Битва, происходившая в диких Гвадарамских горах, была ужасной. Войска дона Карлоса после победы, одержанной Конхом над Кабрера, перебрались через Дуэро, чтобы снова собраться с духом и стать твердой ногой в равнинах этой реки.
Три предводителя, вернувшиеся из Мадрида, должны были поэтому ехать окольными путями и имели многочисленные маленькие стычки с рассеянными кругом солдатами королевских войск, прежде чем достигли гор, в ущельях которых считали себя в безопасности от нападений.
Олимпио были хорошо известны все тропинки, ведшие к равнине, и он узнал от пастухов, стада которых паслись в долинах гор, что карлисты расположились на берегах реки Дуэро.
Гвадарамские горы представляют весьма романтическую картину. Между тем как у подножья они окружены роскошными каштановыми лесами, над которыми в долинах виднеются верхушки огромных, гордых пальм, на высоте они нескольких сот футов, дики и пустынны. Каштановые деревья сменяются здесь пиниями и ивами, в расщелинах растет высокая трава, папоротники, маленькие пальмы и уродливые сосны, в ветвях которых гнездятся орлы и другие хищные птицы.
Глубокая, торжественная тишина господствует в этих обширных, скалистых горах, где на протяжении целого дня не увидишь ни одной человеческой души. Деревни и города находятся далеко отсюда, у подножья этих громадных гор, простирающихся вдоль всей Испании. Только в низменных частях изредка наткнешься на пасущиеся стада и бедные лачужки пастухов. Но чем выше поднимаешься, тем пустыннее и мрачнее становится местность; следы человеческого жилья исчезают полностью; редко встречаются дороги, ведущие через долины; скалы становятся все выше и темнее, между тем как на их вершинах блестит снег; тропинки попадаются все реже и часто даже еще опаснее, чем в Швейцарии, так как они прерываются расщелинами; и только на мулах, приспособленных для подобной местности, можно пробраться по этим дорогам. Лишь хорошо знавший горные дороги осмеливался идти по страшным теснинам, окруженным вокруг пропастями.
Но Олимпио был отличный проводник и взялся выбирать такие тропки, по которым можно было проехать на лошадях. В первый день это опасное путешествие закончилось благополучно. Предводители карлистов были в самом веселом расположении духа и надеялись через несколько дней присоединиться к дону Карлосу.
В котловине, обросшей мохом, где маленький лесок, они остановились под вечер, чтобы закусить, отдохнуть и потом, если настанет светлая ночь, продолжать путешествие.
Здесь настиг их Нарваэс со своими шестнадцатью всадниками, и тогда разгорелась та кровавая схватка, о которой он рассказывал аббату Санта-Крус. Десять солдат его были убиты -- они не знали о храбрости трех предводителей карлистов и поплатились жизнью. Сам Нарваэс был ранен, а его падение с лошади лишило мужества остальных шести солдат, и, таким образом, герои дона Карлоса без потери закончили сражение, так как легкая рана, полученная маркизом в левую руку, была незначительной.
Христиносы отнесли Нарваэса в лесок и оставили карлистов в покое. А те, одержав блестящую победу над противником, превосходившим их в численности, решились найти для отдыха ночлег в чаще леса.
Теперь только оказалось, что раненый маркиз де Монтолон был очень слаб, вследствие значительной потери крови, и между тем как Олимпио оставался при нем и перевязывал ему рану, Филиппе пошел искать ручей, чтобы принести маркизу свежей воды.
Они находились на расстоянии полумили от монастыря Санта-Крус, о существовании которого и не подозревал Олимпио Агуадо, иначе бы он, без сомнения, предложил отправиться туда и попросить ночлега.
Маркиз де Монтолон лежал на траве под деревьями, Олимпио стоял возле него на коленях и по всем правилам искусства врача перевязывал ему рану, которая была глубже, чем они это предполагали.
-- Я думаю, ты сам промолчал бы о ране, если бы я не заметил крови, Клод, -- сказал Олимпио, -- ведь пуля вошла в мякоть на полдюйма, и если бы у тебя не была такая полная рука, то она бы повредила тебе кость. Филиппо больше пострадал бы в таком случае.
-- Значит, тем лучше, что пуля попала в меня, -- ответил, улыбаясь, маркиз, -- но ты напрасно беспокоишься, Олимпио, подобные раны легко заживают.
