Я думаю, ни одна страна на свете не имеет в своих отдельных провинциях такого разнообразного климата, как тот большой полуостров, окруженный двумя морями, где происходит действие нашего рассказа. Еще в прошлом столетии его едва причисляли к Европе и мало посещали, потому что он отделен от Африки только узким проливом, а жители его недоброжелательно смотрели на иностранцев, называя их всех, без разбора Ingleses. Теперь же эта страна образует часть нашего материка, на нее обращены взоры всех народов.
Мало того, что она отделена от соседней Франции заоблачными горами, проходящими через всю Испанию с немногими перерывами, но еще и берега ее, омываемые морем, образуют естественную крепость. Понятно, что при таком географическом положении, обширное это государство преследовало свои собственные цели, было мало доступно чужеземной культуре и недоверчиво смотрело на всякого рода нововведения.
При начале нашего рассказа в Испании еще не было железных дорог, а когда, наконец, по приказанию королевы Изабеллы, были протянуты первые линии в окрестностях Мадрида, фанатические поселяне бесчисленное множество раз портили их, считая бесовскими выдумками. Они то разрушали рельсы, то подкладывали камни и бревна навстречу пыхтевшему чудовищу, а патеры и духовники еще более подстрекали народ. Они боялись, чтобы зарождавшееся просвещение не уменьшило их могущества, которое, как мы увидим впоследствии, еще окружало непроницаемым, ужасным мраком эту обширную прекрасную страну.
Северная часть Испании со своими снежными вершинами и неизмеримыми плоскогорьями имеет большей частью температуру, похожую на климат южной Германии, где зимой не редкость холодные ночи и суровые вьюги. В южных провинциях, наоборот, блестит вечное солнце, улыбается вечно голубое небо и веет ровный, теплый воздух, зреют лимоны и апельсины и растут роскошные пальмы. Смоквы и финики рдеют между зеленью, густые плетни из алоэ окружают пышные сады, где цветут гранаты. Под тенью душистых миндальных деревьев, закутанная в восточное покрывало, живая, пылкая испанка пьет свой любимый шоколад из красивой икары [чашка] или во время полуденного, тропического зноя, опускает в воду апукарилльосы, чтоб придать ей прохладительность и вкус.
Кордова, Севилья, Гренада -- при одном названии этих южных городов мы уже представляем себе картину восточной пышности и неги.
Севильянцы говорят:
Quien no ha visto la Sevilia, No ha vista Maravilla! (Кто не видел Севильи, Тот не видел чуда!)
На это гренадинцы отвечают:
Quien no ha visto la Granada, No ha vista nada! (Кто не видел Гренады, Тот ничего не видел!)
Прекрасны оба города, построенные арабами, мечети которых стоят еще по сию пору. Они имеют архитектуру восточных городов. Длинные улицы, при каждом доме богатая решетчатая бронзовая дверь, сквозь нее свободный вид на выложенную цветным мрамором залу; оттуда уже вход во двор, окруженный мраморными колоннами, стены и пол которого выложены блестящими мраморными плитами и мозаикой. Вокруг двора расставлены цветы и деревья, журчащие фонтаны освежают его, а сверху раскинут над ним шатер. Окна южноиспанских домов почти все заперты железными решетками, по обычаю далеких времен Мавританского владычества, но во внутреннем роскошном убранстве преобладают яркие цвета.
Прибавьте к этому сады с теми пальмами, которые, говорят, когда-то при своем вступлении к Кордову, развел последний халиф Омейядов, изгнанный бедуинами из африканской пустыни и переселившийся в Испанию. Теперь они, в бесчисленном множестве, величаво раскачиваются над всеми городами юга.
Нынешние испанцы обязаны арабам не одними только великолепными зданиями. Множество практически устроенных и распределенных водопроводов встречаем мы не только в этих городах, но и на полях, и на нивах, которые покрыты роскошной растительностью. Теперь же глазам нашим представляется свежая, цветущая равнина, на которой пестреют большие стада овец, коров и коз. Зато на полях неутомимо работают ослы и лошадки, которых используют и для перевозки тяжестей через горы, иногда впрягают в двухколесные повозки.
Но на многочисленных горных хребтах юга часто веет суровый воздух, и они не имеют той пышной растительности, которая украшает долины у их подошвы, а по ту сторону Сьерры-Морены и Мадрида становится все реже.
По берегу Мансанареса, до Сьерры-Гуадарамы, тянется уже не пальмовая роща, а буковый лес, по которому проезжали трое офицеров королевской гвардии, догоняя Жозэ.
Они достигли долины, в которой, обогнув лес, он скрылся. Они во весь опор мчались по густой травяной равнине. Доехав до угла леса, они пришпорили лошадей и понеслись к совершенно пустой степи. Впереди, в нескольких футах от товарищей, скакал Прим, иногда его обгонял Серрано, но Олоцага не понукал своего изящного, стройного андалузского коня и отставал все время на несколько шагов.
