Рана Камерата, полученная им при вышеописанной разведке в русском лагере, была так незначительна, а производство его в офицеры послужило таким для нее целебным бальзамом, что уже через несколько дней он встал с постели.
Хуан так гордо расхаживал по лагерю, как будто хотел сказать: теперь я вправе быть между вами, хотя и моложе вас! Спросите-ка фельдмаршала, он скажет вам, что я отлично выдержал свое первое испытание!
Когда на другой день Олимпио шел к палатке Канробера на совещание, на котором он должен был доложить полученные им сведения о неприятельских планах, он увидел вдали офицера, вызвавшего в его памяти весьма странное воспоминание.
-- Черт возьми, -- проворчал он, -- где я видел это бледное, гнусное, злое лицо? Э, да он удивительно похож на мнимого герцога. Но каким образом мог он попасть сюда, притом в офицерском мундире? Пустяки, Олимпио, это простое сходство, которое и вводит тебя в заблуждение!
И он не подошел к офицеру узнать его имя, а продолжал свой путь к палатке Канробера.
Эндемо узнал Олимпио, но не выдал себя ни движением, ни взглядом. Он надеялся, что военный мундир несколько изменил его наружность, хотя борода, осталась по-прежнему всклокоченной, щеки были бледны, глаза горели мрачным огнем.
Завистливым взглядом следил он за могучей фигурой Олимпио, встречаемого со всех сторон с величайшим почтением. Эндемо слышал о подвиге Олимпио и хорошо понимал, что как он сам, так и влияние его при дворе становилось с каждым днем слабее. Париж далеко, сообщения с ним почти нет, поэтому Эндемо не мог рассчитывать на новое приказание от Бачиоки к Канроберу, заменившему покойного С. Арно.
Однако Эндемо не оставил своих планов. Он принадлежал к тем людям, которые ничего не испугаются, лишь бы удовлетворить свою ненависть и жажду мщения.
-- Ты не вернешься, -- бормотал он, возвращаясь в свою палатку. -- Недаром я приехал за тобой сюда! Я сам убью тебя и принесу это известие твоей Долорес! Пусть она знает, что никакая сила не может разлучить меня с ней; пусть она поймет, что с ее стороны будет благоразумнее отдаться мне! Я положил всю свою жизнь на это, и тебе ли, Олимпио, противиться мне! Я никого не пощажу, чтобы устранить тебя с моей дороги.
Приблизясь к своей палатке, Эндемо увидел перед ней своего слугу, давно знакомого нам англичанина с бульдогообразным лицом. Они оба вошли в палатку.
-- Я только что видел дона Агуадо, -- сказал мнимый герцог с мрачным видом.
-- Он живет с маркизом, с волонтером и одним мальчиком; я знаю их палатку, -- откликнулся Джон.
-- В лагере говорят, что предстоит сражение. В суматохе должен умереть Олимпио.
-- Дон Агуадо и маркиз оба умрут, ваша светлость, но в сражении едва ли представится случай...
-- Он должен представиться!
-- Мне кажется, что другое место удобней для этого.
-- Но не в лагере! Никто не должен подозревать, от чьей руки они пали; во время же сражения можно устроить так, что подумают, будто они убиты неприятельскими пулями!
-- Ваша светлость может это попробовать! Но если отряды будут разрознены? Никто не смеет оставить свой полк! У меня есть другой план!
-- Говори, я выберу!
-- Прошедшую ночь дон Агуадо и маркиз достигли русских форпостов...
-- Знаю!
-- Удача побудит их повторить это смелое предприятие. Я буду караулить их. Когда они выйдут из лагеря, мы пойдем за ними следом и найдем кустарник, из-за которого мы, как бы неприятели, будем в них стрелять! Их найдут и подумают, что они убиты русскими за свою смелую попытку!
Эндемо внимательно выслушал предложение своего слуги и задумался на минуту.
-- Из засады, -- ты прав, -- спокойно прицеливаясь, мы избавимся от них обоих! Если мы не встретимся в битве или моя пуля даст промах, то я прибегну к твоему плану. Тогда, без сомнения, они будут в наших руках. Они не покинут этого полуострова, клянусь в том!
В то время как Эндемо вел этот разговор со своим слугой, в палатке Канробера, в которой находился также и английский полководец, рассуждали о необходимых операциях для будущей битвы. Генерал Агуадо сообщил им план русских и сказал, что знает горные проходы. Чтобы успешно отразить замышляемое русскими нападение, Олимпио просил отдать в его полное распоряжение находившиеся вблизи войска; просьба его была исполнена.
План союзников был следующим: так как русские выдвинули через оба боковых ущелья только незначительную часть войска, главные силы предполагая разместить на горе, то англичане и французы, заняв под начальством Агуадо среднее ущелье, должны были заманить этот русский отряд как можно дальше от гор. Тогда без сомнения удастся окружить его и истребить, если русские не оставят гор и не окажут помощи своему отряду. Этой минутой должны были воспользоваться англичане для быстрого нападения, а между тем Олимпио со своими войсками предстояло овладеть высотами или отрезать русским отступление. Во всяком случае он должен был отвлекать внимание на неприятеля, идущего через среднее ущелье.
