Ссылка всеми уважаемых и любимых генералов вызвала недовольство не только в армии, но и в народе. В обществе крепло убеждение, что эти достойные мужи добивались свободы, которой жаждали все, и что, служа правде, они пали жертвой гнусных интриг двора.
Прим, слывший не только храбрым полководцем, но и добродетельным христианином, радушие и щедрость которого были широко известны, приговоренный королевой к ссылке, отправился вместе с женой и новорожденным сыном за границу.
Серано, пользовавшегося глубочайшим авторитетом в армии, постигла та же участь. Причина немилости не могла оставаться тайной. И вместо этих достойных благородных людей -- гордости нации явились презираемые народом фавориты, корыстолюбивые замыслы которых были всем понятны, несмотря на ордена и почетные должности, которыми их награждали.
Королеве, окружившей себя льстецами, с насмешливой улыбкой кланялись, когда она со своим супругом и с Марфори каталась по Плацце Майор или Прадо. При появлении в театре, когда оркестр играл гимн, ей громко шикали и оказывали всевозможное неуважение. Еще меньше щадили прочих членов королевского семейства.
О короле открыто говорили такое, что мы отказываемся это передать, а супруга Марии-Христины именовали торговцем невольниками.
Патера Кларета, не стесняясь, называли лицемером и сводником,
Марфори -- жалким майо.
При встрече с членами двора все отворачивались, чтобы не снимать перед ними шляпы.
Нарваес, не обращавший внимания на интриги при дворе и сознававший, что силой он тут ничего не сделает, предоставил монахине и патерам продолжать свои тайные деяния и стал жестоко преследовать недовольных и приверженцев сосланных генералов, число которых росло с каждым днем. Он подавлял всякие справедливые требования, и у старого Вермудеса, достигшего восьмидесяти лет, но все еще твердо владевшего топором, было больше работы, чем тогда, когда Эспартеро усмирял карлистов.
Чтобы не привлекать внимания народа, Нарваес приказал не строить эшафот на Плацце де ла Чебада (бывшей площади Педро), а предпочел по примеру Парижа приводить в исполнение смертный приговор на тюремных дворах. Казнь совершалась без всяких церемоний, на ней присутствовали только свидетели. Повозка палача не запрягалась ослами и не сопровождалась помощниками палача, одетыми в красные рубашки. Эти изменения, не считая концессий на постройку железных дорог, и были достижениями Испании во время правления Нарваеса. Что касается железных дорог, то благодаря ревностным иезуитам они считались делом рук дьявола и часто разрушались крестьянами, так что ездить по ним было всегда крайне опасно.
Таким образом, влияние Санта Мадре нисколько не уменьшилось и он не лишился своей ужасной силы. Хотя жители Мадрида и других больших городов были настроены против святых отцов инквизиции, у тех еще находилось очень много сторонников среди сельских жителей.
Убийство патера Жозе наделало много шума в Санта Мадре. Все старания найти убийцу остались безуспешными. Благочестивого брата похоронили в стенах монастыря со всей пышностью, подобающей человеку его звания.
Патер Жозе оказал обществу святого Викентия такие важные услуги, которые должны были оставаться вечной тайной, поэтому инквизиция не слишком горевала о его внезапной смерти. Святой отец исполнил свой долг, и теперь она была уверена, что он никогда не проговорится о ее тайных деяниях. Благочестивым отцам оставалось устранить еще одно препятствие, и они знали, что и после смерти отца Жозе найдут человека, готового взяться за это дело. Этим препятствием был Нарваес, который, хотя и не выступал открыто против патеров, являлся их главным соперником на пути к неограниченной власти.
Сослав своих противников, королева зажила прежней жизнью, осыпая всевозможными почестями генерал-интенданта Марфори, который заботился о ее развлечениях.
Через несколько месяцев после отъезда опальных генералов Рамиро переехал в свой новый дворец. Развалины Теба, как по волшебству, превратились в замок с колоннами и балконами, прелестным парком и беседками. Все было устроено с большим вкусом и роскошью, даже озеро, окруженное деревьями и кустарником, стало простираться до главных ворот замка. Бесчисленные покои графа Теба могли соперничать с покоями мадридского дворца. Конюшни были построены по новейшему образцу, в них стояли лошади редкой красоты. Казалось, графу Теба нечего было больше желать. Однако, расхаживая по своим великолепным покоям, Рамиро чувствовал, что все вокруг него холодно и пусто и что дворец этот только тогда станет для него раем, когда в нем поселится та, которая совершенно завладела его сердцем.
