Альгвазилы, связав Изидора, спешно отвели его на ближайшую гауптвахту, где посадили в пустую, надежную комнату.
Никто не слушал его уверений в невиновности, никто не верил ему, потому что схватили его на месте преступления, на него указал сам адъютант короля, и при нем нашли пистолет, а главное, от него уже ожидали чего-нибудь подобного.
Изидор был на дурном счету у властей, особенно у военных командиров, под началом которых прежде служил. Во время следствия найдено было в актах не только много обвинений Изидора Тристани в дисциплинарных проступках и покушениях на собственность, но и указание на совершенное им убийство проезжего на большой дороге.
Он был приговорен к десятилетним каторжным работам в гавани Карфагена, это время оставило свой след и на его лице, и на фигуре, он действительно выглядел каторжником. При вступлении на престол Амедея ему посчастливилось попасть под общую амнистию.
Ночью Изидора перевели в большую, вместительную тюрьму, стоявшую на берегу Мансанареса, близ Толедских ворот и школы тореадоров, со стороны города ее окружала высокая стена, а та часть здания, которая обращена была к реке, отвесно поднималась над водой. Со всех сторон, однако, проделаны были маленькие окошечки с железными решетками.
Эту надежную, искусно выстроенную тюрьму народ называл Адским замком. Немалую долю арестантов в нем составляли убийцы и разбойники, так как время беспорядков в Испании вызвало большое количество преступлений, появилось даже много иностранцев, промышлявших мошенничеством и разбоем.
Когда за Изидором закрылись большие железные ворота, к которым приставили тотчас двух караульных с заряженными ружьями, он понял, что дело серьезно. Из Адского замка не было выхода! Кто раз попал туда, тому нечего было и думать о свободе.
Единственным утешением Изидору служила мысль о высоком покровителе, соучастнике этого преступления.
Смотритель тюрьмы, как опытный человек, с первого взгляда разглядел в нем отъявленного преступника, и это было так, потому что время, проведенное на галерах, становилось высшей школой для разбойников, попавших туда; пройдя ее, они были способны на все.
Он велел тотчас отвести Изидора в комнату нижнего этажа, где его обыскали с головы до ног и сменили грязный капральский мундир на желтое арестантское платье. Эта перемена сильно не понравилась бывшему капралу, но он покорился, потому что смотритель пригрозил ему, в случае малейшего сопротивления, решетками и голодом.
Затем Изидора отвели в комнату, где не было других арестантов, кроме него. Комната была шагов десять в длину и столько же в ширину, там стояли маленькая железная печь, жесткая кровать с одеялом, приделанный к стене стол и скамейка, на столе кружка с водой и лампа.
Толстая дверь, выходившая в коридор, была обита жестью. Через маленькое окошечко, открывавшееся в ней с наружной стороны, арестанту подавалась пища.
В одной из стен, на довольно значительной высоте, находилось окно фута два в высоту и в ширину, с железной решеткой, выходившее, как тотчас убедился Изидор, на Мансанарес, далеко внизу кативший свои волны.
Потеря свободы была в высшей степени чувствительна для Изидора! Мрачное выражение лица ясно говорило о состоянии его духа, но так как в данную минуту ничего изменить было нельзя, то он бросился на постель и вскоре заснул так крепко, как едва ли может спать даже человек с самой чистой совестью.
На следующий день, съев принесенный обед, он уселся на постель и принялся рассуждать вслух, обдумывая свое положение.
-- Скверную штуку сыграл со мной случай, -- бормотал он. -- Все улизнули, один хитрый Изидор в западне! Черт возьми! Но утешься, ведь они все в твоих руках! Ты предусмотрительно поступил, зайдя в гостиницу Сан-Педро и углядев следы, что вели к развалинам старого монастыря. Тебя не оставят в беде, а уж если у них хватит глупости сделать это, так все пойдут на виселицу, Все! Ты неплохо устроился -- за тобой оба принца, полковник, патер Доминго из монастыря Святой Марии и граф Кортецилла, -- посмеивался Изидор. -- Эти важные господа всегда стараются найти какого-нибудь козла отпущения, на которого можно свалить все свои грехи, но Изидор слишком много знает и заставит бояться себя! До приговора не скоро дойдет. А если они тебя бросят, придется сознаться, не доводить же дело до пыток! Изидор признается в том, что может не понравиться знатным, благородным донам, ну, да что делать! Своя ру" башка ближе к телу!
Монолог Изидора был прерван бренчанием ключей у двери, шумом шагов и голосами в коридоре.
Дверь отворилась. Вошли судья с секретарем, положившим на стол бумагу и приготовившимся записывать.
"Ага, -- подумал Изидор, -- начинается история, но будем спокойны!"
Судья велел ему встать.
