Милостивое обхождение, а больше всего деньги кардинала, совершенно подкупили папу Калебассе. Он при каждом удобном случае восхвалял великодушие и доброту Ришелье.
Когда ему начинали противоречить, он объяснял, что во всех злоупотреблениях виноваты его советники и подчиненные.
Сначала все дивились такой перемене в образе мыслей папы Калебассе, не понимая, разумеется, причин, но затем его убеждения стали производить свое действие, и в кружках, где бывал фруктовщик, стали верить его словам.
Кардинал не мог подыскать себе тайного шпиона и приверженца в народе лучше, чем папа Калебассе, который все еще не мог забыть, что всемогущий кардинал Ришелье удостоил его чести назвать своим любезным другом. Он очень гордился этим и хотел непременно заслужить выпавшую на его долю милость. Все свободное время папа Калебассе, исполняя желание кардинала, старательно подмечал и слушал, что делалось и говорилось вокруг.
В замке ему ничего не удалось узнать.
Жозефина попеременно с Ренардой дежурила у Милона, начинавшего постепенно поправляться, но ни от той, ни от другой папе Калебассе ничего не удалось выведать.
Обе знали его привычку выспрашивать, подслушивать и потом пересказывать все это по секрету всем и каждому, поэтому ему говорили лишь то, что не составляло никакого секрета.
О его отношениях с кардиналом они тоже еще ничего не знали, об этом он не очень распространялся.
Папа Калебассе перешел со своим товаром с улицы Шальо на улицу Вожирар, ближе к Люксембургскому дворцу.
Он рассчитывал, что его прежние покупатели ему не изменят и не побоятся расстояния. Никто не знал тайной цели, им руководящей, никто не подозревал, что папа Калебассе по поручению кардинала секретно занимается политикой и состоит у него тайным агентом.
Он так поставил свой лоток с фруктами, что мог хорошо видеть все происходившее у Люксембургского дворца - кто туда входил и кто оттуда выходил.
Вскоре он познакомился с некоторыми придворными слугами. Папа Калебассе неизменно следовал этой тактике. Он всегда принимался за прислугу, когда хотел разузнать о господах, и, конечно, имел успех. Таким образом, он узнавал все, что хотел, и никто не замечал его проделок.
Вскоре он совершенно освоился на новом месте, приобрел новых покупателей, кроме прежних, и успел кое-что подметить.
В тот вечер, о котором мы говорим, торговля папы Калебассе, видимо, шла лучше, чем когда-нибудь, потому что он необыкновенно рано связал свои корзины и скамейки.
Он кое-что заметил, услышал и должен был сейчас же сообщить об этом, кому следовало, поэтому он и закончил торговлю раньше обычного.
Отнеся товар, скамейки и огромный красный зонтик, десятки лет защищавший его фрукты от перемен погоды, в погреб, где он всегда прятал их на ночь, и заперев это хранилище на ключ, он отправился своей дорогой.
Папа Калебассе пошел не к отелю кардинала, стоявшему немного поодаль, а к лабиринту улиц, ведущих на берег Сены.
Давно уже стемнело, но улицы все еще были очень оживлены.
Надвинув на лоб темную, широкополую шляпу и засунув руки в карманы широких панталон, он в глубоком раздумье шел около домов и, дойдя до Сены, повернул к той ее части, где был Ночлежный остров.
У папы Калебассе, вероятно, было там какое-нибудь важное дело, потому что он шел очень быстро.
Дойдя до известного нам мостика, он подошел через несколько минут к гостинице Пьера Гри, где по-прежнему собирались толпы нищих, разносчиков и цыган.
Пьер Гри стоял за прилавком и усмехался. У него отлично шли дела и в потайном ящике денег становилось все больше и больше.
Хоть он уже и не рассчитывал на помощь детей, так как один сын умер, другой служил в гвардии при кардинале, Жозефина благодаря старику Калебассе нашла хорошее место. Пьер Гри все же был очень недоволен тем, что ему одному теперь приходилось вести все хозяйство.
Жюль Гри иногда показывался на Ночлежном острове, но только исключительно с одной целью - похвастать своим мундиром и жалованьем.
Пьер Гри был поражен, увидев между своими отвратительными гостями папу Калебассе. Но ему было некогда и он, продолжая спокойно наливать и подавать вино посетителям, следил только за ним глазами и с удивлением увидел, как старый фруктовщик сел за отдельный свободный стол.
