Наступило время карнавала. В Мадриде давались вечера не только при дворе, но и во дворцах грандов. Даже на площадях устраивались разного рода представления, и различные маски разгуливали по Прадо, Пуэрте-дель-Соль и Алькальдской улице.
Все еще с большой радостью предавались наслаждениям карнавала, потому что наконец после продолжительной, кровавой войны и пережитого тяжелого времени войска дона Карлоса были отброшены назад и все в скором времени ожидали заключения мира.
Февраль и март месяцы, обычно очень суровое время года в Мадриде, были в этом году умеренные и даже теплые весенние бури уже давно прошли; и кругом в садах царствовала южная роскошь цветов и деревьев.
Кто хоть раз имел случай видеть праздник карнавала южных стран, у того, наверное, никогда не изгладится впечатление, произведенное им. На этом торжестве лежит причудливая печать юга. Мы, северяне, никогда не поймем этого удивительного настроения, этих свободных движений и безумного избытка удовольствий. Все и вся присутствуют на карнавале: вы видите днем разодетого арлекина, разгуливающего по улице рядом с каким-нибудь гордым грандом Испании, бедного -- возле богатого, крестьянина и дворянина, старика и юношу, служанку и госпожу, толпу бегущих за масками с криками и гамом детей. Все это вместе взятое представляет любопытное и редкое для северян зрелище.
Но вечером веселье достигает высшей своей точки. Все вооружаются пестрыми фонарями, даже к каретам подвешиваются китайские лампочки, распространяющие яркий свет, и там и сям какой-нибудь крез бросает в толпу серебряные монеты, любуясь борьбой и даже дракой из-за его денег.
Все улицы заполнены масками, только изредка встретите открытое лицо монаха или монахини, и даже нищие, которые обыкновенно занимают углы улиц и подъезды богатых, скрылись в толпе и присоединились к торжеству народа. Не слышно даже просьбы нищего "Una limosna рог el amor de Dios!"* [ Подайте, Христа ради!] Все веселятся, даже слепые нищенки, которые своей игрой на мандолинах желают разжалобить прохожих, тоже смешались с пестрой толпой народа, чтобы хоть еще раз -- в последний, может быть, вкусить радость потухающей жизни. Их странные лица скрыты под вуалью, и они еще раз в своей жизни вкушают радость и удовольствие.
Но вот наступил вечер, и говор тысячной толпы понесся по улицам. На плацце Майор, этой обширной, великолепной площади испанской столицы, был особенно сильный наплыв различных масок и экипажей; громкие возгласы веселья заглушали крики кучеров и форейторов, старавшихся проложить себе дорогу среди шумной, радостной толпы, чтобы достигнуть дворцов, ярко освещенные окна которых показывали, что в них происходили приемы богатых, знатных гостей. На балконах горели многочисленные пестрые лампочки и шкалики, драгоценные ковры были вывешены из окон, и звуки барабанов, труб и флейт, раздававшиеся на улицах, производили ужасный, невыносимый шум.
Три господина в домино, в изысканно-нарядных и дорогих костюмах, пробирались по улицам, держась ближе к домам. Один из них был в черном шелковом плаще и остроконечной шляпе, украшенной дорогим черным пером; за ним следовали на небольшом расстоянии еще двое: один необыкновенно высокого роста и широкоплечий мужчина, в темно-красном шелковом плаще, а другой -- в белом и с таким же черным пером на шляпе. Лица их были скрыты за маленькими черными масками, а шляпы надвинуты на лоб.
Тот, что был в черном домино, остановился под колоннами одного из домов, чтобы избежать волны нахлынувшей толпы, и стал поджидать двух своих провожатых.
-- Мы должны стараться как можно скорее достигнуть дворцовой площади, там мы сможем переговорить о своем плане, -- сказал незнакомец в черном домино приблизившимся двум другим, понизив голос. -- Что с тобой, Олимпио, куда ты так пристально смотришь?
-- Он смотрит на дворец лорда Кларендона, -- ответил спутник в белом домино, -- там какие-то донны садятся в экипаж.
-- Клянусь загробной жизнью, та прелестная наяда, которая садится в карету, графиня Евгения, -- проговорил великан в темно-красном домино. -- Не сердись на меня, Клод, я должен, пользуясь в этом случае моим необыкновенно высоким ростом, полюбоваться ее маленькой ножкой, которую она ставит на ступеньку экипажа.
-- Мне кажется, ты любуешься матерью вместо дочери, Олимпио, -- ответил маркиз шутливым тоном.
-- Мы должны туда обязательно отправиться, -- вскричал красное домино, не замечая, что сзади них, за колоннами, появился монах.