Франциско напрасно окидывал взором пустынную равнину, поросшую только высокой обгорелой травой: Жозэ уже добрался до горного прохода, прежде чем преследовавшие его всадники успели приехать в степь. Но в этой части Гуадарамских гор только одно ущелье, к которому и понеслись стремглав всадники, низко нагнувшись над головами своих лошадей, как будто бы дело шло о их жизни и смерти. Вот уже стоят перед ними высокие обнаженные горы с глубокими обрывами, на дне которых шумят бесчисленные потоки. Вдали кое-где возвышаются старые замки, между узкими неприступными трещинами одиноко сверкает зелень пальмы или жиденькая роща из маленьких, слабосильных сосен.
Наконец они достигли ущелья Де-лос-Пикос, этого единственного места, где через всю громадную горную цепь проходит трещина. С обеих сторон подле них крутые горы возвышались до самых облаков. Сбоку зияла пропасть. На том месте, где горы отступают назад и снова начинаются зеленые поля и рощи, Серрано вдруг остановился. До сих пор он ехал по следу Жозэ, теперь же он видел перед собой целое множество таких следов, а несколько далее они разделялись по разным направлениям.
-- Стойте, господа, тут шпионы соединились, держали совет, и потом, как мне кажется, разъехались в разные стороны! -- крикнул он своим друзьям.
Прим соскочил с лошади, чтобы поспешно рассмотреть свежие отпечатки следов. Привычным взглядом он скоро объяснил себе их путаницу.
-- Жозэ соединился тут с тремя всадниками, -- с уверенностью сказал он, -- после короткого совещания один из них остался на главной дороге, что лежит перед нами и ведет в Сеговию, двое поехали направо, в поле, а последний направился вон туда, по этой тропинке к дальнему лесу. Нам тоже немедленно следует разделиться, господа. По всей вероятности, шпионы только здесь разъехались, чтоб сбить нас с толку, после же опять соединятся, мы, значит, впоследствии встретимся, а теперь понесемся что только хватит сил! Ты, Франциско, поезжай по главной дороге, Олоцага пусть возьмет тропинку в лес, а я отправлюсь по следам, что идут через поля. Кому нужен мой слуга? Вы оба молчите, ну так уж я возьму его.
-- Прощайте, господа, -- воскликнул Серрано и поскакал по дороге к Сеговии, -- я надеюсь догнать самого Жозэ!
-- Желаю успеха! -- отвечал Олоцага, в знак прощания махнув рукой своим друзьям, и с быстротой ветpa помчался по тропинке, так что скоро скрылся у них из виду.
-- Поедем, Пепи, -- сказал Прим своему слуге, -- мы должны непременно напасть на мошенников, а для этого нам надо пошибче подгонять наших лошадей. Ведь они далеко перегнали нас! Гей, вперед, это наше дело, Пепи, уж не первый раз мы гонимся за беглецами карлистами, не в первый раз мы и изловим их!
Пепи вместо ответа с довольным видом усмехнулся, говорить ему не было ни охоты, ни времени, потому что они уже пустились в погоню. Лошади так бодро, неудержимо помчались через поля, что любо было смотреть на их бешеную скачку. Земля высоко взлетала под их копытами.
-- Мы хорошо выбрали наши дороги! -- вдруг воскликнул Прим. -- Двое этих молодцов в самом деле несутся здесь по полю перед нами, а если я не ошибаюсь, вот они и сами на горизонте показались из-за холма. Живее, Пепи, гони жеребцов так, чтоб они долго помнили, какая у нас была сегодня скачка!
Прим и слуга его скоро увидели налево от своей дороги старинный город Сеговию с его высоким средневековым готическим собором, дворцами и крепостями. Он открылся им и пронесся перед ними точно в панораме. Редко попадалось им село с низенькими глиняными хижинами, еще реже попадался поселянин в коричневой куртке и в штанах, завязанных у колен цветной лентой. Они безостановочно скакали вперед, все по следам, видневшимся на мягкой земле.
Уже стало смеркаться. Лошадь Пепи едва переводила дух. Но всадники не обращали на это внимания, только вперед, скорее вперед!
Вдруг Прим испустил крик радости: он увидел двух шпионов как раз перед собой, они сошли с лошадей, вероятно, чтоб отдохнуть.
-- Пришпорь своего жеребца, -- сказал он вполголоса своему слуге, -- мы сию минуту догоним их!
