Число партий в Испании все увеличивалось. После того как король Амедей отказался от трона, обстоятельства приняли еще худший оборот, провозглашение республики под управлением Кастелара не принесло мира. Страна была в состоянии брожения. Никто не знал, что выйдет из этого. Большинство убедилось теперь в одном: Кастелар не способен управлять событиями и дать мир Испании. Каждая партия хотела первенствовать, проводить свои идеи и осуществлять свои планы.
Прекрасная, богато одаренная природой страна погрузилась в пучину бед. К несчастью, ее заразил еще и пример Франции: французская коммуна нашла сторонников в Испании.
В Картахене дошло до открытой вражды между этой новой партией и правительством, вражды, вылившейся в борьбу, которая приняла огромные размеры.
Теперь правительство, бывшее не в состоянии достаточно энергично и успешно действовать против карлистов, вынуждено было бороться еще и против этой новой силы, начинавшей на востоке Испании ожесточенную борьбу с оружием в руках.
Многие любимые войсками известные генералы оставили свое поприще, как только была провозглашена республика, поскольку они принадлежали к другим партиям; в том числе оставили службу Серрано и Топете.
Маршал, бывший регентом Испании после изгнания королевы Изабеллы, жил теперь исключительно семьей.
Энрика, осчастливившая его большим семейством, старалась рассеять его унылое состояние духа. Но Франциско Серрано видел, что его родина все больше и больше приближается к краю пропасти; жене не удавалось смягчить его горе. Он не принадлежал к тем людям, которые спокойно живут в семье, не заботясь о том, что происходит за пределами их дома, он слишком долго стоял во главе Испании и управлял ее судьбой, чтобы безучастно смотреть на обстоятельства, становившиеся со дня на день все более тревожными.
Любовь Энрики и детей доставляла ему много радости, и бывали часы, когда он наслаждался жизнью, забывая обо всем, но потом мысль о грозной опасности снова приводила его в уныние. Энрика сочувствовала ему гораздо больше, чем проявляла это внешне. Стараясь отогнать от мужа пасмурные думы, в душе она скрывала ту же тревогу о судьбе Испании.
Она пыталась даже уговорить Франциско уехать во Францию или Италию, чтобы быть подальше от волнений и беспорядков родины, но Серрано не мог на это решиться. Он всей душой принадлежал отечеству и, может быть, тайно надеялся еще послужить ему. Подчиняясь новой администрации, он сошел со сцены, но, без сомнения, сознавал при этом, что таким путем Испания не достигнет мира.
-- Наденем траур! -- вкричал Топете, входя в комнату, где у стола, заваленного бумагами, письмами и депешами, стоял Серрано. -- Что будет с Испанией? В Картахене идет ожесточенная борьба, и остервеневшие бунтовщики, эти коммунары, разоряют город!
-- Перемен к лучшему ждать не приходится, друг мой, -- мрачно отвечал Серрано, подавая руку собрату, -- нам остается держаться в стороне... Сегодня я жду к себе одного приехавшего из Картахены бригадира, храброго Армадиса, ты его тоже знаешь! Он писал мне, что приедет в Мадрид за подкреплением.
-- Ну, так мы от него узнаем, как идут дела в Картахене и в окрестностях несчастного города и почему до сих пор не подавили восстания, -- сказал Топете. -" Не понимаю, каким образом бунтовщики приобрели такую силу и почему никто не предвидел готовящегося несчастия! Ведь должны же власти Картахены...
-- Не будем гадать, друг мой! -- перебил Серрано старого генерала. -- Может, скоро все объяснится. На севере опасность тоже растет. Взгляни, -- сказал он, указывая на карту, -- вот куда проникли войска дона Карлоса. Они готовятся уже к решительным битвам. Альфонс принял командование над центром армии, Доррегарай -- над правым флангом; я слышал, что втихомолку организуется и левый. А Кастелар все еще не в состоянии решительно выступить против неприятеля!
-- Оттого, что недостает хороших генералов. Выходи опять на сцену, Франциско, -- просил Топете, -- прими командование республиканской армией! Войска тебя любят; твое появление воодушевит их и даст делу новый оборот. Пожалуйста, возьмись снова за шпагу.
-- Не проси меня о том, чего я не могу исполнить, друг мой, -- серьезно отвечал Серрано. -- Ты знаешь, как все изменилось, моего участия не желают и не требуют! Неужели я стану навязывать свои услуги, когда никто не обращается за ними? Неужели я буду просить должности у нынешнего правительства? Этого ты не можешь требовать от меня!
-- Сломи гордость, Франциско, принеси родине жертву. Ты один можешь вывести Испанию из этого лабиринта! -- вскричал Топете. -- Поведи войска на кар-листов!
-- Ты знаешь, как я люблю и уважаю тебя, -- отвечал Серрано, -- но ты требуешь невозможного. Тебе известно, что я готов отдать все свои силы Испании, но при нынешних обстоятельствах мне в этом отказано. Я заранее вижу, что она погибнет.