-- Я счастлив, что могу оказать тебе маленькую услугу, делая эту перевязку.
-- Ты это дело знаешь мастерски! Клянусь всеми святыми, в тебе, широкоплечем исполине, мудрено предположить такую ловкую, нежную руку, -- сказал маркиз. -- Ты ухаживаешь за раной так осторожно и искусно, как будто бы ты специально этому обучался.
-- Нужно все знать, мой старый друг, нужда превосходная учительница. Черт возьми, ты не доехал бы до наших войск с этой открытой раной!
-- Что так приятно освежает рану?
-- Листья альбуса, они облегчают боль.
-- Благодарю, Олимпио, это действует превосходно. Нарваэс наш злейший враг! Я думаю, он не оставит нас в покое, -- сказал Клод де Монтолон.
-- Черт его побери! Он снова почувствует мою саблю, если пойдет против нас. При следующей же встрече я примусь за него и тогда расплачусь с ним за сегодняшний вечер.
-- Он хорошо владеет саблей.
-- Видел, Клод. Но против пули сабля его не защитит. Если бы на нем не было кольчуги, в чем я даже не сомневаюсь...
-- Как, ты думаешь?..
-- Я думаю, что у него есть кольчуга, иначе твоя сабля пронзила бы его сегодня насквозь.
-- Ты прав, Олимпио.
-- Я видел, как ловко ты ударил его саблей и, не попав в цель, размахнулся во второй раз и тогда только поразил его в лоб, ведь на голове у него не было этой проклятой штуки.
-- Ведь и мы можем носить кольчуги, Олимпио, этого не запрещает воинский устав.
-- Черт возьми, мне было бы совестно! Я не хочу ничем вооружать свою грудь! -- воскликнул храбрый Олимпио и лег возле маркиза с заряженным ружьем в руке, чтобы насладиться несколькими часами отдыха.
Филиппо в это время пробирался сквозь чащу леса к указанному месту, чтобы принести воды для маркиза. Ему наконец удалось найти проход между скалами, и он приблизился к ручейку. Филиппо быстро наполнил свою ладанку свежей, холодной водой, сам напился и только собрался вернуться назад, как вдруг увидел вдали человеческую фигуру, быстро исчезнувшую затем в лесу.
-- Per Dio, -- пробормотал Филиппо, -- что это за явление в этом безлюдном месте?
Он поспешил за фигурой и увидел ее недалеко от себя между кустами. Карлист прибавил шагу и крикнул незнакомцу, чтобы тот остановился, если ему дорога жизнь.
Слова эти, казалось, произвели желаемое действие. Филиппо подошел ближе и увидел, что остановившийся человек был монах, плотно закутанный в рясу.
-- Ого, -- крикнул он, -- куда идете вы, благочестивый брат?
Монах показал рукой, что он не может говорить, что он немой.
-- Это достойно сожаления! -- сказал Филиппо и пошел рядом с благочестивым братом, который произвел на него какое-то неприятное впечатление, так как тот не глядел на него и еще ниже спустил капюшон своей рясы на лоб.
-- Но слышите ли вы? -- спросил Филиппо. Монах утвердительно кивнул головой.
-- Куда вы идете в такое позднее время по такому густому лесу? -- снова спросил итальянец, не спуская с монаха своего недоверчивого взгляда.
Монах остановился и начертил на земле дом, окруженный забором.
-- В монастырь? Разве тут есть поблизости монастырь?
Монах снова кивнул головой и показал на вершину горы.
-- Там, наверху? Вот как, благочестивый брат, я и не знал этого. Но зачем же вы вышли в такую пору?
Монах начертил на земле ружье.
-- А, вы слышали выстрелы и идете теперь за своими братьями, чтобы схоронить убитых?
Монах утвердительно кивнул головой.
-- Ну, -- продолжал Филиппо, -- предоставьте это христиносам. Сколько монахов в вашем монастыре?
-- Ага, аббат. А еще?
Немой снова показал на пальцах.
-- И сорок монахов. -- понял Филиппо. приближаясь со своим странным спутником к месту, где лежали его друзья. -- Вот немой монах, -- крикнул он, обращаясь к ним, -- который знаками дал мне понять, что тут на вершине горы находится монастырь с аббатством.
-- Монастырь, -- повторил Олимпио. -- Да, да, помню, на расстоянии в полумили отсюда, на самом горном хребте. Скажите, благочестивый брат, это не аббатство ли Санта-Крус?