Шум и крик полупьяных гостей усиливался. В одном углу ссорилась толпа нищих, в другом - трое чернобородых негодяев условливались по поводу предполагаемого ночью разбоя, какие-то мнимые калеки подсчитывали друг другу барыши.
Папе Калебассе было не по себе в этом обществе. Он, не снимая шляпы, сел в сторонке, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание, и стал разглядывать гостей.
- Все то же общество, что и прежде, - подумал он, - даже похуже. Любопытно знать, когда же они наконец доберутся до старого Гри! Ведь должны же они заметить, что он много выручает.
Пьер Гри счел, наконец, невозможным заставлять дольше ждать своего кума и кредитора.
- Добрый вечер, Калебассе! Как ты сюда попал? - спросил он.
- Гм, у меня есть на это свои основания, кум, - ответил старик, - и мне нужно сказать тебе два слова по секрету.
Пьер Гри испугался.
- Тебе ведь, конечно, не деньги твои понадобились? - спросил он.
- Да уж ты порядком подсобрал и мог бы расплатиться, но я не затем пришел.
- Ну, что Жозефина, а? - спросил, успокоившись, Пьер Гри.
- Если бы она знала, что я иду к тебе, наверное, передала бы поклон, - ответил Калебассе. - Ей хорошо живется, лучше, чем в гостинице.
- Уж, конечно, кум, уж, конечно! Здесь ей уже не стало житья с тех пор, как она стала взрослой красавицей.
- Она резвится, как рыба в воде, и так похорошела, что любо-дорого глядеть, - рассказывал Калебассе. - Бьюсь об заклад, она выйдет замуж за какого-нибудь вельможу!
- Чего ты только не выдумаешь, кум!
- Да ты посмотрел бы на нее! Ведь прелесть, а не девушка. А почему бы ей не сделать блестящей партии?
- Да, да, я ей не мешаю.
- Я пришел, чтобы сказать тебе одну вещь, которая тебе очень понравится. Старый герцог умирает, я сегодня слышал.
- Как?.. Герцог д'Эпернон?
- Да, несколько дней жить остается... Присылал он кого-нибудь сюда?
- Ничего не знаю, ничего не знаю, кум.
- Мне только это и нужно было. Бог знает, правду ли говорит прислуга, что это все так скоро будет, но я точно знаю одно, что он опасно болен и хочет сделать последние распоряжения.
- Так, так... последние распоряжения.
- Поскольку он может послать сюда своих людей, то я хотел тебя предупредить. Самому-то, конечно, уж нечего больше ждать, но другим...
- Понимаю, понимаю, кум, - сказал Пьер Гри.
- Тебе придется все-таки принять его посланных, но если он будет очень много требовать, то приходи только ко мне и скажи, что я теперь торгую на улице Вожирар.
- А не на улице Шальо?
- Нет, кум, я сменил место. Тебе нужно только прийти и сказать, а уж я позабочусь об остальном. Ты, я знаю, обманывать не станешь, исполнишь волю герцога.
- Что ты, кум Калебассе! Ни одного дуката не возьму, который не принадлежал бы мне по праву!
- Смотри же, Гри, сдержи свое слово! Ведь ты уже достаточно набрал! Мы станем заклятыми врагами, если ты воспользуешься чужим барышом.
- Не люблю я таких слов, кум!
- Если герцог и завтра никого не пришлет... Ведь как знать, может быть, ему некому довериться? Ступай туда сам и узнай о его здоровье. Понимаешь? Пусть лакей только скажет герцогу, что ты пришел. Я не хотел бы, чтобы он умер, не поговорив с тобой. Мне тут, разумеется, нельзя вмешиваться, и нехорошо было бы, если бы я к нему пришел. Не теряй времени, Гри, старик может умереть, быстрее, чем мы думаем.
- Ты разве уже уходишь, кум?
- Я пришел только предупредить тебя, мне надо по делу.
- Не выпить ли, кум, по стаканчику?
- В другой раз, Пьер, сегодня некогда, - ответил Калебассе, вставая. - Делай, как я тебе говорил, и - спокойной ночи.
Старик-фруктовщик ушел, а Пьер опять стал за прилавок.
Подходя к мостику, папа Калебассе услышал звон шпор. Ему навстречу шел какой-то солдат.
Калебассе остановился, всматриваясь.