Рамиро любил инфанту Марию. Образ ее преследовал его повсюду, и любовь его к ней росла с каждым днем. Изредка вспоминал он и другую Марию, похожую на инфанту, как родная сестра, но Рамиро сознавал, что испытывает к ней только братские чувства.
Рамиро стал редко появляться в Дельмонте, хотя был глубоко привязан к его обитателям. Он избегал Дельмонте, чувствуя, что частые посещения только расстраивают его. Встречая инфанту, он забывал все, что разделяло их и видел только, что и та не оставляла его без надежды.
Любила ли его инфанта, как другая Мария -- этот ангел чистоты? Рамиро не мог вынести неизвестности, он хотел, чтобы она сама уверила его в своих чувствах. Ему недостаточно было украдкой пожимать ее прелестную маленькую ручку, он желал назвать ее своей! Знала ли это инфанта, все более увлекавшая молодого страстного графа?
Рамиро торопливо сошел вниз и сел в свой экипаж, запряженный четырьмя серыми в яблоках лошадьми, которые рысью понесли его в мадридский дворец. Образ инфанты не оставлял его ни на минуту, мучительное неведение томило его, и он, забыв, что она дочь королевы, хотел услышать от нее самой решительное слово. В ее любви к нему он не сомневался, так как не считал девушку способной на притворство.
Экипаж графа Рамиро въехал во дворец. Егеря соскочили, лакеи бросились открывать дверцы.
Рамиро увидал в стороне чьи-то роскошные экипажи, но не удивился, так как знал, что гранды постоянно имели аудиенции при дворе.
Он приказал доложить о себе инфанте. Ему показалось, что дежурный камергер как-то смешался, но, когда Рамиро с нетерпением повторил свое приказание, тот поспешно удалился.
Прошло несколько минут. Рамиро начал беспокоиться. Он не мог понять, отчего произошла такая заминка.
Наконец, явился камергер.
-- Потрудитесь пожаловать, господин граф, в приемный кабинет, -- с почтительным поклоном доложил он, -- ее королевское высочество изволит скоро выйти.
Рамиро вошел в маленький уютный кабинет инфанты, обитый голубыми бархатными обоями. На мраморном камине стояли прелестные золотые вещицы, на стенах висели картины в золотых рамках. На спинках кресел и диванов были маленькие золотые короны.
Когда портьера за ним закрылась, из комнаты инфанты послышался иронический смех.
Рамиро прислушался. Видимо, это Мария шутила со своими придворными дамами. Рассматривая знакомые ему предметы, он вдруг вздрогнул -- на маленьком мраморном столике лежала изящная офицерская каска.
Рамиро хотел подойти поближе, чтобы посмотреть, кому она принадлежит, но в ту минуту, когда он протянул руку к каске, в соседней комнате послышались шаги. Он остановился. Портьера раздвинулась, и появилась инфанта.
Лукавая улыбка играла на ее лице, голубые глаза блестели. Она тотчас угадала намерение графа и изобразила удивление, что на ее мраморном столике очутилась каска.
Мария была очень похожа на Изабеллу: та же легкость в движениях, те же роскошные формы, тот же смелый вырез платья. Только черты лица Марии были правильнее, и она казалась еще красивее матери.
Мария, любезно улыбаясь, пошла навстречу молодому графу.
-- Здравствуйте, господин граф. Представьте, сегодня утром я сказала моим дамам, что предчувствую удовольствие видеть вас у себя! Это удивительно, дон Рамиро!
-- Да, это в самом деле удивительно, -- проговорил граф, любуясь инфантой.
-- Мне говорили, что вы намереваетесь оставить Мадрид, это нас всех очень удивляет, дон Рамиро!
-- Оставляя Мадрид, я покидаю свое счастье, инфанта, разве я в силах удалиться и, следовательно, лишиться ваших пламенных взоров?
-- Но пламя ведь скоро угасает, дон Рамиро!
-- Это все равно, лишь бы я имел счастье видеть вас!
-- Это было бы рискованно.