-- Так забудь все и позаботься о ее спасении!
-- Сейчас я не могу вмешиваться! Я не хочу, чтобы говорили, что мною руководит честолюбие. Ты понимаешь меня! Если же дойдет до того, что беспомощная Испания окажется на краю пропасти, народ позовет меня, и я увижу, что большинство признает невозможность такого состояния, тогда Франциско Серрано готов будет стать во главе и осуществить свои планы, но не раньше! Да защитит небо наше бедное отечество! Не думай, что я утомлен или пал духом. Нет, в моей руке еще довольно силы, чтобы в решительную минуту поднять шпагу, я не отчаиваюсь, потому что знаю, пробьет час, когда все изменится. Я жду его, чтобы отдать все силы родине!
Разговор друзей был прерван докладом слуги о приехавшем бригадире Армадисе.
-- Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Армадис! -- вскричал Серрано, идя навстречу старому офицеру и протягивая ему обе руки.
Топете, в свою очередь, приветствовал бригадира, дравшегося в былое время под началом обоих храбрых друзей. Свидание, видимо, растрогало Армадиса, потому что глаза его повлажнели.
-- Счастлив видеть вас, благородные доны, и пожать ваши руки, -- отвечал он взволнованным голосом. -- Как хорошо было, когда я мог биться и побеждать под вашим началом! Но это славное время миновало, остались только воспоминания! А что теперь?
-- Судя по вашему лицу, дела плохи, Армадис, -- отвечал Серрано. -- Пойдемте, поговорим! Вы уже были у начальства?
-- Да. Но вернулся ни с чем. Услышал кучу обещаний и утешений, а между тем необходима скорейшая помощь. О, если б вы по-прежнему стояли во главе, маршал! Если б вы вели войска! Прежде было совсем иначе!
-- Мы должны учиться переживать тяжелое время, бригадир!
-- Одно у меня желание, одна просьба, -- продолжал старый служака, -- чтобы вы, маршал, вернулись к войскам и взяли бы руль гибнущего корабля! Вы один можете спасти его! Не сердитесь на меня, позвольте старому сослуживцу высказать, что у него на душе. Отбросьте все сомнения и станьте снова во главе...
-- Вы пришли сюда, -- серьезно перебил его Серрано, -- не для того, чтобы рассуждать, лак изменить дело, а чтобы сообщить нам последние события, Армадис!
-- Понимаю, вы не хотите выслушать мою просьбу, -- грустно сказал Армадис, -- но маршал должен простить старому сослуживцу, что он высказался от полноты сердца. Сведения, которые я сегодня принес, далеко не радостные.
-- Нам, мужчинам, не пристало дрожать перед несчастьем. Говорите!
-- Вы знаете, что около Картахены сгруппировались недовольные, возбужденные примером Парижа, задумавшие и у нас учредить коммуну, -- начал бригадир. -- Правительство и гарнизон Картахены не придавали этому большого значения, и партия, в сущности очень слабая, никогда бы этого не достигла, если б ее не поддержала одна таинственная сила, о которой так долго никто ничего не слышал.
-- Что же это за сила, Армадис? -- спросил Топете. -- Разве вы ничего не слышали о ней?
-- Ровно ничего, -- сказал Серрано.
-- Так я расскажу вам. Едва раздались первые голоса недовольных и безалаберная партия, цель которой -- разрушение, подняла голову, как в окрестностях Картахены появились никому не известные люди с никому не известными намерениями. Они присоединились к недовольным, поддержали их планы и стали во главе их!
-- Но что это за люди? -- спросил Топете.
-- Сейчас я вам объясню, генерал. Власти напрасно старались выследить их, при огромном наплыве авантюристов и бродяг отдельные личности совершенно терялись. Между тем волнение росло и, наконец, разразилось страшным мятежом. Дошло до открытой вражды, и в Картахене началась ожесточенная борьба, неистовство мятежников не знало предела. Чем увереннее они становились, тем больше росла их сила. Жителей беспрестанно пугали выстрелы, начались убийства, грабежи! Наконец, мне удалось узнать, что большая часть недовольных была не из картахенцев, а из членов тайного общества, принявшего участие в борьбе. Общество это охватывает всю Испанию, и цель его -- возродить прежнюю Гардунию!
-- Это страшное братство, державшее всех в страхе в прошлые века?
-- Оно опять воскресло! Как в доме, за которым никто не наблюдает, заводятся крысы и гады, -- продолжал Армадис, -- так и это новое общество, пользуясь беспорядками в Испании, проникает повсюду и повсюду пускает корни. Как только где-нибудь начинаются восстания и смуты, там тотчас появляются члены таинственной Гардунии, послы ее тайного предводителя, и совершают неслыханные преступления. Слышали вы о том, как был остановлен и ограблен поезд на железной дороге, как обокрали налоговую кассу и убили чиновников? Все это сделали не коммунары, а члены Гардунии, они же поддержали и мятеж!