Было около полуночи, месяц ярко светил на темно-голубом небе и фантастически освещал обоих всадников, стрелой летевших по равнине, а неподалеку от них двух карлистов, то нагибавшихся, то подымавшихся снова, лошади которых паслись поблизости. Они или не видели своих преследователей, или не обращали на них внимания, потому что, когда Прим, заметив, что они вдруг бросились к своим лошадям, нетерпеливо выстрелил в них, они громко, насмешливо расхохотались.
Прим, вне себя от бешенства, не обращая внимания на Пепи, погнался вслед за ними. Вдруг его лошадь остановилась, он увидел перед собой черные волны Дуэро.
-- Мерзавцы разрушили мост! Нечего делать, приходится подавить свое бешенство и остаться с носом! -- воскликнул он. -- Да еще вдобавок лошадь Пепи загнана. Надо подумать, чем бы помочь горю! Ого, вот и один из наших негодяев свалился. Он не встает, лошадь ему верно вывихнула ногу, а товарищ оставляет его на произвол судьбы и убегает!
Дуэро, перед которым стоял Прим, пока слуга его подходил к нему, в этом месте не широк, но все-таки его невозможно было переплыть на полумертвой от усталости лошади, совершившей уже путь без малого в четырнадцать миль. Шпионы разрушили мост, так что только отдельные бревна торчали из воды. Отчаянное положение! Перебраться на ту сторону было необходимо, в объезд к городу Аранде было около пяти часов езды.
Прим с мучительным нетерпением обдумывал, что делать. Окинув взорами тот берег, он вдруг вскрикнул от радости: вблизи от них, освещенный месяцем, стоял шалаш, какой поселяне обыкновенно устраивают для себя, своих лошадей и земледельческих орудий, при обрабатывании отдаленных полей. Оттуда Прим ожидал помощи.
-- Возьми свою лошадь с собой, Пепи, -- приказал он, -- и иди со мной к избушке.
Лошадь Прима вряд ли выдержала бы милю такой скачки, так как теперь, постояв на месте, она, казалось, вся окоченела.
-- Мой превосходный жеребец испорчен, -- сказал серьезно Прим, но если поселяне надлежащим образом выходят его, из него еще выйдет хорошая рабочая лошадь.
Оба всадника пошли к шалашу. Пепи с трудом тащил за собой хромую лошадь. Они постучались, но никто не шевельнулся.
-- Черт побери! Нам нечего терять время, -- ругнулся Прим и толкнул дверь. Ни одной человеческой души не было в шалаше, но зато там были лошади, волы, доски и колья.
-- Скорее за работу, Пепи! Сперва поставим наших жеребцов сюда на солому и переменим на самых лучших между этими лошадьми. Потом наберем досок и устроим как-нибудь переправу через Дуэро. Живее, я думаю, дон Серрано уже перегнал нас на большой дороге, а этот бездельник карлист на целую милю ускачет вперед и, пожалуй, сыграет с нами какую-нибудь штуку!
Прим и Пепи вместо своих измученных коней взяли двух стройных, красивых скакунов, захватили с собой несколько крепких широких досок и поспешили к тому месту, где торчали бревна из воды.
-- Чего только не научишься делать при такой погоне! -- бормотал Прим, отмеривая доски и устраивая мост. -- Даже плотничать и строить! Ты, Пепи, будь осторожнее, когда поведешь за мной свою новую лошадь, смотри, чтоб не случилось какой беды!
Переправа была готова раньше, чем Прим ожидал, и, хотя она была шатка и опасна, он ступил на нее, крепко держа лошадь за узду. Резвое, молодое животное сперва не хотело идти по мосткам, но Прим, осторожно шагая, потащил его за собой и, наконец, не без труда достиг противоположного берега.
-- Осторожнее, Пепи, помни, что ты не у себя дома в конюшне. Не так шибко, Пепи! -- предостерегал Прим, хотя для него важно было поскорее пуститься в дорогу, -- постой, я поведу твою лошадь.
-- Ничего, как-нибудь выберемся, господин лейтенант! -- закричал ему Пепи в ответ и насильно потащил по узеньким мосткам свою упрямую лошадь, боявшуюся взойти на них. Но едва она очутилась в нескольких шагах от берега, едва услышала стук своих копыт над пустым пространством под досками, взвилась на дыбы, чтоб перелететь на другой берег, где стоял Прим, не могший подать в эту минуту никакой помощи.
-- Выпусти ее! -- закричал он своему слуге, но уже было поздно: лошадь, упав мимо берега, повлекла за собой и Пепи, крепко державшего ее за узду. Раздался плеск. Прим с ужасом увидел, что лошадь, отчаянно барахтаясь, попадала копытами в несчастного Пепи, и что, наконец, оба, бедный слуга и лошадь, пошли ко дну, после тяжелой, напрасной борьбы с волнами.
-- Вот пошло несчастье за несчастьем! -- проговорил Прим. -- Берегитесь, канальи, я вам отомщу! Раненый-то пес уж получил по заслугам, а вот товарища его я еще догоню!