На солдате был красный мундир, шитый золотом, это был кто-то из гвардейцев кардинала.
Зачем солдат пришел на Ночлежный остров?
- Э! - закричал вдруг папа Калебассе, - да, если не ошибаюсь, это Жюль Гри!
- Угадали, папа Калебассе, узнаете меня?
- Ишь ты, каким молодцом стал! - сказал фруктовщик, разглядывая солдата, насколько можно было что-нибудь разглядеть в вечерних сумерках. - Так ты поступил в гвардейцы великого кардинала? - спросил он. - Хорошо, очень хорошо!
- Я вам по секрету скажу, папа Калебассе, - ответил Жюль Гри, - я ведь в большой милости у кардинала.
- Что ты! Ну, это приятно слышать. Кардинал очень могущественное лицо в государстве, все, что он делает, доказывает его силу и значение.
- Правда, папа Калебассе.
- И я у него в милости. Я приближен к нему.
- И вы? Вот чего не ожидал!
- Да, сынок, да! Я стою к нему ближе, чем кто-нибудь, - сказал с усмешкой старый фруктовщик. - Я, так сказать, его хороший приятель, но это между нами, слышишь?
- Его хороший приятель! Да это ведь кое-что значит, папа Калебассе! - сказал удивленный Жюль Гри.
- Я часто у него бываю и теперь иду к нему. Он очень ласков со мною и иногда спрашивает моего совета, любит тоже послушать, что говорят вокруг и тому подобное.
- Ну да! Верно, затевают что-нибудь втихомолку?
- То есть, как это, сынок?
- Что-нибудь задумывают против него? Ведь не все так желают добра кардиналу, как вы и я.
- А ты разве что-нибудь слышал?
- Гм, как не слышать! Разве вы не видели меня сегодня в Люксембурге?
- Ты был в Люксембурге? - спросил удивленный фруктовщик. - Ничего не знаю.
- Я видел, как вы сидели под вашим огромным зонтиком.
- Как я мог тебя узнать? Ведь я не знал, что ты носишь теперь этот почетный мундир.
- Я несколько раз отличался, папа Калебассе, сегодня был в Люксембурге... там что-то затевают.
- Расскажи, сынок!
- Извольте! У него много врагов среди знати, они все только и ждут случая.
- У кого это? У кардинала?
- Ну, конечно!
- К кому же ты ходил во дворец?
- Гм! К шевалье де Мармону, а он водил меня к герцогу Орлеанскому.
- Эге, сынок! Да ты вертишься в самом высокопоставленном обществе.
- Постойте, папа Калебассе, я еще не кончил! Герцог свел меня со старой королевой.
- Старой королевой? Она с тобой говорила?
- Очень ласково, да еще вдвоем... нет, впрочем, втроем - герцог тоже там был. Поглядите-ка!
Жюль Гри достал из кармана несколько блестящих монет.
- Это они тебе дали?
- Все надо брать, когда дают, папа Калебассе, - рассмеялся Жюль Гри.
- Они хотели спросить у тебя насчет кардинала?
- Разумеется! Я и разыграл дурака!
- Так, так. И они поверили тебе.
- Я понял из их слов, что они хотят извести кардинала. Я показался им подходящим человеком для этого дела.
- Святая Матерь Божья! Ты правду говоришь?
- Уверяю вас, у них злые умыслы! Они поклялись убить кардинала. С ними заодно и двое камергеров из Лувра, они потом тоже пришли.
- Какие же это камергеры?
- Я позабыл их имена, папа Калебассе. Одного звали маркизом.
- Не маркиз ли Сен-Марс?
- Да, да. Он самый!
- Ну, а другого, наверное, зовут де Ту!
- Черт возьми! Да как вы это узнали?
- Как видишь, и я кое-что замечаю.
- Голову даю в залог, папа Калебассе, что оба участвуют в заговоре!
- Так уж и в заговоре?
- Они мне всего не сказали, но я прекрасно заметил, что они хотят подкупить меня. Я притворился, будто соглашаюсь, но они, кажется, еще не вполне доверяют мне, поэтому сегодня еще ничего не решили. Расспрашивали меня, насколько я близок к кардиналу, хотел ли бы зарабатывать много денег, получить лучшее место, например, место дворецкого или что-нибудь в этом роде.
- Разумеется, они хотят тебя подкупить.
- Всякий понял бы это, папа Калебассе. Я сделал вид, что их предложение мне понравилось, и что я согласен.