Монах утвердительно кивнул головой, скрестив руки на груди. Филиппо нагнулся к маркизу и подал ему ладанку с водой, которую тот осушил залпом.
-- Благодарю, -- проговорил Клод, -- вода освежила меня. Где ты встретился с монахом?
-- На обратном пути от ручья. Он немой, по крайней мере, так показывает, -- ответил Филиппо.
-- Я не доверяю этим благочестивым братьям, -- сказал шепотом Клод де Монтолон.
-- Этот еще юноша и слабого, нежного телосложения, как видно по его рукам, -- возразил итальянец также шепотом, -- мне кажется, подозревать нечего.
Олимпио поднялся с земли и приблизился к монаху, который покорно склонил голову.
-- Ты пришел очень кстати, благочестивый брат, -- сказал он, задумав найти приличное убежище для маркиза и глоток хорошего вина для себя. -- Как ты думаешь, дадут ли нам ночлег в монастыре?
Монах сделал утвердительный знак.
-- Это было бы недурно, -- сказал Олимпио, обращаясь к своим друзьям. -- Благочестивый брат уверяет, что мы найдем убежище в монастыре и кружку вина за деньги? -- спросил он монаха, который и на этот вопрос ответил утвердительно.
Филиппо подошел к Олимпио, пристально всматриваясь в немого.
-- Клод опасается, что монах из партии королевы, -- проговорил он шепотом.
-- Тогда мы свернем ему шею, -- ответил Олимпио.
Немой сделал вид, что не слышал слов итальянца.
-- Мой товарищ думает, что ты предатель. Не говорил ли ты с нашими врагами, королевскими приверженцами?
Монах отрицательно покачал головой и опять сложил руки на груди.
-- Ну, во всяком случае для предосторожности, мы не отпустим его ни на шаг от себя и оставим в монастыре при себе в качестве заложника, -- сказал практичный Олимпио.
Немой при последних словах не показал ни одним движением, что его испугало это предложение.
-- Так будет лучше, -- прибавил Филиппо, -- с немыми я обыкновенно не люблю иметь дела.
-- Мне кажется, что чем скорее мы отправимся в путь, тем лучше, -- попытался убедить друзей маркиз. -- Мне что-то не нравится эта задержка. Отдохнем здесь еще несколько часов и с рассветом поспешим дальше, чтобы как можно скорее соединиться с нашими войсками.
-- Я боюсь, что тебя слишком утомит это далекое путешествие, Клод, -- возразил Олимпио. -- Тебе бы не мешало отдохнуть в удобной постели, и к тому же, сознаюсь, глоток хорошего вина был бы мне очень полезен, так как пища моя в подземной темнице была очень скудна, а вина палача в том, что я не успел напиться...
Монах стоял со скрещенными руками, покорно склонив голову на грудь.
-- Генерала Нарваэса с его уцелевшими шестью всадниками нам, во всяком случае, нечего бояться, -- сказал Филиппо, -- так как, прежде чем к нему придет подкрепление, мы уже будем за горами.
-- В таком случае, я охотно принимаю ваше предложение, -- согласился маркиз, -- но мне бы хотелось, чтобы монах остался при нас не потому, что я боюсь, а потому, что мы отправляемся в отдаленную местность, совершенно неизвестную нам. Немой отведет нас в монастырь, будет прислуживать там и получит за это хорошее вознаграждение. Согласны ли вы на это, благочестивый брат?
Монах отрицательно покачал головой и дал понять знаком руки, что он не нуждается в вознаграждении и не может принять его.
-- Так отдай деньги в монастырскую кассу, монах, -- воскликнул Олимпио, -- мы не хотим оставлять твоих услуг без вознаграждения. Вот, возьми!
Немой сначала отказывался, но, сообразив, что от этих денег зависело посещение карлистами монастыря, принял их, поклонился офицерам и спрятал червонцы в карман своей широкой коричневой рясы.
-- Пусть будет по-вашему, несколько часов отдыха укрепят мои силы, -- проговорил маркиз и поднялся со своего ложа. -- Идите вперед, благочестивый брат, Филиппо поведет наших лошадей.
Олимпио, как заметил Клод, все еще следил за каждым движением монаха, и маркиз был вынужден попросить итальянца следовать за ними с лошадьми.
