Рана, которую герцог Оссуно получил на дуэли, имела дурные последствия, так как все жизненные соки и силы его уже были истощены. Доктора употребляли все усилия, и хотя им удалось залечить рану, однако гной постоянно выделялся и с ним могла начаться гнойная лихорадка, вследствие которой он мог умереть.
Молодой Беневенто на официальном допросе рассказал о ходе дуэли, но отказался назвать имена участвовавших в ней, поэтому маркиза де Монтолона даже не потревожили. Графиня Монтихо с дочерью настоятельно требовали, чтобы им ежедневно сообщали о состоянии здоровья герцога, и первая даже считала обязанностью посылать бедному раненому всевозможные лакомства, между тем как прекрасная графиня была занята мечтами и надеждами, которые, по словам старой гадалки, должны были осуществиться. Она рассказала об этом своей матери и лорду Кларендону, который все еще находился при ней.
Главное она скрыла, и хотя иногда сомневалась в исполнении предсказаний, но были такие минуты, в которые она, казалось, верила им. Как все произойдет, было ей еще не известно. Она решила, чтобы предварительно удостовериться в истине слов колдуньи или их важности, отправиться в следующую субботу, которая уже приближалась, на мост Цельзия и посмотреть -- кого ей суждено там встретить.
Евгения постоянно думала об Олимпио Агуадо, и после того придворного праздника, на котором она разочаровалась в Нарваэсе, она питала к Олимпио чувство, достойное названия любви. Может быть, он один был в состоянии ее осчастливить и удовлетворить ее страсти. Ради него приехала она из Бельгии в Лондон, когда узнала, что он проживает там со своими друзьями. Он произвел на нее сильное впечатление и внушил уважение к себе. Очень может быть, что эта склонность в ней сильно возбуждалась мыслью, что она вытеснила из его сердца другой женский образ. Любить эта испорченная натура не могла. Но известно, что девушка считает большим торжеством, гордостью и даже тщеславием отбить кого-нибудь у соперницы, все равно к какому бы званию она ни принадлежала, и завлечь мужчину в свои сети.
Евгения не предполагала, что вечером назначенного дня затевается интрига, вследствие которой Олимпио угрожает опасность, так как его намеревались убить. Эндемо хотел как-нибудь отделаться от него, боясь, чтобы он не отнял у него Долорес. Исполнителем этого намерения он выбрал своего слугу Джона, относящегося к тем людям, которые берутся за всякое дело, если надеются получить за него хорошее вознаграждение.
Удачный план старухи Родлоун побудил мнимого герцога принять самые решительные меры и заставить его еще сильнее пожелать смерти Олимпио, так как, если бы захваченному слуге удалось бежать, тайное жилище Долорес сделалось бы известным, и этот смелый, решительный испанец не замедлил бы отнять у него ту, которую он так пылко и страстно любил.
Если же дон Агуадо будет убит и его найдут в Темзе, устранится всякое серьезное препятствие и боязнь; тогда Долорес будет принадлежать ему одному; и никто не спросит, куда девалась девушка. С Валентино же Эндемо надеялся с помощью золота каким-либо образом уладить дело; в крайнем же случае он мог покинуть вместе с Долорес Лондон и отыскать уединенное местечко в Америке, где бы они были в безопасности.
Клоду де Монтолону стало лучше, и доктора объявили, что он через несколько недель полностью будет здоров.
Филиппе уже завел в Лондоне, действительно с удивительным проворством, несколько любовных интриг, над которыми Олимпио смеялся от всей души. Он предсказал итальянцу, что тот рано или поздно пострадает за свой неукротимый нрав, хотя хорошо знал, что последнего нельзя исправить, так как его страсть к любовным отношениям была болезнью сердца.
Олимпио ничего не говорил своим друзьям о нежной записке, которую он получил, однако когда наступила суббота и он в сумерках приготовился идти на мост Целзия, они знали, куда он отправляется.