-- Так поспешим же, -- предложил Клод де Монтолон, закутываясь в свой плащ и протискиваясь сквозь толпу.
-- Пропусти меня вперед, Клод, я проложу вам дорогу, -- прошептал Олимпио, и его могучая фигура гарантировала успех.
-- Какой ты усердный, влюбленное красное домино. Твой плащ недаром такого цвета, -- сказал, улыбаясь, маркиз, между тем как Филиппо заглянул шедшей возле прекрасной собирательнице винограда под маску, быстро познакомился с ней, воспользовавшись свободой карнавала.
Олимпио шел впереди, за ним следовал маркиз, и только Филиппо, занятый разговором с прелестной собирательницей винограда, совершенно забыл, что не должен был терять из виду своих друзей. Клод увидел, что через несколько секунд его уже будет разделять с Олимпио густая толпа народа, и успел только крикнуть увлекшемуся итальянцу:
-- У образа Богоматери на дворцовой площади.
-- Bonisimo, сеньорито, Bonisimo* [Хорошо, сударь, хорошо.], -- ответил тот, улыбаясь и продолжая путь с прелестной маской, которой нашептывал самые пламенные слова любви.
Черный монах шел по пятам за Филиппо и наблюдал за каждым его движением, но толпа, которой он не мог противостоять, все больше и больше отделяла его от преследуемого в белом домино и маленькой собирательницы винограда, которой, как видно, очень понравились слова ее спутника. Наконец, монах, казалось, совершенно отказался от преследования, зная, что ему не стоило обращать на себя внимание окружающих -- благочестивые братья и сестры не пользовались особенным расположением в Мадриде.
Монах, потеряв Филиппо из виду, направился к находившейся неподалеку отсюда дворцовой площади, к которой уже со всех сторон приближались богатые экипажи, подвозя придворных гостей к порталу замка, в прекрасных залах которого должен был состояться блестящий маскарад.
Стройный, ловкий монах, пройдя другой, менее оживленной улицей, достиг наконец дворцовой площади и остановился в тени домов, чтобы посмотреть, у которой из двух каменных икон, находившихся на другой стороне площади, сойдутся преследуемые им друзья в домино для переговоров.
Вдруг он увидел, что двое из них уже ожидают третьего у широкой иконы, что была ближе к замку. Вокруг нее царил мрак. Ослепительный свет больших канделябров в портале замка не доходил до каменного образа, перед которым горела маленькая тусклая лампада.
-- На этот раз вы идете на верную гибель, -- прошептал крадущийся туда монах, -- Жуане не наскучит преследовать вас! Да, она сегодня еще решительнее, и ненависть ее сильнее, чем прежде!
Вы должны все погибнуть, потому что вы друзья Филиппо, клянусь вам той святой иконой, перед которой вы стоите!
Тихо и осторожно пробиралась девушка, покинувшая родительский дом, исполненная жажды мести, поставившая перед собой цель преследовать своего соблазнителя, к тому месту, где стояли ее враги. Ненависть, так же, как и любовь, делает человека смелым и изобретательным. Точно так же, как Жуана умела прежде обманывать родителей, чтобы тайно видеться с Филиппо, она теперь весьма ловко и хитро научилась обманывать и подслушивать его. Она бесшумно достигла места, где стояли маркиз и Олимпио, они не заметили черного монаха, который ловко скользнул в тень разросшихся за образом кустов.
Но скоро Жуана убедилась, что со своего отдаленного места не слышит произносимых шепотом слов офицеров дона Карлоса, поэтому тихо прокралась к высоким, густым кустам, росшим позади образа Богоматери. Теперь она прислушалась, и улыбка удовольствия скользнула по ее бледному лицу.
-- Я сгораю от нетерпения, -- сказал Олимпио, топая ногой, -- взгляни на эту массу карет и народа в портале -- теперь самое благоприятное время. Черт возьми, Филиппо испортит нам все удовольствие!
-- Ты слишком нетерпелив, Олимпио, -- ответил, успокаивая его, маркиз, -- я думаю, мы придем вовремя! Ведь ты знаешь, что разгар маскарада приходится на время после полуночи. И на нашу долю достанет еще удовольствий!
Монах, немного высунувший голову, увидел, что предположение его оправдалось, и пока друзья ожидали итальянца, в голове Жуаны сложился план, превосходивший отвагой замысел карлистских офицеров.
-- Вот, наконец, идет Филиппо, -- вскрикнул Олимпио, -- он пробирается между каретами...
-- Его белое домино видно даже издали, он спешит...