Все войско союзников состояло из шестидесяти тысяч человек; у русских, считая все подкрепления, было от сорока пяти до пятидесяти тысяч человек.
Как англичане, так и французы должны были оставить в лагере до пяти тысяч войска с целью прикрыть свое отступление и путь к морю, так чтобы обе армии были равны по своей численности.
Без сомнения, русские имели преимущество, так как стояли на высотах, но это преимущество уравновешивалось тем, что их планы были раскрыты. Если до них и дошло известие о неприятельской рекогносцировке, то они могли предположить, что имеют дело только с небольшим числом людей, пробравшихся к их лагерю.
4 ноября союзники приготовились дать отпор неприятелю, который рассчитывал неожиданно напасть на оба лагеря. Ни один солдат из французского, английского или турецкого войска не смел оставлять лагеря, а должен был готовиться к предстоящему сражению и ждать сигнала.
Канробер, командовавший всеми союзными войсками, позаботился о том, чтобы к наступлению ночи англичане и французы соединились и выдвинули наблюдательные форпосты до самых гор, чтобы немедленно уведомить о выступлении русских. Когда стемнело, все полки, вверенные генералу Агуадо, разместились вокруг лагеря. Повсюду царила тишина; тихо и спокойно формировались колонны, чтобы по трем различным дорогам пробраться к среднему ущелью.
Маркиз находился при Олимпио. Принц Камерата, известный в армии под именем Октавио, вместе с Хуаном был прикомандирован к штабу Канробера, чтобы около последнего был кто-нибудь, знавший положение ущелий. Ночь была мрачной и ветреной, так что все полки, Предводительствуемые Олимпио и маркизом, приблизились к высотам без всякого шума.
Форпосты союзников передавали им, что до сих пор не было заметно какого-либо движения со стороны русских войск, вследствие чего войска, долженствовавшие занять среднее ущелье, собрались около него и расположились у подножия утесов. Олимпио обходил позиции, удостоверяясь, что вверенные ему войска действительно заняли безопаснейшие и лучшие места. Клод Монтолон много помогал ему при этом, и в час после полуночи все важнейшие пункты были уже заняты.
Вскоре маркиз, стоявший со стрелками на форпостах, донес Олимпио, что неприятельские полки приближаются к среднему ущелью, и войска отступили, чтобы не выдать своего присутствия.
Олимпио приказал солдатам не стрелять до тех пор, пока русские не достигнут через ущелье долины; темнота ночи помогла ему в достижении цели -- неожиданно напасть на неприятеля.
Пехота лежала на земле по обеим сторонам, кавалерия находилась сзади, у самых утесов. Пушки были так расставлены, что могли встретить неприятеля неожиданным и убийственным залпом.
Выше мы описали в коротких словах намерение Канробера. Он хотел соединиться с английскими войсками и соблюсти тишину до начала нападения. Стоящие у боковых ущелий форпосты донесли, что на высотах происходит сильное движение неприятеля и что до их слуха доносится барабанный бой.
Без малейшего шума выстроились войска союзников. Окруженный своим штабом, Канробер поспешил к англичанам, чтобы отдать приказания. Форпосты их донесли, что некоторые русские отряды, посланные на рекогносцировку, беспрепятственно добрались до обоих лагерей и убедились, что в последних царствует мертвая тишина. Это известие было очень приятно для Канробера.
По ту сторону ущелья находилось местечко Инкерман, где располагались небольшие подразделения русской армии. Но отряд Олимпио удалился настолько от этого местечка, что тамошние жители не могли заметить его передвижений.
Еще было темно, когда на левом крыле французов внезапно раздались выстрелы. Русские в этом пункте зашли слишком далеко, чтобы, опираясь на Севастополь, отрезать неприятеля от моря. Но они встретили такой энергичный и неожиданный отпор, что при первых пушечных выстрелах завязалась повсеместная битва.
В скором времени боевая линия протянулась по всей местности, занимаемой французами. Зная, что целью этого нападения было заманить его к горе, Канробер не трогался с места и только отвечал на неприятельские выстрелы; противник отступил, потому что англичане, зайдя с фланга, производили в его рядах ужаснейшие опустошения.
Русские были изумлены неожиданной сдержанностью союзников; причем они не только терпели урон, но и подвергались опасности быть окруженными со всех сторон. Тогда через среднее ущелье на англичан и французов направился новый отряд. Утренняя заря только что занялась, когда этот отряд был внезапно атакован неприятелем, присутствия которого русские и не подозревали.
Можно себе представить, какое сильное впечатление произвело на них это неожиданное нападение. Большая часть их полков миновала ущелье и уже достигла долины, когда заметила, что окружена и что всякое отступление невозможно.