На несколько вопросов о прошлом, показывавших, что о нем имеют подробные и точные сведения, Изидор отвечал путано, а от обвинения в покушении на убийство категорически отрекся.
-- Я проходил совершенно случайно по улице Сан-Маркос, сеньор, -- сказал он с самой невинной физиономией. -- Это и с вами могло случиться. Ах, лучше бы я был в это время на другом краю города! Ну, да уж беда и во сие найдет, если захочет! Меня закрутило в толпе и, на беду, вынесло прямо на адъютанта.
-- При вас нашли разряженный пистолет, -- прервал следственный судья разговорчивого арестанта.
-- Да, да! Какой-то шалопай сунул мне что-то в суматохе, а в эту минуту адъютант и схватил меня! Ну скажите сами, сеньор, неужели бы я остался там стоять, если бы был настоящим виновником? Не думаю!
-- Так вы не хотите признаться?
-- В чем мне признаваться-то, сеньор? Неужели я должен сказать: вот моя голова, я виновен! О Боже! Вы уж слишком многого требуете, если хотите, чтобы я подставил свою голову за другого.
-- Выдайте соучастников, это уменьшит паше наказание.
-- Но какое же наказание я заслужил, сеньор, если я невиновен?
-- Ваше прошлое говорит против вас.
-- Да разве прежнее несчастье может служить доказательством моей вины теперь, сеньор? Этак можно из невинного человека сделать преступника. Оттого что Изидор Тристани нанес, по несчастью, удар, убивший человека, а коварные товарищи подсунули ему украденные вещи, чтобы избегнуть наказания, вы считаете, что и теперь он виноват? Это несправедливо, сеньор, нельзя судить на таких основаниях!
-- Так вы упорно настаиваете на своей лжи?
-- На истине, сеньор! Что же мне сказать? Да буду я лишен царствия небесного, да буду я проклят, если выстрел сделан мной! Требуйте от меня какой угодно клятвы!
Секретарь записывал каждое слово арестанта.
-- Ваше упорство вам не поможет, -- сказал судья, -- показания свидетелей и пистолет говорят против вас! Вы бы лучше искренне сознались, в противном случае вам грозит виселица.
-- Не надо забегать вперед. Никто не избегнет того, что ему предназначено. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, -- отвечал Изидор.
Судья и секретарь ушли, и дверь снова плотно затворилась.
-- Гм! Так, значит, виселица, -- пробормотал Изидор, и его косые черные глаза беспокойно заблестели, -- неприятная перспектива! Я всегда испытываю перед виселицей какой-то священный трепет; все другое еще туда-сюда, но смерть на виселице -- проклятая, оскорбительная смерть! С какой отвратительной гримасой при этом умирают! С тех пор как при мне вешали убийцу Брукоса, я ненавижу виселицу! Но не беспокойся, мой друг, -- посмеивался он, -- подождем до утра, еще виселица не выстроена, да и вельможи не оставят тебя здесь. Не волнуйся, Изидор! Тебя и в последнюю минуту всегда выручал благоприятный случай. Если бы за каждую пролитую кровь тебя стали вешать...
Он махнул рукой и отошел к окну.
На дворе уже стемнело. Противоположный берег Мансанареса был пуст, там не было никаких строений. В некотором отдалении, между старыми деревьями, вилась дорога к Толедским воротам.
На реке тут и там виднелись лодки, но незаметно было никаких признаков попытки пробраться к заключенному.
В эту ночь Изидору уже не так спокойно спалось, как в прошлую. Ему снились виселица, убийца Брукос, кивавший ему из петли, а затем площадь Кабада, полная народа! Вот мадридский палач, старый Вермудец, строит виселицу, вот помощники его в простых рубахах с засученными рукавами. Изидор слышит их голоса, чувствует, что они схватили его. Вермудец уже укрепляет веревку на железном крюке... "Молись, Изидор Тристани!" -- раздался голос около него...
Арестант проснулся. Его сильно трясла чья-то рука, и чей-то голос звал его по имени. Но Изидор все не мог очнуться от своего сна, он дико вращал глазами, и крупные капли пота катились по его лбу. Наконец дело объяснилось. В свете фонаря Изидор признал сторожа, будившего его, за ним стоял монах в темно-коричневой одежде с волосяным поясом.
-- Да вставай же! -- кричал сторож. -- Почтенный брат Франциско пришел приготовить тебя к смерти и помолиться с тобой.
"Ого! Похоже на смертный приговор, -- подумал, вскакивая, Изидор. -- Неужели так скоро? Ну, да тут ведь могут встретиться затруднения!"
Сторож поставил фонарь на стол и вышел, почтительно поклонившись патеру.
-- Вы хорошо сделали, что пришли, брат Франциско, -- сказал Изидор, обращаясь к монаху, неподвижно стоявшему со сложенными руками. -- Вы не из монастыря ли Святой Марии?