Покачивая головой, он часто вспоминал о Валентино, которого еще до сих пор не нашли, несмотря на то, что Олимпио даже обратился к помощи полиции и все предпринимал, чтобы напасть на его след. Казалось, осторожный, умный, честный слуга поддался искушению, которых в Лондоне множество на каждом шагу. О нем осведомлялись и в Сутенде, но все поиски были безрезультатными. Наконец, в полицейском бюро дону Олимпио дали весьма неутешительные сведения, а именно: подобные случаи бывают очень часто и, без сомнения, его слуга был жертвой какой-нибудь публичной женщины, сделался ее соучастником, а объяснить обстоятельства этого исчезновения можно будет только со временем. Благородный дон и не подозревал, что его верный слуга сидит из-за него в заточении.
В субботу вечером, когда Олимпио собирался отправиться на мост Целзия, явился полицейский. Олимпио надеялся, что этот чиновник принес ему наконец сведения о Валентино и поэтому сейчас же велел просить его к себе. Полицейский вежливо поклонился высокому испанцу.
-- Извините меня, милорд, что я вам помешал! Сегодня рано утром в переулке Вапинга* [Вапинг -- квартал, населенный матросами и рабочими кораблей, вблизи Темзы, недалеко от дока.] нашли труп мужчины, которого, вероятно, убили в одну из прошедших ночей в туннеле Темзы. Очень может быть, что этот незнакомец и есть ваш слуга, поэтому я хотел попросить вас отправиться вместе со мной на Вапингскую станцию, чтобы посмотреть покойника.
-- Убит в туннеле Темзы, -- повторил Олимпио, -- это очень возможно. Валентино должен был проходить мимо него, идя с вокзала. У меня несколько свободных часов, и поэтому я готов сопровождать вас. Отправимся через туннель Темзы.
-- Я согласен выполнить ваше желание, милорд, так как это ближайшая дорога к Вапингу, -- согласился чиновник и вышел с Олимпио из дома на улицу Ватерлоо. Они направились на улицу Штамфорд, прошли через Блакфриарсроад и вскоре вышли на длинную узкую улицу Толей, которая находится недалеко от Темзы.
Чиновник рассказывал своему спутнику, желая скрасить путь, что в туннеле часто происходят кровавые сцены и что на протяжении последних лет было много убийств, а убийцы из вапингского квартала.
На противоположном берегу Темзы возвышался квадратный величественный Тауэр и купол церкви святого Павла, между тем сотни кораблей оживляли эту часть широкой реки, названной "Pool", хотя уже и начало смеркаться.
Олимпио и полицейский наконец дошли до улицы Бермондзей, которая вела к туннелю. По левую сторону улицы они увидели Ротерхитскую колокольню, на противоположной же стороне -- бесчисленное множество корабельных мачт лондонского дока, который Вапингом отделялся от реки. Туннель Темзы соединяет ротерхитский квартал с этой частью города.
Прежде чем мы войдем с Олимпио и с полицейским в туннель, необходимо было бы сказать несколько слов об этой замечательной лондонской постройке, которая производит странное впечатление на того, кто, войдя в нее, вспоминает, что он отправляется под русло реки. Несколько архитекторов строили этот туннель, и многие из них поплатились жизнью.
При постоянном сношении обоих берегов Темзы необходимо было провести соединяющую их дорогу, которая не препятствовала бы движению кораблей на реке. Первая тщетная попытка соединить оба берега проведенной под Темзой дорогой была уже сделана в прошлом столетии, но не удалась. Смелый подрядчик, инженер Дад, был убит. При второй же попытке, в начале нынешнего столетия, случилось то же самое; между тем при возрастающем скоплении населения необходима была такая дорога.
Англичанин настойчив. То, что раньше не удалось одним, другие надеялись достигнуть с помощью лучших инструментов, снарядов и с помощью инженеров, так как за их труды было обещано богатое вознаграждение.
И даже в том грандиозном предприятии человек взял в пример природу. Некто Бруннель заметил на верфях корабля "Чатама" корабельного червяка, жизнедеятельность которого заинтересовала его. Этот червь, принадлежавший к роду раковин и весьма вредный для кораблей, пробивает себе при помощи своей буравчатой головы путь сквозь дерево в то время, когда корабль, в котором он поселился, находится в воде. Проходы, сделанные им, он защищает от проникновения воды известью, которую накапливает и таскает за собой.