Олимпио носился то к утесам, то к артиллерии, не допускавшей русских соединиться с армией, сражавшейся с войсками Канробера; маркиз разыскивал неприятельских предводителей с целью предложить им капитуляцию.
День склонялся к вечеру, битва была проиграна, русская пехота, бывшая в резерве, отступала, между тем как артиллерия сосредоточила огонь на среднем ущелье, обстреливая отряд Олимпио, препятствовавший соединению русских войск.
Поле битвы под Инкерманом простиралось на целую милю. Левое крыло русских почти все было взято полками Олимпио. Англичане сражались с центром, а французы с правым неприятельским крылом.
Сражение на минуту прекратилось, только пушки изредка посылали ядра. Хуан, заменявший младшего адъютанта при Канробере, принес ему радостное известие, что генерал Агуадо и маркиз Монтолон вполне достигли своей цели, частью разбив, частью взяв в плен неприятеля, пробравшегося через среднее ущелье. Русские же, прошедшие через другие ущелья и старавшиеся достигнуть английского лагеря, соединились с центром.
Русские льстили себя надеждой, что их резервы окажут существенную помощь, так как они произвели задержку; но вот неожиданно примчался Канробер со своим штабом с целью воодушевить свои уставшие от восьмичасового боя войска. Одновременно с ним на вновь прибывших русских бурно набросился Пелисье со своим дивизионом, а за ним следом и молодой генерал Мак-Магон, Фроссар и Боскет.
Это бурное нападение, казалось, должно было решить участь битвы, началось ужасное кровопролитие, и левое крыло русских было также разбито.
Держался еще только центр. Лейтенант Октавио указал на него Канроберу, который, поняв положение дел, закричал:
-- Вперед, господа! -- и первый ринулся в огонь; увидев своего полководца, войска восторженно приветствовали его.
Русские направили свой огонь на этот, до того времени казавшийся удобным для них, пункт. Опустошительно действовали ядра на неприятельские ряды; в одно мгновение вся свита Канробера была частью истреблена. частью же покинула его; только Октавио не отставал от своего рвавшегося вперед генерала.
Тогда русские направили свою кавалерию против французов; это была рискованная игра, ибо полки, против которых бросилась кавалерия, стояли еще крепко и встретили ее градом пуль. Однако некоторые эскадроны почти в одно мгновение достигли французских рядов. Русские узнали Канробера и с торжественным криком окружили его. Французы видели пленение своего вождя, но не могли противостоять натиску русских.
Октавио оценил опасность, в которой находился Канробер. С громким криком ринулся, он на неприятеля, несколько адъютантов последовало за ним. Октавио пробивался вперед и, выронив шпагу, схватил револьвер, между тем как адъютанты Канробера прикрывали его сзади, и, побуждаемые его примером, храбро сражались. Когда же Октавио истратил последний заряд, один из адъютантов вождя подал ему шпагу, и Октавио как лев ринулся на неприятеля.
Таким образом он спас своего полководца от неприятеля, поплатившегося смертью за свое преждевременное торжество. Мужество этого молодого человека удивило как соотечественников, так и неприятелей. Но Октавио не удовлетворился этим, вместе с Хуаном он с новой силой ринулся на врага.
Между тем войска Олимпио напали на неприятельский центр с фланга, и это движение решило участь битвы. Русские войска подались назад -- Октавио и Хуан повели на них французов, которые с громкими криками "ура" бросились на ослабевшие неприятельские линии, так что при заходе солнца русская армия обратилась в бегство.
Победа была одержана -- русские, преследуемые кавалерией союзников, скрылись за горой.
Олимпио встретил Октавио у подошвы горы и обнял покрытого потом и кровью героя, много содействовавшего победе. Сильно взволнованный, он крепко пожал руку и смелому Хуану, который сражался с мужеством взрослого. Последние лучи солнца озаряли картину свидания этих храбрых победителей.
Примчался Канробер с маркизом и со своим штабом.
-- Я счастлив, что вижу вас невредимым, -- сказал он генералу Агуадо, пожимая его руку; потом, спрыгнув с лошади, подошел к Октавио, также соскочившему с лошади.
Канробер снял с себя орден Почетного Легиона, приблизился к Октавио и надел на него.
-- Не сопротивляйся, молодой герой, -- сказал он с умилением. -- Я обязан вам жизнью! Не я, а вы герой Инкермана!
Октавио бросился в объятия вождя, в глазах его блестели слезы гордости и радости. Потом он обнял Хуана, Олимпио и маркиза. Картина эта была величественная.
Хуана Канробер произвел в офицеры и, возвратившись к генералам и войскам, приказал отслужить благодарственный молебен.
В ту же ночь известие об одержанной победе было передано во Францию с отправившимся туда пароходом. День этот был самым великим для вновь произведенного генерала Октавио и его друзей.