Стройный, сильный офицер вскочил на свою новую лошадь и помчался по равнине, уже освещенной утренней зарей. Он весь углубился в преследование шпиона-карлиста, по вине которого погиб теперь и его верный слуга. Может быть, ему посчастливится найти в этом шпионе самого Жозэ, по всей вероятности вместе с Энрикой, за спасение которой Серрано готов был отдать свою жизнь.
-- Во всяком случае, -- подумал Прим, -- он также добыл себе на дороге другого коня, на одном и том невозможно скакать до сих пор с двойной тяжестью.
Они находились теперь более чем в двадцати милях от Мадрида, вдали уже сияли церкви и золотые башни Бургоса, а над ними снежные вершины Сьерры-де-Ока.
Прим почувствовал голод и жажду: солнце уже во второй раз поднялось с тех пор, как он и его товарищи были в дороге.
След, которого он все еще не терял из виду, шел влево от садов города Бургоса, далее в степь Сьерры-де-Ока. У одного из крайних домов предместья Прим на минуту остановился, велел подать себе бутылку вина, мяса и фруктов, дорого заплатил и уехал, а удивленные хозяева, покачивая головой, посмотрели ему вслед. Пища подкрепила его, и он пустился в погоню с такими же свежими силами, как будто только начинал ее, но скоро заметил, что его лошадь, далеко не такая сильная и прыткая, как его загнанный жеребец.
Вдруг ему показалось, что из рощи, лежавшей поодаль от степи, выехал на свежей, превосходной лошади тот всадник, который перед этим бросил своего упавшего товарища, тот самый, которого преследовал Прим. Энрики с ним не было, стало быть, это не Жозэ, а лишь один из его шпионов. Несмотря на то, Прим пришпорил своего коня и взбешенное животное со своим седоком полетело через равнину. Во что бы то ни стало нужно было догнать этого шпиона, который недалеко уехал вперед и, по-видимому, не обладал таким искусством и такой смелостью, как Прим.
Бешеная, опасная была скачка!
Карлист заметил Прима, догонявшего его с отчаянным напряжением последних сил своей лошади. Он сознавал, что погибнет, если офицер Марии Кристины, жаждавший мести, настигнет его.
Лошадь Прима задыхалась, но он с радостью видел, что все ближе подъезжал к шпиону. Их было только двое на обширной, безлюдной степи, тянувшейся вдоль горной цепи. Мертвая тишина царствовала кругом над обгорелой высокой травой, лишь вдали кричал коршун над пропастью в горах, да отдавались копыта лошади по сухой траве.
Прим с торжеством заметил, что он был от беглеца на расстоянии выстрела, но из-за тряски при верховой езде он не мог рассчитывать на меткость своей руки, хотя был удивительно искусным стрелком, и рисковал попасть вместо седока в лошадь, которую он непременно желал сохранить.
Шпион собрал последние силы, чтобы уехать от него, а Прим чувствовал, что его лошадь становится все слабее.
-- Этим не поможешь, -- сказал он, -- надо положиться на свою руку и на свое счастье.
Он вынул из седла свой заряженный, выложенный золотом пистолет и, обхватив руками шею своей лошади, чтобы сесть несколько удобнее, осторожно, медленно направил оба дула на беглеца.
Раздался первый выстрел, отозвавшийся бесчисленным неприятным эхом в горах.
Карлист поскакал далее, в насмешку подбросив свою шляпу на воздух.
-- Черт бы его побрал! -- ругнулся Прим. -- Этот мерзавец отнимет у меня славу хорошего стрелка! Он напрягал все свое зрение и внимание, чтобы послать ему вслед вторую пулю.
Снова раздался страшный грохот выстрела, а когда дым рассеялся, Прим увидел, что раненый шпион, шатаясь, готовится к обороне.
-- Раз промахнуться может самый опытный стрелок, только его ошибка не должна повторяться! -- сказал он, отправляясь к неприятелю с самым хладнокровным видом. Пуля свистнула мимо него, -- это карлист, скрежеща зубами, послал ее своему преследователю. Вдруг лошадь его пошла медленнее, он не имел уже силы подгонять ее, и, изнемогая от потери крови, которая струилась из его спины, без чувств упал с седла. Лошадь протащила его еще несколько шагов и остановилась.
Прим подъехал к раненому и соскочил на землю. Вынув из стремени ногу умирающего, он снял седло и узду со своего измученного, дрожавшего скакуна и надел их на свежую, бодро ржавшую лошадь.