По этому предложенному природой образцу Бруннель составил колоссальное искусственное Торедо, передняя часть которого была затопляемой, между тем заднюю, состоящую из кабины, занимали рудокопы и каменщики, вывозившие оставшуюся известь.
Работы начались в феврале 1825 года, и уже в октябре лестница ротерхитского дома, вышиной в сто футов и шириной в пятьдесят, была готова. Тогда же начались работы в туннеле. Внизу под руслом реки хотели провести улицу по прямой линии. Два раза (в 1827 и 1828 годах) пробивалась вода Темзы, будто бы не желала переносить этих подкопов. В то время уже был пробит туннель. Многие из работников утонули, сам Бруннель едва спасся от гибели. В то время работы прекратились до 1835 года.
Последователь Бруннеля, инженер Пай, должен был закончить эту колоссальную постройку. Ему действительно удалось преодолеть все трудности, и в марте 1863 года туннель мог быть уже закончен. В I860 году открыли, кроме Товерса, второй туннель, по которому проходили автобусы. В тот год, о котором мы рассказываем, была произведена колоссальная постройка, соединяющая Ротерхит с Вапингом.
Олимпио и полицейский приблизились к входу, к которому спешили вместе с ними несколько работников. Они заплатили маленькую пошлину и спустились по винтовой широкой лестнице, довольно хорошо освещенной.
Через несколько минут спутники дошли до самого туннеля, который имел вид ужасного подземного перехода со сводами. Он состоял из двух дорог, разделенных толстыми столбами, из которых каждый имел четырнадцать футов в ширину и восемнадцать футов в вышину. Туннель же, освещенный, подобно улицам, довольно тусклыми фонарями, простирался на тысячу двести футов.
Какой-то страх, который чувствует, наверное, любой, вошедший в первый раз в эту глубь, при мысли, что ему придется быть под водой, невольно овладел нашим испанцем, но вскоре был забыт.
В нишах между столбами стояли или лежали мужчины и женщины, вызывающие подозрение. Полицейский шепнул своему спутнику, что эти люди довольно часто здесь ночуют, если не имеют другого убежища.
-- Довольно часто, даже зимой, мы находим под мостами этих бродяг всех возрастов; это большей частью обедневшие люди, или жертвы пьянства и других пороков, низко павшие работники и ремесленники, -- объяснял полицейский.
-- Черт побери, да разве в Лондоне нет таких домов, в которых эти бесприютные могли бы найти убежище? -- спросил Олимпио.
-- Бесчисленное множество, милорд. Во-первых, есть Sleepings-Rooms, Spelunken, в которых вся эта сволочь за один пенни может получить ночлег; потом приют на Филд-Ланэ, в Провиденс-Рове, на улице Фарринг-дон, где, кроме постели, дается еще ужин и завтрак; но все эти дома -- оборванцы и нищие избегают. В Sleepings-Rooms не ходят потому, что жалко пенни, который они охотно отнесут в кабак, в приютах же предписывается порядок, спокойствие и трезвость -- такие условия, которые им очень не нравятся. Поэтому бродяги предпочитают ночевать под арками мостов или в парке.
Между тем, разговаривая, они приблизились к винтовой лестнице противоположного берега и начали подниматься по ней. Наконец Олимпио и полицейский добрались до Вапингского квартала. Улицы были узкие, воздух нечистый; в нижних этажах домов, которые были большей частью маленькие и низкие, находились всевозможные лавки и кабаки, из которых раздавался дикий крик бездомных бродяг и их подруг. Нагота разврата представлялась здесь в ее страшной реальности.
По улицам шлялись большей частью пьяные матросы, работники дока, девки, бранящиеся женщины в изодранных платьях, таинственно шептавшиеся воры или переодетые полицейские.
Чиновник посоветовал Олимпио идти около домов, чтобы избежать нападения преступников или их пособников. Олимпио уверял, что если бы эта шайка приблизилась к нему, то он сумел бы справиться с ней; но полицейский заметил, что хотя он признает его геркулесовский вид и силу, но, несмотря на это, перевес в силе останется на стороне воров, так как они тотчас же применяют ножи и везде имеют своих соучастников, тем более, если им представляется случай совершить грабеж, не подвергаясь наказанию.