Тем временем совершенно стемнело. Немой шел впереди и, казалось, хорошо знал дорогу к монастырю, лежавшему на горном хребте. Он заботливо показывал все тропинки между пиниями, следя также за лошадьми, которых вел под уздцы Филиппо. Но вдруг дорога стала крутой и скользкой. Монах остановился и показал рукой, что лошадей нельзя вести дальше, а нужно оставить их здесь до утра, привязав где-нибудь к дереву. Это, как видно, не понравилось карлистам.
-- У вас нет конюшен в монастыре? -- спросил Олимпио, останавливаясь.
Монах отрицательно покачал головой в ответ и дал понять знаком, что лошадей можно смело отставить здесь, так как к уединенному монастырю не приближается ни одна человеческая душа.
Олимпио обменялся взглядом с маркизом, и последний предложил довести лошадей хоть до монастырской стены и оставить их там. Но он уже сожалел о том, что уступил просьбе друзей и своей усталости, так как им овладело какое-то странное чувство беспокойства.
Немой монах, не обращая внимания на сомнение трех карлистов, продолжал путь в гору. Вскоре они увидели перед собой темную стену монастыря. Олимпио взглянул на аббатство, крыша которого была выше стены, и убедился, что там было совершенно темно.
Филиппо было трудно подниматься с лошадьми в гору, но наконец они прибыли на место, и он привязал усталых лошадей к одному из стоявших поблизости деревьев. Вдруг карлист случайно увидел во мху ясный отпечаток лошадиных копыт; он остановился и подозвал Олимпио.
-- Эй, монах, -- закричал широкоплечий испанец, -- подойди сюда! Что это такое?
Олимпио показал на ясный след, и немой на мгновение смутился. Но затем он дал понять знаком, что несколько дней тому назад в монастыре нашел убежище какой-то изгнанный из войска карлист.
-- Ну, -- прошептал Филиппо, обращаясь к Олимпио, между тем как маркиз, прислушиваясь, подходил к монастырским воротам, -- во всяком случае, нужно быть осторожными.
Кругом все было тихо и безмолвно. Полуночное бдение было окончено, и монахи, вероятно, уже крепко спали. Клод де Монтолон стоял у ворот монастыря и ждал своих друзей. Немой показал, что хочет постучаться -- маркиз не остановил его. Олимпио и Филиппо тоже приблизились к воротам. Монах громко постучался, и вслед за тем послышались приближающиеся шаги привратника.
-- Кто там? -- спросил густой голос.
Клод взглянул на немого монаха, желая узнать, как он теперь объяснится, тот схватил ручку двери и три раза постучал ею; затем послышалось, как ключ повернулся в замке и ворота отворились.
Брат-привратник, по-видимому, изумленный, взглянул на поздних гостей, но немой быстро объяснил ему все знаками, после чего привратник, поклонившись незнакомцам, почтительно пропустил их и затем снова запер за ними ворота.
Перед предводителями карлистов находился теперь старый, серый монастырь, с его бесчисленными решетчатыми келейными окнами и открытым порталом, где царил глубокий мрак.
-- Есть ли у вас место для ночлега? -- полушепотом спросил маркиз привратника.
-- Если благородные господа удовольствуются малым, то все будет устроено, -- ответил старый монах и пошел вперед по направлению к порталу.
Три героя дона Карлоса и немой последовали за ним. Достигнув больших переходов, брат-привратник направился к кельям, находившимся в глубине обширного здания.
-- Благородные доны должны удовлетвориться только двумя кельями, больше свободных нет, -- сказал он и отворил старые, коричневые двери двух небольших комнат, которые находились не рядом, а разделялись несколькими комнатами.
-- Нам достаточно этой одной, которая побольше, -- ответил маркиз.
-- Но в ней только одна постель.
-- Мы перенесем постель из другой комнаты, -- подхватил Олимпио, -- и если вы принесете нам еще кружку вина и лампу, мы вам будем очень благодарны.
Не дожидаясь ответа привратника, который, по-видимому, колебался, Олимпио и Филиппо схватили постель из другой кельи и перенесли ее в ту, где уже расположился маркиз.
В эту минуту от проницательного Клода не ускользнуло, что привратник и немой обменялись несколькими словами, но в следующую минуту он подумал про себя, что ошибся, так как немой объяснялся только знаками.