Он не взглянул на умирающего, потому что, хотя военная жизнь приучила его смотреть на мертвых, это зрелище всегда производило на него неприятное впечатление. Он уже хотел сесть на лошадь, но вдруг вспомнил, что мог еще узнать от карлиста, куда направился Жозэ, и пуститься вслед за ним. Когда он нагнулся к умирающему, чтоб услышать от него ответ, тот уже не мог говорить. Из кармана его куртки высовывался бумажник. Прим схватил его, думая не найдет ли он там какого-нибудь известия. Он долго перелистывал книгу, исписанную лишь местами, наконец нашел страницу, на которой неразборчиво было написано:
"Аванпост остановился у Церверы, соединиться следует в проходе Сьерры-де-Сеойс, доступ в него через деревню Сеойс".
По всей вероятности, это было именно то известие, которого он искал с лихорадочным нетерпением.
Аванпост у Церверы! Это совпадало с теми слухами, которые ходили в штаб-квартире в Мадриде насчет неприятельской армии.
Соединение в проходе Сьерры-де-Сейос, стало быть, там соберутся все шпионы и Жозэ со своей добычей в числе их. Доступ через деревню Сейос. Это название было два раза подчеркнуто, значит, оно имело какую-нибудь особенную важность.
Приму помнилось, что деревня эта лежала далеко в горах, и он никогда не слыхал, чтобы через нее можно было достигнуть ущелья. Напротив, в это ущелье, так же как в Де-лос-Пикос, дорога шла по открытой степи. Что же означали эти слова?
Примом вдруг овладело мрачное предчувствие, ему пришло в голову, не ожидает ли его друзей на этом обыкновенном пути к горному проходу какая-нибудь опасность, о которой они не подозревают. Они, пожалуй, спешат на свою погибель, он может предостеречь их, хотя и сам не знает, какого рода эта опасность, но надо полагать, он догонит их слишком поздно.
-- Доступ через деревню Сейос, -- повторил он про себя, -- не надо мешкать, надо скакать далее, авось, я прежде их доберусь до ущелья и предостерегу их!
Прим вскочил на новую лошадь, нетерпеливо бившую ногами, и умчался, чтобы по возможности засветло доехать до далекой Сьерры-де-Сейос, находившейся в пяти милях от моря, стало быть, в сорока милях от него.
Когда разъехались в разные стороны три дворянина королевской гвардии, Олоцага, послав приветствие рукой, поскакал на стройном андалузском коне по тропинке, идущей налево от большой дороги, в лесистую часть провинции.
Заботясь о своем здоровье, он приказал слуге сунуть в кожаный мешок седла красивую манерку, доверху наполненную подкрепляющим вином и аккуратно завернутое жаркое. В передней части седла находились, как и у друзей его, два заряженных пистолета.
С такими запасами он пустился по одинокой тропинке, терявшейся в овраге. Спокойно и хладнокровно сидел он на своем стройном коне, как будто бы ехал по улицам Мадрида. Зорко следя за лошадиным следом, ясно видневшимся на сырой почве, он быстро мчался, оставляя за собой большие деревни. Когда наступила ночь и слабый лунный свет начал падать между темными деревьями, он иногда осматривал свой пистолет, взводя курок, но предосторожность его оказывалась излишней: препятствия на дороге никакого не было. Олоцага был храбр и мог помериться с любым противником, но в дремучем лесу им овладевало неприятное чувство. Из чащи деревьев ему навстречу сверкали рысьи глаза, в кустах что-то шевелилось и двигалось.
Против засады не застрахован даже самый мужественный, неустрашимый человек, и в темноте подстерегающий неприятель всегда имеет преимущество.
Олоцага пользовался каждой открытой поляной, освещенной луной, чтобы посмотреть, не сбился ли он с пути. Когда на его часах было три часа утра, он уже сделал двадцать миль, но ни Жозэ, ни шпиона, ехавшего по этому направлению, еще не было видно.
Свежий сырой утренний воздух веял ему в лицо. Он с беспокойством заметил, что его жеребец ослабевал и шел медленнее. Он пришпорил его, хотя знал, что его конь и без того бежал из последних сил. Что он будет делать на одинокой, покрытой смрадным дымом дороге, когда наступит ужасная минута? Лошадь еще неслась во весь опор, с отвращением вдыхая туманный воздух, шпоры же помогли ненадолго. Вдруг Олоцага с изумлением увидел нечто, возбудившее в нем и надежду, и ужас. Он приостановил едва дышавшую лошадь, чтобы лучше разглядеть, что именно находилось перед ним. Посреди дороги, покрытой туманом и дымом, он увидел перед собой пруд или болото, в голубовато-серой воде которого стояли две стройные, крепкие лошади, высоко поднявшись на дыбы. На берегу какой-то человек, согнувшись, присел к земле, и всеми силами старался удержать Животных. Сердце Олоцаги сильно забилось -- одна из этих лошадей могла спасти его от всякой беды.