Это казалось нашему атлетически сложенному дону весьма невероятным, но полицейский, видимо, старался предостеречь его от всяких неприятных встреч.
Наконец они достигли большого дома окружной полиции и Олимпио провели в комнату, где находились покойники. На деревянных столах лежало несколько утопленников. Некоторые из них начали уже разлагаться, вследствие чего воздух в комнате, несмотря на постоянное проветривание, был так тяжел, что его невозможно было долго переносить.
Вид утопленников, которые часто по целым неделям пролежат в воде, прежде чем их найдут, действительно был очень страшным, и Олимпио, видевший в сражениях много обезображенных трупов, должен был сознаться, что эти темно-синие раздутые страшные трупы превосходили все, что можно было представить себе.
Вода и насильственная смерть до того обезобразили человеческий облик, что Олимпио содрогнулся. Может быть, необъяснимое темное предчувствие, что ему угрожает в наступающую ночь опасность, напоминало ему об этой опустошительнице.
Полицейский подвел его к трупу, напоминавшему в первую минуту Валентино. Покойник был необыкновенно большим. На его теле были заметны раны от ножа, вследствие которых он, должно быть, и умер. Борьба и боль, которую он испытал в последние часы своей жизни, страшно исковеркали его лицо.
-- Будьте так добры, милорд, рассмотрите этот труп. Олимпио, который действительно уже поверил, что перед ним лежал убитый Валентино, и которого этот случай сильно опечалил, так как он любил своего верного слугу, приблизился к трупу, лицо которого открыл полицейский.
-- Слава Богу, -- пробормотал Олимпио, -- это не тот, кого я разыскиваю. Хотя фигура и одежда некоторым образом напоминают его, но по чертам лица я точно могу сказать, что это не Валентино.
-- В таком случае, прошу у вас извинения, милорд, а мы думали что это ваш слуга и что наконец сможем прекратить поиски. Теперь же этот бедный парень, который сделался жертвой низкого убийства, должен быть похоронен никем не признанный -- это у нас часто случается. Простите, милорд, я, наверное, отнял у вас много времени, которое вообще-то дорого каждому, а у нас в Англии еще дороже ценится. Еще раз прошу извинить меня, милорд, -- сказал полицейский, вежливо поклонившись.
Олимпио не имел никакого желания совершить обратный путь пешком, расстояние от Вапинга до Бридж-Роада было велико, и поэтому нанял кэб. Было уже довольно поздно; Олимпио щедро заплатил извозчику, поэтому карета быстро катилась по улицам Лондона.
Назначенный час встречи с незнакомкой уже наступил, когда он достиг Бридж-Роада. Олимпио вышел из кэба, и только успел подумать, до чего уединенные и мрачные окрестности моста Цельзия, как вдруг заметил приближающийся экипаж, который направлялся со стороны улицы Гросвенор. Олимпио поспешил к нему. Из открытого окна кареты видна была женская головка; это была графиня Евгения Монтихо, он моментально ее узнал. Значит, письмо было от нее. Она желала встретиться, даже, может быть, поговорить с ним.
Между тем карета проехала по мосту. Испанец стоял несколько минут в нерешительности, не зная, последовать ли ему за ней. Может, она остановилась в парке Баттерзеа, который простирался вдоль противоположного берега Темзы. Евгения, наверное, желала ему что-нибудь сообщить. Должен ли он поддаваться этому нашептыванию?
Долорес! При этом имени он вздрогнул, как будто бы ее добрый дух в этот час приветствовал его. Олимпио колебался, -- наконец, он преодолел сомнения и поспешил за каретой, которая скрылась в тени деревьев. Его глазам представилось прекрасное лицо Евгении; ему показалось, что он непременно должен последовать за ней, найти ее, так как именно она назначила ему ночное свидание; графиня любила его; она хотела его видеть, говорить с ним; и он должен был узнать, что желала она ему доверить!
Он вновь забыл о Долорес -- и сам бросился в искусно расставленную Эндемо сеть. Слуга Джон уже поджидал свою жертву под деревьями Баттерзеаского парка. Этот негодяй с длинным носом был похож на подстерегающего хищника, желавшего из засады броситься на свою добычу!