- Умно сделал, сынок!
- Они были чертовски осторожны, говорили все намеками: о маленьком солдатском жалованье, о пошлинах, о недовольстве народа и тому подобное. Я все время храбро поддакивал. Наконец, герцог сказал: "Вам хорошо было бы поступить к нам на службу". А королева-мать прибавила: "Раскаиваться не пришлось бы, если бы вы стали выполнять наши распоряжения".
- Ты не спросил, в чем же они заключаются?
- Я ответил им, что стоит им лишь только приказать, и я рад был бы заработать побольше денег. Герцог запустил руку в карман и отдал мне целую горсть золота, в задаток, как он сказал. Я низко поклонился, ведь герцогское золото столько же весит, сколько и кардинальское, и пообещал всегда быть к их услугам. Старая королева обернулась к двум камергерам, которых вы сейчас назвали, и спросила: "Что вы думаете об этом солдате? Он, кажется, нам может пригодиться!" Потом она подошла ко мне и сказала: "Приходите, как только сможете незаметно уйти. Я скажу, что вы должны сделать. А пока обдумайте хорошенько, согласны ли вы перейти совсем на нашу сторону, потому что надо ведь одному кому-нибудь служить". Я поклонился и намекнул, что не будет вреда, если я пока не буду снимать своего мундира. Старая королева улыбнулась и заметила, обращаясь к герцогу: "Хитрая молодая лисица!"
- Видно, они тебе не совсем еще доверяют. Когда пойдешь к ним во второй раз, то постарайся опутать их, как надо, и заставь высказаться пояснее.
- Уверяю вас, папа Калебассе, они явно рассчитывают на меня, чтобы свергнуть кардинала. Я понял это из их намеков.
- Может быть, может быть, сынок! Ты к старику идешь?
- Надо иногда показываться.
- Важный господин стал! Кто бы мог подумать, что из тебя такое' выйдет? Смотри, не болтай только много в гостинице, понимаешь? Ну, пойду, мне пора.
Жюль Гри поклонился фруктовщику и пошел, насвистывая, к гостинице, а папа Калебассе направился в резиденцию Ришелье.
Ему хотелось поскорей сообщить кардиналу все им виденное и слышанное. Эти сведения казались ему столь важными, что он, приняв деловой вид, важно прошел мимо камердинеров и лакеев.
В приемной, по обыкновению, было много знати из свиты Ришелье.
И мимо них папа Калебассе прошел с самоуверенностью, которую ему придавал титул "любезного друга".
Но у самых дверей рабочего кабинета к фруктовщику подошел камердинер.
- Его эминенции нет дома, - вежливо сказал он.
- Нет дома? Но я по делу, которое нельзя откладывать! Где его эминенция?
Камердинер смущенно улыбнулся и замялся.
- Мне непременно нужно знать, непременно, - продолжал Калебассе, - ему грозит опасность!
Камердинер счел невозможным скрывать дольше.
- Его эминенция у мадемуазель Ланкло, - сказал он.
- Ланкло... Ланкло... - повторил папа Калебассе. - Кто такая мадемуазель Ланкло и где она живет?
Камердинер, хотя и понимал, что фруктовщик не знает мадемуазель Нинон де Ланкло, известной всем знатным вельможам своей очаровательной красотой, но удивился, что Калебассе ничего не слыхал о ней.
- Разве вы и по имени не знаете мадемуазель? - спросил он.
- Нет. Где она живет?
- На улице Вивьен, 3.
- Нинон Ланкло - Повторил, чтобы не забыть, папа Калебассе, мысленно удивляясь, как это кардинал в такое позднее время сидит у девицы. Впрочем, тут, вероятно, какой-нибудь политический интерес, как знать!
Он сейчас же отправился на улицу Вивьен, она была очень близко. Там, в доме N 3, жила двадцатидвухлетняя Нинон де Ланкло, одна из известнейших красавиц того времени.
Нинон де Ланкло, дочь благородных родителей, появилась на свет в Париже. Нинон ее прозвали после смерти родителей, когда их единственная пятнадцатилетняя дочь осталась полновластной хозяйкой дома.
Нинон получила прекрасное образование, была умна, остроумна и любезна в обращении. Вскоре имя ее прогремело во всех кругах французского общества.