-- Гей! -- громко закричал он. -- Если ты не можешь справиться с жеребцами, так я тебе помогу, с условием, что ты уступишь мне одного из них за хорошие деньги! Слышишь, ты там! Что сидишь на земле?
Ответа не было, лошади застыли с поднятыми ногами. У Олоцаги пробежала по телу холодная дрожь, мысли его перепутались, смертельный испуг овладел им, -- где же это он находился?
-- Дурак я, -- сказал он вслух, -- вздумал бояться какого-то угрюмого укротителя бешеных лошадей! -- И насильно заставил своего упирающегося коня поворотить в ту сторону, где тот же самый человек, все еще прижавшись к земле, держал поводья. Он уже подъехал так близко к болоту, что передние ноги его лошади стояли в грязи. Он должен был достоверно разузнать, в чем дело. Но ему показалось, что поднявшиеся на дыбы стройные лошади с развевающимися гривами в эту минуту отодвинулись далее от него. Он нагнулся как можно ниже под головой своего жеребца и разглядел теперь, что лошади, так же как и присевший на корточках человек, были свинцово-сероватого цвета, имели вид мумий и казались какими-то сверхъестественными существами, наводя суеверное, странное впечатление своими обманчивыми фигурами.
Олоцага не видел, куда направлял свою лошадь. Он чувствовал только, что капли холодного пота выступали У него на лбу и что он невольно ухватился руками за шею лошади, с трудом тащившейся шаг за шагом назад по дороге. Первые лучи рассвета проникали сквозь Деревья, а из лесу веял в лицо почти обеспамятевшему всаднику прохладный ветерок. Он сдернул шляпу с головы, вдохнул в себя чистый воздух, потом взял из манерки подкрепляющее вино, чтобы освежиться. Что путало мысли и почти лишало его чувств? Что случилось с его лошадью, которая дрожала всем телом и вдруг оступилась?
Не теряя ни минуты, Олоцага соскочил с седла, и невольно, а может быть, повинуясь внутреннему голосу, схватил пистолет и быстро побежал. Лошадь издохла позади его. Точно гонимый страшными призраками, Олоцага мчался по дороге к более открытому месту, по полю, но вдруг упал без чувств.
Когда он очнулся, то увидел себя на руках у какого-то поселянина, который охлаждал его лоб и смачивал его горячие губы освежающим напитком.
-- Ради Бога, -- воскликнул он, вставая, -- что такое случилось?
-- Вы слишком близко подъехали к ядовитым болотам, что близ Аранды, господин офицер. Если бы вы побыли там еще несколько минут, вы бы непременно погибли! Благодарите Святую Деву, что она дала вам силы добежать сюда, теперь вы спасены!
-- А лошади, а непонятный их вожак...
-- Ах, значит и вас приманил этот ужасный призрак! Он уже многим стоил жизни, -- сказал поселянин и перекрестился. -- Это ядовитые пары и туманы болота принимают такие формы, чтоб привлекать тех, кто этого не знает и привести их к погибели.
Олоцага провел рукой по лбу. Он вспомнил теперь, что ему нужно было догонять карлистов, что он потерял много времени.
-- Скажи мне еще одно, добрый человек. Не проезжал ли кто-нибудь на лошади мимо тебя сегодня рано утром?
-- Как же, проезжал. Я сегодня в пять часов работал вон там, на поле, и видел, как кто-то стремглав проскакал мимо.
-- Была с ним женщина на лошади?
-- Нет, не было. Он был завернут в темный плащ, мне он показался карлистом.
-- Ты не ошибся! Какая досада, что я изнемог от вредных испарений и поддался обманчивому призраку, я уже так близко подъехал к шпиону, а теперь он, я думаю, далеко впереди меня!
-- Он у хозяина соседнего поля взял свежую лошадь и ускакал.
-- Так достань и мне другую лошадь, самую быструю, какую только найдешь, я заплачу тебе на вес золота. Вот, возьми кошелек и приведи лошадь!
-- Я бы и без золота это сделал, потому что вы офицер королевской армии, -- сказал поселянин, -- но ведь вам нужен превосходный жеребец, чтоб догнать того карлиста, по чьей милости вы попали в болото. Я приведу вам лошадь из деревни, у меня есть одна на примете, с ней вы, наверное, скоро настигнете этого негодяя! Я тоже приверженец Марии Кристины и очень счастлив, что мог спасти одного из ее офицеров!
Пока Олоцага пил вино из манерки, которая еще лежала подле него на траве и как нельзя более пригодилась ему в дороге, радушный поселянин пошел через пашню за обещанной лошадью. Скоро он возвратился с таким мускулистым, стройным, арабским жеребцом, что королевский офицер одобрительно улыбнулся.
-- Благодарю за все, что ты для меня сделал, мой добрый друг, -- сказал Олоцага, пожимая руку поселянина и давая ему несколько золотых дублонов.