-- Я пришел утешить тебя и помолиться с тобой, -- тихо отвечал Франциско.
-- Ну, молиться-то еще успеем, благочестивый брат, вы свою молитву уже, вероятно, совершили сегодня в полночь, а моя -- подождет. Прежде всего скажите: вас послал сюда достойнейший патер Доминго? Не отвечаете! Значит, я должен прежде внушить вам доверие! Садитесь-ка вот здесь, это простая деревянная скамейка, ну, да лучшей у меня нет.
Монах сел, Изидор удобно расположился на постели.
-- К делу, благочестивый брат, -- начал он, понижая голос. -- Не знаю, вынесен ли мне уже приговор, знаю только, что я не должен умереть! Что вы так смотрите на меня, благочестивый брат? Да, я не должен умереть, потому что моя смерть может наделать много неприятностей. Это престранная история. Прежде чем меня привезут на место казни, я сделаю такое признание, которое выведет на чистую воду многих лиц, а они, я знаю, готовы будут на все, чтобы, не доводя меня до этого, освободить скорее, тем более, что ведь я действительно невиновен. Передайте все это патеру Доминго. Я не должен умереть! Если меня не спасут, я открою все, а это немало, благочестивый брат!
-- В чем ты хочешь признаться, сын мой? -- спросил монах.
-- Вот видите ли, я не знаю, должен ли я вам говорить все, дело еще не дошло до смерти, и я рассчитываю на освобождение! Но я вам намекнул, а вы намекните другим. Не удивляйтесь, благочестивый брат! Видите ли, есть вещи, которых и на исповеди нельзя громко сказать. Поймите только, почтенный брат, что мое признание обернется виселицей для знатных господ, о которых я многое расскажу. Если повесят меня, то и они должны со мной висеть.
-- Ты, кажется, очень взволнован, -- сказал монах, -- твои слова так запутаны и неясны.
-- О, не беспокойтесь, я еще вполне владею рассудком: страх смерти не заставил меня потерять его, у меня для этого слишком здоровая натура! Говори скорей, кто тебя прислал?
-- Наш благочестивый монастырь обязан посылать духовника к осужденным на смерть!
-- Так, так! А не говорил ли тебе чего-нибудь при этом патер Доминго, не приказывал ли уведомить его, как ты меня найдешь и что от меня услышишь?
Монах покачал головой.
-- Ты не признаешься в этом, конечно, -- продолжал Изидор, -- ну, да все равно! Я познакомился с высокородным принцем Карлосом Бурбонским и с его не менее высокородным братом Альфонсом Бурбонским, вступил, так сказать, под их знамена -- ты видишь перед собой карлиста! Но этого мало: я оказал принцу не одну хорошую услугу -- спроси-ка у хорошенькой Амаранты на улице Толедо, под крышей углового дома в Еврейском переулке. Но тсс!., лучше не спрашивай! Она не знает, что дон Карлос -- тот самый любовник, который изменил ей и покинул ее, как это часто случается в жизни! Иначе она может сильно навредить принцу. Ведь оставленные невесты могут быть очень опасны. И дону Альфонсу я оказал не меньшую услугу. Это касается одной высокопоставленной дамы; да, благочестивый брат, это очень знатная дама, и, если я громко стану все это рассказывать, в высоких кругах поднимется страшный шум! Но и это еще пустяки, хотя ты начинаешь, кажется, понимать?
Монах слушал с напряженным вниманием, глаза его горели.
-- Что мне до простой девушки и до знатной доньи, -- сказал он, -- я пришел приготовить тебя к смерти.
-- Нет, рано еще, лучше я приготовлю тебя, -- ответил Изидор, смеясь. -- Выслушай, что я тебе скажу, и передай патеру. В покушении на убийство я невиновен, его совершили двое других людей, а тех, в свою очередь, подговорили люди, имена которых мне известны. Счастливый случай свел меня с ними в одном месте, но где именно, я не могу сказать тебе, благочестивый брат! Я знаю столько, что если расскажу все, то мое признание подведет под суд людей, пользующихся таким огромным влиянием, что для них ровно ничего не стоит освободить меня отсюда.
-- Ты утешаешь себя ложными надеждами.
-- Полно, благочестивый брат, -- заключил Изидор, вставая, -- мой расчет верен. Передай только патеру мои слова, а он может передать и дальше, кому следует, и сделает это. Рука руку моет, а любовь любви стоит. Спасут меня -- я буду молчать и окажу еще не одну хорошую услугу, а не спасут -- я один не хочу быть повешен. Ступай же скорей, благочестивый брат, -- прибавил Изидор, посмеиваясь и подталкивая монаха кдвери, -- торопись, дело не ждет. До свидания!