Вместе с умом развивалась и ее красота, везде только и говорили о прелестной, очаровательной Нинон, окруженной толпами поклонников всех возрастов и положений.
Но прекрасная Нинон вовсе не имела намерений выйти замуж за кого-нибудь из претендентов на ее руку и связать себя на всю жизнь. Нет, ей дороже всего была ее золотая свобода. Она решила не надевать на себя никаких цепей и полюбить только того, кто ей понравится, и то до тех только пор, пока он будет достоин ее любви.
Мысль очень эгоистичная, но Нинон не изменяла ей до старости. Но кто мог упрекнуть ее в этом?
Она, наверное, сделала бы очень несчастным своего мужа, словно бабочка она порхала с цветка на цветок и была ветренее всякого Дон-Жуана. Не связывая себя замужеством, она, по крайней мере, одна принимала на себя все удары, которые преподносили ей судьба и то положение, которое она занимала в обществе.
В одном можно было упрекнуть эту женщину, она завлекала множество юношей и развращала их, хотя в то время во Франции и без того нравственность стояла на довольно низком уровне.
В числе многочисленных обожателей, удостоившихся расположения Нинон, был и Ришелье. Он был чуть ли не первым, а за ним последовал целый ряд знатнейших имен Франции.
Уже далеко не первой молодости она подарила своим расположением аббата Гедеона и Шатонеф. Всех ее поклонников, постоянно или временно пользовавшихся ее любовью, не перечесть.
Эта женщина вплоть до смерти была окружена обожанием.
Чтобы дать понятие об уме и красоте Нинон, надо сказать, что самые умные и интересные мужчины того времени считали большой честью бывать у нее в гостиной.
К ней приезжали поэты и ученые читать свои произведения и спрашивать ее совета. Придворная молодежь посещала собиравшееся у нее общество, чтобы развить вкус и дополнить светское образование.
Скаррон читал ей свои романы, Сент-Эбремон - свои стихи, Мольер - свои комедии.
Христина, королева Шведская, приехав в Париж, посетила только Нинон и Академию.
Как все женщины, она даже в старости, не хотела ничего слышать о своем возрасте.
- Да, моя дорогая Нинон, - сказал ей один раз Людовик XIV, - мы стареем!
- Виновата, ваше величество, - ответила она с обычной находчивостью, - мы с вами никогда не состаримся, а только сделаемся старше.
Король улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.
Ришелье, как мы уже говорили, принадлежал к числу первых поклонников знаменитой красавицы.
К ней-то и шел папа Калебассе в поисках кардинала.
Нинон сидела с его эминенцией в своем роскошном, изящно убранном будуаре.
Она отлично умела привязать к себе даже таких умных людей, как Ришелье, очаровывая не одной только красотой и прелестью обращения, но и своим остроумием, музыкой и пением.
Кардинал так любил бывать у нее, что часто просиживал с нею часами, до поздней ночи.
В тот вечер, о котором мы говорим, Ришелье любовался нежностью ее кожи, прозрачной белизной лица и легким румянцем щек.
- Какую чудесную воду вы употребляете, Нинон, чтобы придать себе такой прелестный цвет лица, - сказал он. - Француженки, наверное, были бы мне очень благодарны, если бы я открыл им эту тайну.
- Вижу, ваша эминенция, вы хотите приобрести себе нового союзника, вы лучше, чем кто-нибудь, знаете: на чьей стороне женщины, тот сильнее всех! Но я не скрываю своих пристрастий и не хочу мешать другим женщинам, пойдемте, я покажу вам мою уборную. Пойдемте, ваша эминенция!
Кардинал пошел за прекрасной Нинон в одну из соседних комнат.
При входе в будуар они не услышали ни запаха розового масла, ни духов, в комнате не было даже обычного столика с флаконами и баночками - там стоял обыкновенный чистенький умывальник со всеми необходимыми принадлежностями.
- Вот, ваша эминенция, - сказала она, - мои секретные протирания. Они состоят из холодной ключевой воды и толстого полотенца, которым я натираю кожу. Сообщите эти средства француженкам. Этому не поверят, но вы лично убедились, что я не лгу!
Ришелье, взяв под руку прелестную, смеющуюся Нинон, вернулся в будуар.
В эту минуту вошла горничная и доложила, что пришел какой-то человек, желающий непременно видеть кардинала по очень важному делу.
- Кто такой? - спросил Ришелье.
- Какой-то Калебассе, ваша эминенция.