-- Неслыханные вещи! -- вскричал Топете.
-- Почти невероятные, -- сказал Серрано, -- однако я припоминаю, что слышал не раз о больших грабежах, в которых было много участников, но о появлении вновь страшной Гардунии до сих пор ничего не знал.
-- Я вам передаю не догадки, а факты, -- сказал Армадис. -- Вожди Гардунии под видом сочувствия хитрыми речами привлекли коммунаров на свою сторону и стали во главе их. Особенно известен Мигель Идесте, разжигавший восстание. Как мне рассказывали, он никогда не заботился о благе народа, а принадлежал к числу тех вождей, которые раздувают Мятеж исключительно в интересах Гардунии. Глава их называется принципе, живет в Мадриде и во всех больших городах принят в лучших обществах.
-- Да, это полное возрождение тайной общины, заставлявшей в былое время дрожать всю Испанию, -- проговорил с удивлением Серрано.
-- Я непременно хотел узнать все досконально, это не давало мне покоя, -- продолжал Армадис, -- и прежде всего я обратил внимание на неутомимого Идесте. Выбрав из своих солдат самых смелых, я велел им одеться ремесленниками и проникнуть в партии недовольных; вскоре им удалось ночью схватить Идесте и привести его ко мне. Я вынужден был прибегнуть к пытке, чтобы заставить его говорить.
-- Ну, тут вы перешли границу, бригадир, -- недовольным тоном сказал Топете.
-- Не упрекайте меня, генерал, есть случаи, когда это необходимо! С подобными людьми нечего церемониться, иначе они нас же оставят в дураках. Пытка развязала язык Идесте.
-- Он действительно раскрыл вам что-то? -- спросил Серрано.
-- Да, только, к сожалению, не успел сказать всего! Он подтвердил, что по всей Испании распространено тайное общество, пользующееся огромной силой и влиянием, что в нем принимает участие много высшей знати. Общество называется Гардунией и имеет в руках такие огромные средства, что образует как бы государство в государстве!
-- Не стали ли вы жертвой мистификации, бригадир? -- недоверчиво спросил Топете.
-- При пытках такого не случается, -- отвечал Армадис. -- Пойманный назывался капитаном Мигелем Идесте. Его пленение привело бунтовщиков в бешенство. Он показал, что Гардуния в каждом большом городе имеет суперьора, а в Мадриде находится принципал, или принципе, и что среди карлистов есть целые отряды, состоящие из членов этого общества.
Но в ту минуту, когда он уже готов был назвать имена вождей, силы изменили ему, он потерял сознание, а затем скончался!
-- Это не только бесчеловечный, но и безрассудный поступок с вашей стороны, Армадис! -- вскричал Серрано.
-- Безрассудный, да, маршал, но вы не назвали бы его бесчеловечным, если бы видели, что делали в городе эти бунтовщики! Злодейства их были ужасны, но бой у Картахены превзошел все! Стреляли по домам граждан, больницам и храмам, в которых прятались женщины и дети. Тут замолкало всякое человеческое чувство, и невозможно было сдержать солдат и защищавшихся жителей!
-- Так капитан умер у вас во время пытки?
-- Да, он успел сказать, что принципе носит титул графа и что это очень важное лицо.
-- Граф? -- повторил Топете. -- Жаль, что он не пожил еще минутку! Так вы и не узнали имени принципе?
-- Нет, генерал, но мы надеемся в скором времени захватить еще одного члена этого опасного общества, и с ним, могу вас заверить, обойдемся осторожнее!
-- Значит, мятежники, наконец, отбиты?
-- Надеюсь, что скоро доложу вам об их поражении, маршал Серрано, и с этой надеждой покидаю вас, -- заключил свой доклад бригадир, -- но и теперь не могу не высказать того, чем полно мое сердце. Я выражаю в этом случае горячее желание целой армии и всех офицеров! Маршал, примите опять командование войсками и станьте во главе государства! Испания гибнет, вы один можете ее спасти и дать другой поворот ее судьбе!
Франциско Серрано, казалось, боролся с собой...
-- Благодарю вас за эти слова, друзья мои, -- сказал он, пожимая руки гостям, -- мне приятно такое доверие; будем надеяться, что решительная минута еще далека! Но когда она наступит, я снова возьмусь за руль, дай только Бог, чтобы это не было слишком поздно!
-- Ваши слова успокаивают меня, -- сказал бригадир и вместе с Топете простился с маршалом, проводившим их до дверей.
Оставшись один, он глубоко задумался.
Со всех сторон его убеждали стать во главе государства, и сам он сознавал необходимость решительного шага, потому что нынешнее положение Испании могло привести ее только к гибели.