Мнимый герцог мог полностью довериться этому человеку, так как он был сильный, смелый и рисковый. Этот человек был достоин своего хозяина, изверга -- Эндемо.
Олимпио показалось, что карета Евгении остановилась на той стороне в тени деревьев, но это был обман зрения, так как на той стороне улицы не были вымощены и поэтому шум проезжающих экипажей не был слышен.
На противоположной стороне моста было пусто и тихо. По левую сторону простиралась пустынная улица, прерывающаяся прудами, по правой же виднелся никем не посещаемый парк Баттерзеа, названный как озеро, которое находилось в его центре.
Олимпио решил удостовериться, не вышла ли Евгения в парке, -- ему показалось, что он видел, как ее белая ручка сделала ему знак из кареты. Поспешно он дошел до конца моста, еще раз прислушался, но ни одного звука не было слышно.
Было бы безрассудством, если бы Олимпио закричал и дал бы знать о своем присутствии. Впрочем, этого не нужно было делать, так как через несколько секунд из-за дерева показалась фигура слуги Эндемо. "Без сомнения, это доверенный графини", -- подумал Олимпио. Слуга подошел к нему.
-- Извините меня, милорд, -- проговорил он тихо и при этом кланяясь, -- не имею ли я чести говорить с испанским дворянином доном Олимпио Агуадо?
-- Конечно, любезный друг, но что вы желаете?
-- Благородный милорд должен мне позволить выполнить данное мне поручение.
-- Говорите, -- я, кажется, знаю, кто вы такой!
-- Тем лучше, милорд! Не будете ли вы так добры последовать за мной к реке на тропинку, где вас ожидает одна дама, а именно -- моя госпожа, которая желает с вами поговорить о важном деле.
Олимпио больше не сомневался, что это Евгения прислала за ним слугу, который, однако, имел очень подозрительное выражение лица.
-- Идите вперед, -- сказал он, -- я последую за вами.
Джон торжествовал, так как он почти уже достиг цели. Он обдумывал несколько минут, должен ли он следовавшего за ним Олимпио, могущественный вид которого наводил на него страх, провести к озеру Баттерзеа или лучше на берег Темзы, чтобы внезапно столкнуть его в воду. Точно так же пусто и уединенно было на берегу озера, как и у реки, окруженной деревьями и кустарниками. Как в том, так и в другом месте не было перил. Однако у озера берег был плоский, между тем как у Темзы он покатый и круто спускавшийся в реку, которая в настоящее время была очень глубокой. Поэтому Джон направился по дороге, которая вела к реке.
Олимпио последовал за ним. Он внимательно оглядывался по сторонам в полном ожидании каждую минуту увидеть хоть намек на присутствие донны Евгении. Образ прекрасной Долорес полностью исчез из его головы -- одна Евгения занимала место в непостоянном сердце испанца.
Слуга дошел до дороги, которая пролегала у самой реки, остановился с притворным удивлением, ожидая Олимпио.
-- Странно, -- пробормотал он, когда дон Агуадо подошел к нему, -- графиня хотела гулять здесь, однако я ее не вижу.
Олимпио также начал осматриваться кругом; он, однако, и не подозревал злодейского намерения этого малого. Как мог он догадываться при подобных обстоятельствах об этом искусно задуманном плане Эндемо и его коварного слуги.
Около самой дороги находились темные кусты, отделявшие дорогу от берега Темзы, Джон хотел заставить Олимпио сделать шаг вперед к кустам.
-- Позвольте мне вам сделать предложение, милорд, -- сказал он. -- Будьте так добры, подождите здесь, я же отправляюсь туда, чтобы поискать графиню!
-- Хорошо, любезный друг, -- согласился Олимпио, который забыл, что река находилась так близко. Он даже подумал, что по ту сторону кустарника проходила дорога, и поэтому раздвинул кусты, желая посмотреть, откуда будет приближаться Евгения.
Джон, видимо, зорко следил за Олимпио. Вместо того чтобы, как условились, отправиться по ближайшей тропинке, внезапно и поспешно он обернулся, воспользовался минутой, когда Олимпио вошел в кустарник.