-- Сюда, Филиппо, -- позвал Олимпио, -- как долго ты задержался!
-- Извините! Если бы я не обещал вам принять участие в ваших планах, вы бы, наверное, сегодня больше не увидели меня! Эта маленькая собирательница винограда -- прелестнейшая сеньорита!
-- Пощади нас от своих рассказов, для тебя каждая девушка богиня, пока она не поддалась твоим любовным речам! Мы хотим посетить придворный маскарад.
-- Это не так-то легко, -- ответил Филиппо, -- есть ли у вас карты?
-- Клод позаботился об этом, -- прошептал Олимпио, -- все препятствия устранены.
-- Как вы это устроили? О, я уже догадываюсь, при помощи смотрителя замка.
-- Ошибся, итальянец, -- прервал его маркиз. -- Разумеется, я намеревался прибегнуть к помощи прекрасной Долорес, но ждал напрасно -- она исчезла. Затем я подкупил старого, жадного камердинера Сантьяго, с которым встретился во дворе замка и который принял меня за Хуана Прима. Он принес мне три карты, которые должны быть предъявлены при входе.
-- Превосходно! -- воскликнул Филиппо. -- На чье они имя?
Маркиз подал карты итальянцу, который подошел к маленькой лампаде, горевшей перед образом. Олимпио тоже взглянул через плечо Филиппо.
-- Граф Клаудио Сентина -- это годится для маркиза, -- одобрил Олимпио, -- дальше! Генерал Альмудес -- это для Филиппо, а третью карту -- на имя дона Антонио Луса -- я возьму себе. Если эти господа пошлют теперь за своими картами, их места уже будут заняты.
-- Что с тобой, Клод? -- спросил Филиппо, увидев, что маркиз торопливо сделал несколько шагов в сторону.
-- Мне показалось, что тут что-то зашевелилось в кустах. -- ответил тот шепотом.
-- Пусть шевелится, маркиз! Парадный экипаж, несколько бриллиантовых украшений от золотых дел мастера на Пуэрте-дель-Соль, ливрейного лакея на запятки и несколько стаканов шампанского до бала -- больше нам ничего не надо, -- сказал Олимпио. -- Вот будет веселая ночь!
Он повел за собой своих друзей через дворцовую площадь, и долго еще раздавался его громкий смех. Не успели они свернуть в одну из боковых улиц, как черный монах быстро вышел из-за кустов и на минуту остановился в раздумье, -- он не знал, что предпринять: преследовать ли карлистов дальше или тотчас же поспешить в замок, чтобы приготовить все к их аресту. Благочестивый брат решился на последнее.
Плотно закутавшись в рясу, он перешел площадь, потом направился не к главному порталу, но, чтобы скорее и легче достигнуть цели, к маленькому двору замка, где находились задние ходы. Стража не задержала его, так как монахи часто приходили в замок. Таким образом, он без всяких затруднений достиг маленького портала. Здесь слуга Божий увидел множество лакеев и камердинеров, которые спросили, куда он идет.
-- К благочестивому патеру Маттео, -- ответил монах.
-- Знаете ли вы, куда вам идти, благочестивый брат? -- спросил один из лакеев и взялся проводить монаха. -- Но вы вряд ли застанете патера дома, он, кажется, некоторое время тому назад вышел из замка.
-- Я должен вам сознаться, любезный, -- прошептал монах, обращаясь к лакею, -- что хотел только узнать от благочестивого Маттео, к кому мне обратиться с важным, тайным сообщением, касающимся сегодняшнего праздника и королев?
-- Не измена ли это -- или покушение на жизнь? -- спросил испуганный лакей.
-- Тише! Не так громко, любезный! Да, что-то похожее! -- прошептал черный монах.
-- Пресвятая Дева! В этом благочестивый Маттео не сможет помочь вам больше меня. Я отведу вас тотчас же к генералу-интенданту, старому Конде Энгранносу.
-- Хорошо, любезный! Вы получите за это богатое вознаграждение.
-- Следуйте за мной, благочестивый брат.
Лакей повел монаха к флигелю инфанты Луизы, в котором находилось интендантство замка. Поднявшись по лестнице наверх, он провел его в полутемную переднюю и попросил подождать там, пока он доложит о визите генерал-интенданту.
В этот вечер в комнатах интендантства, по-видимому, не ожидали ни подателей прошений, ни аудиенций, так как нигде не зажигались большие канделябры и не было видно лакеев. Все были заняты предстоящим маскарадом, и даже старый генерал-интендант Энграннос, на место которого поступил впоследствии дон Марфори, только что готовился надеть свой древне-французский костюм и напудренный парик. Поэтому монаху пришлось ждать в полутемной комнате дольше, чем ему хотелось.