Привратник хотел удалиться, чтобы принести лампу и кружку вина, и Олимпио заметил, что немой монах приготовился идти вместе с ним.
-- Нет, -- воскликнул Олимпио, понизив голос и подскочив к нему, -- это против договора, благочестивый брат. Назад! Брат-привратник может принести лампу и вино один, без твоей помощи.
Черт возьми, что у тебя за мягкие нежные ручки, монах, совершенно, как у женщины! Не монахиня ли ты?
Олимпио схватил руку немого и потащил его с собой в комнату, между тем как брат-привратник медленно удалился, чтобы принести то, что требовали.
Монаху, по-видимому, не понравилось грубое обращение и слова Олимпио. Он отошел в сторону и стал наблюдать за, каждым движением карлистов, которые вполголоса советовались о том, не нужно ли им будет по очереди сторожить комнату.
-- Разумеется, речь может идти только о нас двоих, -- сказал вполголоса Олимпио, обращаясь к Филиппо. -- Маркиз должен отдыхать.
-- Я думаю, если мы оставим немого здесь и положим оружие возле себя, то мы поступим достаточно осторожно, -- ответил маркиз.
-- Мы, во всяком случае, осмотрим келью при свете и тогда только окончательно решим, как поступить, -- предложил Филиппо, между тем как в проходе появился брат-привратник с монастырской лампой и огромной каменной кружкой в руках.
-- Клянусь именем всех святых, этот монах мне нравится! -- закричал Олимпио, подходя к привратнику. -- Какой сорт ты нам принес, благочестивый брат?
-- Мальвазию, благородный дон, -- ответил старый монах своим низким голосом и поставил маленькую лампу на коричневый стол, на котором возле распятия стояло несколько стаканов.
Клод и Филиппо стали оглядываться кругом. В комнате находились, кроме двух поставленных рядом постелей, еще два коричневых жестких стула и маленькое решетчатое окно. Келья была высокой и со сводом; коричневая дверь с задвижкой, по-видимому, не имела замка.
Олимпио, казалось, принял на себя роль хозяина. Он подал привратнику несколько червонцев, схватил каменную кружку, наполненную до самого края, и при неровном свете маленькой лампы налил вино в стаканы.
-- Вино имеет превосходный вкус и аромат, -- сказал он, после чего привратник, пожелав господам спокойной ночи, вышел из кельи и запер за собой дверь.
Немой стоял в стороне, около стены, со скрещенными на груди руками, с поникшей головой.
-- Тебе надоест стоять, монах, -- сказал Олимпио, -- возьми стул, я сяду на другой, а мои товарищи лягут сейчас спать. Пейте, мальвазия, кажется, очень хороша!
Он подал маркизу и итальянцу полные стаканы, один -- немому, и потом сам попробовал вино.
-- Черт возьми, вино лучше на вид, чем на вкус! -- сказал он, смеясь. -- Как, ты не хочешь пить, монах?
Немой, севший на пододвинутый ему стул, сделал отрицательное движение.
-- Не прикидывайся, мы это знаем лучше, -- продолжал Олимпио, между тем как Клод и Филиппо осушили стаканы. -- Ты должен пить, когда находишься в нашем обществе. Или у вас есть еще лучшее вино?
Монах объяснил знаком, что это лучший сорт, какой только есть в монастыре.
-- Так и следовало ожидать, потому что в хорошем доме гостям подают всегда что только есть наилучшее. Пей, монах, подойди сюда, я чокнусь с тобой.
Олимпио схватил стакан -- монах увидел, что должен уступить просьбе карлистского офицера. Он чокнулся с ним, и в то время, как Олимпио, который любил хорошее вино, осушал стакан, монах осторожно и незаметно вылил вино на свою темную рясу.
Маркиз, казалось, был очень утомлен. Он лег на подушки, накрылся своей шинелью; и Филиппо, выпив второй стакан вина, вдруг почувствовал такую усталость, что охотно принял предложение Олимпио предоставить ему сторожить первую половину ночи.
Вскоре тяжелое дыхание Монтолона и итальянца обнаружило, что они крепко спят. Олимпио, тоже выпивший второй стакан вина, заметил, что и монах заснул, сидя на стуле.
Кругом царила мертвая тишина. Лампа горела тускло и неровно. Какая-то непреодолимая усталость все больше и больше овладевала Олимпио, а вскоре и он погрузился в глубокий сон, как после снотворного напитка.