Все, что случилось потом, было делом нескольких секунд. Олимпио нагнулся вперед, чтобы посмотреть на предполагаемую дорогу. В ту минуту, когда он узнал, что в данном месте за кустарниками находилась река, вдруг почувствовал внезапный толчок, вследствие которого потерял равновесие: его тяжелая, могучая фигура полетела вперед. Олимпио успел ухватиться во время падения за ветки кустарника, но они были не в состоянии удержать тяжелое тело, куст моментально был выдернут из сырой почвы и упал в темную бездну, которая зияла внизу.
Ни слова, ни звука не успел произнести Олимпио -- так внезапно почувствовал, как на него напал неизвестный, чтобы столкнуть в реку.
Глыбы земли, камни сопровождали Олимпио в глубь реки. За падением неизбежно должна была последовать его смерть, потому что волны, принявшие гиганта, были так же мрачны, как и окружающая местность. Раздался мощный всплеск воды, который произошел вследствие падения тяжелого тела Олимпио и летящих за ним глыб земли и камней, потом воцарилась полная тишина.
Джон несколько минут стоял прислушиваясь. Кругом царила мертвая тишина. Казалось, никто не видел этого коварного злодейства. Все мирно спало под покрывалом наступившей ночи. Поблизости не было ни одного живого существа. Никто не видел и не слышал, что здесь произошло; на деревянном мосту, который находился вдали между деревьями, было пусто.
-- Выполнить это было намного легче, чем я предполагал, -- бормотал доверенный Эндемо. -- Теперь Агуадо уничтожен, и если найдут его труп, любой подумает, что он был убит каким-нибудь искателем приключений!
Он осторожно раздвинул кустарник и продвинулся вперед, насколько это было возможно, не подвергаясь опасности, чтобы посмотреть вниз и послушать, не удалось ли Олимпио каким-нибудь образом спастись.
Обрыв в Темзу был таким стремительным и берег в этом месте до того крутым, что невозможно было и подумать, чтобы по нему можно взобраться наверх. Джон посмотрел на темную, блестящую воду. Внизу было тихо -- задуманное дело удалось превосходно.
Плут, с удовольствием улыбаясь, накинул на плечи свое пальто и направился к мосту, чтобы побыстрей возвратиться на улицу Оксфорд и сообщить своему повелителю, что ему нечего больше бояться дона Олимпио Агуадо! По дороге он хотел зайти в одну из гостиниц, где бы мог немного отдохнуть и подкрепиться стаканом хорошего вина, как будто бы он совершил такую работу, которая достойна была высокой награды.
Тяжелое тело Олимпио от внезапного и быстрого падения погрузилось глубоко в воду Темзы, которая в это время была полноводной. Волны овладели его телом; проклятие сорвалось с его губ; он понял, что стал жертвой обмана и даже целого заговора. Кто-то покушался на его жизнь. В одну секунду он пришел в себя, собрался с силами, чтобы бороться за свою жизнь с водной стихией. Ему представились обезображенные трупы, которые он увидел сегодня вечером, и это воспоминание увеличило напряжение его сил.
Он всплыл на поверхность воды. Ни одной лодки, ни одной человеческой души поблизости не было. Поспешно поплыл он к ближайшему берегу, с которого был низвергнут, надеясь найти там удобное место, чтобы хоть временно за что-нибудь зацепиться.
Олимпио действительно удалось добраться до него; но им овладел ужас, когда он увидел, что тщетно старается удержаться за гладкий, скользкий, круто возвышающийся берег и безрезультатно пытается вылезти из воды. Соскользнув с глинистого берега, он снова погрузился в воду.
Еще раз ему удалось достигнуть поверхности. Послышался громкий крик о помощи, раздавшийся на далекое расстояние. Наконец, опускаясь в очередной раз на дно, обессиленный Олимпио лишился чувств. Он противостоял стольким опасностям, ему благоприятствовало воинское счастье, -- и теперь он должен был найти свою смерть в темных водах Темзы. Казалось, уже нельзя было надеяться на спасение великана, так как он уже в третий раз погружался под воду на дно реки, над которой простирался ночной мрак. По-видимому, на этот раз зловещий умысел Эндемо и его слуги удался.
Волны закрутились над тем местом, где исчезло тело Олимпио.