там встревожились и присылают к нам запросы.
По мере продвижения в глубину зала, их голоса становились все тише. Некоторые гости также искали здесь прохладу после духоты тронного зала.
Между тем Элеонора Галигай и герцог д'Эпернон прошли в галерею, соединяющую два флигеля дворца. От подъезда к ней вела широкая мраморная лестница с золочеными перилами, вдоль которой стояли статуи и вазы с растениями. Галерея и лестница были устланы мягкими коврами.
Элеонора, жена Кончини, осторожно огляделась... В галерее не было никого, кроме дежурного мушкетера.
-- Кто же это приходил просить вашего мужа об аудиенции у короля? -- тихо спросил герцог.
-- Он назвался Франсуа Равальяком. В его наружности есть что-то нехорошее, неприятное... Он только на днях приехал в Париж, и страшно нуждается.
-- Так ему надо было помочь!
-- Ему уже помогли: мой муж позволил этому Равальяку и еще нескольким буржуа прийти сегодня ненадолго сюда, в галерею, посмотреть на праздник. Этот человек, по-видимому, очень озлоблен и способен на дурное.
-- Вы, конечно, удостоверились в его благонадежности? -- спросил герцог.
-- Мой муж дважды разговаривал с ним и сделал вывод, что на него можно положиться, -- ответила Элеонора и, вдруг остановившись, указала своему кавалеру глазами на лестницу.
-- А вот он со своими спутниками, -- шепнула она. -- Я его узнала по длинному черному плащу наподобие тех, что носят флорентийцы, и по бледному худому лицу...
Д'Эпернон посмотрел в ту сторону, куда указывала Элеонора. По лестнице поднимался высокий стройный мужчина лет тридцати двух с истощенным бледным лицом, казавшимся еще бледнее от обрамляющих его длинных черных волос и косматой бороды. Ему, видимо, хорошо были знакомы голод и нужда. Озлобленность и отвращение к жизни читались в его беспокойных мрачных глазах. Элеонора была права, говоря, что этот человек способен на все. Одну Руку он держал на груди под плащом. Остальные буржуа пришли, вероятно, только для того, чтобы посмотреть на королевский праздник, и проявляли к окружающему неподдельный интерес.
Равальяк между тем быстро окинул взглядом галерею. Герцог д'Эпернон, заметив, что мушкетер направляется к вошедшим, поспешил с Элеонорой остановить его. Некоторым иногда позволялось прийти в Лувр, чтобы посмотреть на короля, поэтому Кончини не совершил в данном случае ничего противозаконного.
Равальяк, по-видимому, уже не раз видел Элеонору и говорил с нею, хотя она из осторожности не сказала об этом герцогу. Он низко поклонился и подошел к ней.
-- Мы пришли посмотреть на короля Генриха... не будете ли вы так добры помочь нам в этом? -- сказал он угрюмым, почти требовательным тоном.
-- Нам бы не хотелось покидать Париж, не увидев нашего доброго короля, -- добавили его спутники.
-- К сожалению, теперь это невозможно, -- мягко ответил герцог. -- Его величество покинул зал.
-- Разве король не пройдет здесь? -- спросил Равальяк, все еще не вынимая руки из-под плаща, как будто пряча что-то.
-- Дожидаться здесь вам нельзя, -- сказала, пожав плечами, Элеонора. -- Герцог, вы бы сообщили этим добрым людям время, когда король отправится с вами завтра в цейхгауз навестить больного герцога Сюлли...
-- Действительно, они смогут достаточно близко увидеть его величество, потому что король поедет по узкой улице Лаферронери, -- приветливо отвечал герцог.
-- По улице Лаферронери... знаю, -- сказал Равальяк, -- а в котором часу?
-- Это я вам могу сказать точно, потому что сам еду с его величеством, -- отвечал герцог так добродушно, как никогда с ним не случалось. Его величеству угодно по возвращении из цейхгауза проехать по городу, чтобы посмотреть, как его украсили по случаю праздника. Сегодня он не успел это сделать. Король отправится в четыре часа.
-- Хорошо... теперь я не ошибусь, -- сказал Равальяк, пристально глядя на герцога д'Эпернона, -- и мне не придется терять время на поиски. Так возле вас будет сидеть король?.. Этого мне достаточно...
-- Да, это верно, -- подтвердили спутники Равальяка и стали благодарить герцога.
Д'Эпернон выждал, пока они с Элеонорой остались одни.
-- Этот человек мне нравится, -- тихо сказал он. У него, видимо, какие-то свои планы, которыми он сильно занят. Однако же пойдемте в зал, наше отсутствие могут заметить! Кажется, завтра произойдет чрезвычайно важное событие, есть что-то такое в воздухе.
Элеонора с ледяной улыбкой посмотрела на герцога.
-- Как странно, но я разделяю ваше предчувствие! -- сказала она. -- Думаю, что оно оправдается, и это принесет нам удачу!
-- Король ходит с принцем Конде по голубому залу... он очень задумчив и серьезен, -- прошептал д'Эпернон. -- Не дошли ли до него какие-нибудь дурные вести?
-- Не беспокойтесь, герцог, король поедет завтра в цейхгауз! -- твердо и резко ответила Элеонора, что невольно покоробило герцога. -- Даю вам слово, что он сделает этот последний выезд.