-- Стоимость лошади я приму, но больше ни реала! Да сохранит вас Пресвятая Дева! Теперь будьте покойны и поезжайте по следам, опасность миновала!
Королевский офицер вскочил в седло и, дружески кивнув головой, поскакал по узенькой тропинке, которая извилинами тянулась между полем и лесом. Он должен был неутомимо скакать несколько часов кряду, чтоб возвратить потерянное время и подъехать поближе к карлисту, который заманил его в болото, надеясь навлечь на него неминуемую смерть. Но извилистые дороги и разные холмы, лежавшие впереди, ограничивали кругозор, так что Олоцага, проскакав целый день без устали еще не мог увидеть шпиона. Он рассчитал, что сделал более тридцати миль, и подумал о Приме и Серрано, которые в эту минуту, вдали от него, с таким же остервенением и с такой же быстротой преследовали неприятелей.
К вечеру он приехал в одну из больших, многолюдных деревень, которые были разбросаны по плодородным равнинам. Окруженные садами, эти низенькие, построенные из глины и покрытые тростником домики поселян имели веселый, приветливый вид.
Олоцага почувствовал, что он должен был подкрепиться здесь пищей, чтобы продолжать погоню. Поэтому он завернул в бедный деревенский трактир и заказал бутылку вина, а для закуски не мог найти ничего, кроме любимого блюда испанцев из смеси говядины, шпика, цветной капусты, перца и лука. Вино оказалось лучше, чем он думал. Отдохнув минуту, он продолжил погоню со свежими силами.
Когда он выехал из деревни на дорогу, усаженную деревьями, он вдруг увидел перед собой карлиста, который преспокойно пообедал в деревне, воображая, что неприятель погиб от ядовитых испарений. Олоцага приостановился от радостного волнения, теперь успех погони был обеспечен! Он во весь опор припустил свою лошадь, и она помчалась с такой быстротой, что он все ближе и ближе подъезжал к неприятелю, почти уже находившемуся в его руках.
Тогда карлист обернулся, точно предчувствуя опасность и, несмотря на сумерки, уже покрывшие поля и лес, узнал в настигавшем его всаднике своего преследователя. Он пришпорил свою лошадь и, нагнувшись, понесся по дороге, которая теперь все более и более удалялась от леса и извивалась по низменным полям, покрытым роскошными посевами. Вдруг карлист повернул прямо через нивы к подымавшемуся на горизонте горному хребту, который скоро узнал Олоцага -- это была Сьерра-де-Сейос. Копыта его лошади уничтожали посевы, но при такой погоне на жизнь или смерть он об этом не заботился. Олоцага последовал за ним.
Таким образом при ярком лунном свете понеслись оба всадника, с ужасающей, неимоверной быстротой, точно два призрака, так что поселянин, увидевший их издали, перекрестился. Все чернее подымались горные вершины, все ближе подъезжали к ним, достигнув уже безлюдной степи, шпион и его преследователь.
Было уже, пожалуй, позже полуночи, когда Олоцага заметил, что лошадь карлиста едва двигалась с места, как он ни силился заставить ее бежать.
Они приблизились к огромному выступу темной горной цепи, со множеством пропастей и рытвин, за которыми лежала деревня Сейос.
Олоцага скоро увидел, что его лошадь начала ослабевать, и пробормотал проклятие, но вслед за этим должен был сам себе сознаться, что она превосходно выдержала скачку. Когда он снова поднял голову, карлист исчез. Олоцага вздрогнул: "Куда мог деваться так скоро всадник?" Мрачные тени достигающих до облаков скал темными массами возвышались перед ним на краю пустынной степи, так что он должен был напрягать свое зрение, чтобы разглядеть что-нибудь.
Наконец, радость блеснула на его озабоченном лице: он увидел, как шпион, лошадь которого пала, быстро и ловко бежал к горному выступу, по-видимому, для того чтобы спрятаться там.
Он хотел достигнуть прохода Сьерры-де-Сейос, который был виден на широкой расщелине горного хребта, освещенной луной.
-- Ну, теперь ты попался, мошенник! -- с удовольствием пробормотал Олоцага. -- Или ты мне покажешь теперь ваш притон, куда явится и Жозэ, а за ним Серрано и Прим, или получишь двойную награду за твой злодейский умысел отравить меня в болотах, который тебе чуть-чуть не удался.
Он проскакал мимо лежавшей замертво лошади беглеца и как раз перед собой увидал узкую мрачную тропинку, уходившую в скалы. Его лошадь теряла последние силы и едва передвигала ногами. Олоцага поудобнее закинул ружье на плечо, взял свой пистолет и соскочил с усталой лошади, предоставляя ее самой себе. Пристально осматриваясь кругом, он осторожно пошел за шпионом. Тропинка, кое-где освещенная луной, пролегала между серой зубчатой скалой и глубокой пропастью с отвесным обрывом. Олоцага сознавал, что в этом опасном месте он погибнет, если к карлисту подоспеют на помощь. Хладнокровно, держа наготове свой пистолет, спешил он далее. Наконец, он увидел перед собой беглеца, который искал куда ему спрятаться.