- О, так я должен извиниться перед вами, милая Нинон! - обратился он с улыбкой к хорошенькой хозяйке. - Этому господину Калебассе мне надо уделить несколько минут. Позвольте, дорогая моя, принять его в одной из соседних комнат!
Нинон велела горничной зажечь лампы в соседней комнате и привести туда Калебассе.
Ришелье поцеловал маленькую ручку Нинон и вышел к Калебассе, встретившему его низкими поклонами.
- Я должен сейчас сообщить все вам, - сказал он, - я не могу быть спокойным, до завтра ждать никак нельзя.
- Что же вы такое узнали, любезный друг? Папа Калебассе поклонился, и лицо его просияло.
- Ваша эминенция, вы останетесь мною довольны.
- У вас такое серьезное лицо, что случилось?
- Мне, наконец, удалось сегодня узнать, кто были те двое вельмож.
- Разговор которых вы тогда слышали? Папа Калебассе таинственно кивнул головой.
- Я их, наконец, опять видел сегодня.
- Где?
- Они шли в Люксембургский дворец.
- А!.. У них там должно быть много дел.
- Союзники... - сказал с интимным жестом, понизив голос, папа Калебассе.
- Что? Союзники? Что это значит?
- Заговор, ваша эминенция!
- Может быть, вы и не совсем ошибаетесь, - сказал, улыбнувшись, Ришелье. - Но как же вы это узнали?
- В Люксембургском дворце что-то затевается, ваша эминенция, - сказал Калебассе, делая многозначительное лицо и понижая голос, - там заговор составляют.
- Простите меня, вы думаете?
- Против вашей эминенции.
- Кто же были двое вельмож, которых вы тогда подслушали?
- Увидев сегодня, что они опять идут во дворец, я побежал к дворецкому и спросил, не возбуждая в нем подозрения, их фамилии.
- С чего же вы начали, друг мой?
- Я предложил ему дыни, он их очень любит, разговорился с ним и выспросил его обо всем.
- И кого же он назвал?
- Я отлично запомнил их имена, ваша эминенция! Один был маркиз де Сен-Марс, а другой его приятель - господин де Ту.
Глаза Ришелье сверкнули... доказательство, что известие заинтересовало его.
- Дворецкий не ошибся? - спросил он.
- Нет, ваша эминенция, его слова подтвердились: эти господа были у герцога Орлеанского.
- Теперь скажите мне, любезный друг, как вы узнали о заговоре?
- Я недавно слышал разговор этих господ, ваша эминенция, а сегодня узнал, что во дворце старой королевы нечто затевают. У них там создаются разные планы, ваша эминенция. Они хотят свергнуть вас.
- Вы преувеличиваете, любезный друг! На чем вы основываете свои догадки?
- Не могу объяснить вашей эминенции этого, но такой умный человек, как вы, сразу должен понять в чем тут дело, когда знатные вельможи ведут такие разговоры и сходятся в Люксембургском дворце.
Ришелье невольно улыбнулся.
Он больше узнал из слов старого фруктовщика, чем тот предполагал.
Кардинал видел на придворном балу насмешливые улыбки Сен-Марса, де Ту и понял, что они против него.
Ему ведь известны были тайные планы королевы-матери и герцога Орлеанского, их тайные встречи с герцогом Бульонским и другими гражданами.
Он узнал, что маршал Марильяк был в Люксембургском дворце и в то же время отказался сообщить ему о результате смотра. Все это, вместе с тем, что сообщил фруктовщик, заставляло серьезно отнестись к известию о заговоре.
- Благодарю вас за услугу, - сказал он папе Калебассе, милостиво подавая ему руку, которую тот поцеловал, - продолжайте следить и завтра и послезавтра приходите сообщить все, что узнаете, ко мне в отель. Я награжу вас за труды!
Ришелье отпустил осчастливленного фруктовщика и вернулся, как ни в чем не бывало, к Нинон Ланкло. Она стала расспрашивать его.
- Нашлись кроты, - сказал он, садясь возле нее, - желающие рыть мне яму, но, я думаю, что они сами в нее попадут. Это, однако же, не должно мешать нам, дорогая Нинон.
Я не позволю портить себе часы, которые провожу здесь с вами. Спойте мне одну из ваших хорошеньких песенок и дайте возможность поблагодарить вас за это поцелуем.
Нинон мило улыбнулась и стала петь.