Наконец отворились высокие двери, и на пороге появился Энграннос, богатому костюму которого, представлявшему древне-французского камергера, не доставало только маски.
-- Кто здесь? -- спросил генерал-интендант, останавливаясь в дверях.
Черный монах сделал шаг вперед. Но его превосходительство, вероятно, не ожидал такой непривлекательной личности.
-- Валентине, Луис! -- закричал дон Энграннос, зовя своих камердинеров. -- Кто этот человек?
-- Монах, который принес дону Энгранносу очень важное, тайное известие -- известие, которое никто не должен слышать!
-- А! Вот что, -- воскликнул генерал-интендант с милостивой улыбкой. -- Говорите, благочестивый брат, что имеете вы мне сообщить?
-- Королевам угрожает опасность, сеньор Конде, три офицера войска карлистов приобрели билеты на маскарад и в эту минуту, может быть, уже находятся в залах замка.
-- Что вы говорите? Вам, может быть, сообщили ложное известие -- или дело в маскарадной шутке? -- проговорил изумленный интендант.
-- Ваше превосходительство, вы можете полностью положиться на мое известие, -- возразил монах, -- три карлистских офицера, из которых один дон Олимпио Агуадо, бывший уже в заточении по приказу королевы, находятся в числе масок.
-- Но, благочестивый брат, ведь на каждой карте написано имя королевского гостя -- как могли те господа войти в залы?
-- Они приобрели такие карты.
-- Пресвятая Дева, ведь это неслыханный случай, -- сказал генерал-интендант, -- я ничего не могу предпринять против этого! Как же найти этих господ в числе масок?
-- Они в домино, ваше превосходительство.
-- Боже мой, там будет больше сотни домино! Я могу ошибиться и оскорбить настоящих гостей, да и, кроме того, не имею права расстраивать праздник.
-- Таким образом, карлистские офицеры могут безнаказанно присутствовать на придворном балу и выполнить свои низменные планы?
-- Вы видите меня в сильнейшем волнении, благочестивый брат. Я в самом деле не знаю, что теперь делать. Ведь это неслыханный случай. Я подвергнусь строжайшему выговору и ответственности, если нарушу придворное празднество. Но подождите! Необходимо немедленно найти выход. Не согласитесь ли вы сами отправиться в боковые комнаты и показать мне маски, тогда, может быть, представится случай захватить их.
-- Я сделаю все, что вы прикажете, сеньор Конде, чтобы предать опасных офицеров дона Карлоса в руки стражи.
-- Но я должен просить вас быть как можно осторожнее, чтобы не произвести ни малейшего шума.
-- Я все понимаю, ваше превосходительство, и поступлю согласно вашему желанию. Но ведь и моя обязанность -- пожертвовать всем, чтобы передать в руки правосудия этих трех карлистов, имеющих, без сомнения, изменнические планы. Положитесь полностью на мою осторожность и хитрость, сеньор Конде.
-- Хорошо, благочестивый брат мой! Вы знаете теперь мое намерение -- поступить так, чтобы не было ни малейшего шума! Если возможно, так арестуем лучше их в парке. Может быть, вам удастся заманить туда эти три известные вам маски -- в таком случае, устроить это будет нетрудно! Известие, сообщенное вами, сильно взволновало меня. В самом деле, неслыханная дерзость, что враги королев даже не щадят придворных праздников! Следуйте за мной. Я отведу вас в раковинную ротонду, где вы сможете наблюдать за преследуемыми вами масками.
-- Я готов, сеньор Конде.
Генерал-интендант велел своим камердинерам, с удивлением смотревшим на монаха, подать две маленькие черные атласные маски -- одну для себя, другую для благочестивого брата. Затем оба вышли из комнат интендантства и, пройдя длинными коридорами, очутились в раковинной ротонде, ведшей в обширный Филиппов зал. Генерал-интендант оставил здесь монаха, который никому не бросился в глаза в толпе костюмированных гостей, и отправился в зал, где уже появились королевы со своей свитой, все в самых дорогих, изысканных костюмах.
В Филипповом зале так же, как и в зале для аудиенций, находилось бесчисленное множество всевозможных масок, разряженных в шелк, бархат и с богатыми бриллиантовыми украшениями. Фонтан в середине зала распространял прохладу и благоухание, лилось ручьями шампанское в буфетах, устроенных по всему залу. Парк был залит светом разноцветных огней, и генерал-интендант, осматривая все, должен был сознаться, что его приготовления произвели чудеса. Везде царили волшебная роскошь и всеобщее веселье.