-- Один из нас погиб, -- сказал про себя Олоцага, -- он или я! По-моему, пусть лучше он! Стой, каналья! -- крикнул он громко, так что гул неприятно раздался в обрыве. -- Стой, или я пошлю тебе отсюда столько пуль, что какая-нибудь да попадет в тебя, как ты ни увертлив!
Шпион, притаившийся в расщелине скалы, ответил своему преследователю выстрелом. Пуля ударилась о противоположный обрыв. Олоцага немедленно пошел к опасному человеку. Смерть была у него перед глазами, но он не в первый раз встречал ее с тем железным спокойствием, которое дается в минуту высшей опасности. Карлист должен был еще зарядить ружье, он и спешил воспользоваться этим промежутком. Олоцага заметил, что рука неприятеля высовывалась из трещины, и выстрелил, подойдя к нему поближе. Тысячи отголосков раздались вокруг. Послышалось страшное ругательство -- он попал в руку шпиона. Сделав несколько шагов, Олоцага очутился возле него.
-- Сдайся, или я тебя убью! -- закричал он ему. -- Я хочу знать, где дон Жозэ с похищенной девушкой и где вы сговорились собраться все вместе?
Карлист, на бледном лице которого отразилось бешенство и жажда мести, волновавшая его, все еще стоял в узкой трещине скалы. Глаза его страшно блестели. Забыв, что он мог владеть только одной рукой, он схватил было Олоцагу, но левая упала вниз, по-видимому, причиняя ему страшную боль. В правой же руке сверкнул нож.
-- Ого, негодяй, -- воскликнул королевский офицер и увернулся от удара, -- к черту тебя. Туда тебе и дорога!
С этими словами Олоцага ловко схватил его за ту руку, в которой он держал нож и потащил к пропасти.
-- Вот тебе за отраву и за выстрел. Так бы вас всех, мошенников!
Шатаясь, падая, шпион потянулся за плащом Олоцага, чтоб увлечь победителя за собой в пропасть. Жизнь друга Серрано висела на волоске. Еще минута, и он низринулся бы вместе с неприятелем в бездну.
Но он успел отдернуть плащ к себе, и шпион с отрывистым криком исчез у него из глаз. Олоцага чувствовал лихорадочную дрожь, он только теперь понял, от какой страшной опасности избавился на этот раз.
-- Завтра, быть может, моя очередь, -- сказал он серьезно, -- к этому всегда нужно быть готовым.
Невольно согнулись его колени, и он на этом же месте воздал благодарность Небу за свое спасение. Когда он встал, ему пришло в голову, что, быть может, оба его друга менее счастливо совершили свою погоню, чем он.
Где он мог найти их? Без сомнения, сборное место преследуемых шпионов была Сьерра-де-Сейос, но она простиралась на такое далекое расстояние, что Олоцага почти не надеялся встретиться с товарищами. Всего вернее искать их поблизости от ущелья, поэтому он быстро пошел по той же тропинке, чтобы найти какое-нибудь возвышение, с которого он мог бы свободно обозревать окрестность. Скоро он взошел на вершину и стал смотреть по тому направлению, которое взяли Серрано и Прим. Ночной ветер дул здесь так резко, что Олоцага покрепче закутался в плащ. Взоры его нетерпеливо блуждали по однообразной равнине. Вверху лежало ущелье, рядом с ним, за группой скал, деревня Сейос, куда можно было добраться только в обход, с той стороны пропасти. Ущелье же казалось легко доступным с того возвышения, на котором находился Олоцага.
Бледный лунный свет лежал на серых и желтых мертвенно тихих скалах и на обширной высохшей степи внизу. Вдруг Олоцага увидел вдалеке черную точку, которая подходила все ближе и ближе. Сердце его застучало от ожидания. Его мучила неизвестность, что это такое было. При слабом свете луны, покрывавшем степь, он скоро разглядел, что это был всадник. С напряженным вниманием глядел Олоцага вниз. Крик радости вырвался у него из груди: он узнал приближавшегося человека.
-- Серрано! -- прошептал он. -- Он ищет следы, он припоминает что-то. Слава Богу, он, кажется, знает дорогу в ущелье, он едет сюда вверх по тропинке. А какую лошадку он загнал до смерти!
-- Серрано, Франциско! -- вне себя от радости закричал Олоцага и поспешил вниз, навстречу к своему доброму другу, прибывшему с ним в одно место.