-- Риск ничто в сравнении с тем вознаграждением, которое я могу получить, инфанта! Роскошь моего замка холодна и пуста, потому что не освещена и не согрета вашим присутствием и вашими взорами.
-- Это меня удивляет, дон Рамиро. Что нашли вы особенного в моих взорах?
-- В них все мое счастье, -- воскликнул молодой граф Теба, опускаясь на колени и протягивая к инфанте руки, -- вы еще спрашиваете? Неужели вы этого не знали? Неужели никогда не чувствовали, что я боготворю вас и рад пожертвовать всем на свете ради счастья видеть вас? О, Мария, не уходите! Ответьте, удостоите ли вы . меня блаженства преклонить перед вами колени!
-- Дон Рамиро, я впервые вижу вас таким!
-- До сегодняшнего дня я не смел высказать того, что не в силах больше сдержать. Это первый блаженный час, в который я нахожусь с вами наедине! Моя любовь к вам, Мария, слишком сильна! Мария... Мария, будьте моей!
Рамиро припал страстным поцелуем к маленькой ручке инфанты.
-- Отвечайте, умоляю вас во имя всех святых, отвечайте! Вы 0 молчите, вы холодно улыбаетесь. Мария, неужели правда то, что выражает ваше лицо?
-- Встаньте, господин граф, я никогда не думала, что вы так истолкуете мое внимание к вам!
-- Что слышу я, Мария! Значит, надежды моего сердца должны рушиться? Вы отвергаете мое искреннее признание в любви? Боже! -- воскликнул Рамиро в страшном смятении, хватаясь за голову, -- вы ли это, Мария? О, вы хотите убедиться в силе моей любви! Я не верю тому, что вы сейчас сказали! Не испытывайте меня, не мучьте долее, услышьте меня, и я буду счастливейшим из смертных!
-- Вы меня очень удивляете, дон Рамиро, я не думала, что вы так легко волнуетесь!
-- Вы видите меня у ног ваших, Мария, и знаете теперь все! Скажите одно слово, не медлите!
-- Встаньте, господин граф, вы скоро получите ответ, -- сказала инфанта, протягивая руку Рамиро, -- извините, если я на минуту удалюсь!
Рамиро смотрел вслед Марии. Зачем она ушла, с каким ответом возвратится? Он уже мысленно видел себя счастливым супругом инфанты, которую повезет в свой дворец.
Портьера раздвинулась. Рамиро удивленно поднялся. Вместо инфанты перед ним стоял генерал-интендант Марфори. Не был ли он послан королевой? Не принес ли желанного ответа, что может надеяться назвать когда-нибудь Марию своей?
-- Граф Теба, -- заговорил Марфори как-то свысока, -- мне поручено королевой провести вас в Филиппов зал. Потрудитесь следовать за мной!
Это приглашение приободрило Рамиро, и он подумал, что все решилось в его пользу.
В Филипповом зале собралось многочисленное общество. Казалось, тут только что происходил семейный совет: Рамиро нашел здесь Изабеллу, ее супруга, Марию-Христину, герцога Риансареса, Нарваеса и еще нескольких министров. Кроме того, он заметил рядом с королевой графа Джирдженти в испанском генеральском мундире и принцев королевского дома.
Подойдя ближе, Рамиро увидел возле королевы инфанту Марию.
Что происходило здесь? Инфанта сияла, граф Джирдженти самодовольно улыбался.
-- Мы решили, -- начала королева, -- не только следуя желаниям наших преданных советников, но и вследствие сердечной привязанности инфанты, сегодня торжественно объявить ее нареченной невестой графа Джирдженти.
Рамиро пошатнулся -- он не верил своим ушам.
-- Этот брак заключается не из политических расчетов, а по искреннему влечению нашей дочери, -- продолжала Изабелла, -- мы радуемся быть свидетелями такого обручения и поэтому просим инфанту Марию и графа Джирдженти дать нам свои кольца, чтобы перед совершением торжества церковного венчания, которое последует в скором времени, обручить их.
Рамиро едва удержался на ногах. В глазах его помутилось, грудь тяжело вздымалась -- вот куда пригласила его Мария! Это был ответ на его страстный вопрос. Так, значит, она расчетливо использовала его любовь, чтобы воспламенить графа Джирдженти!
Рамиро видел, как королева поменяла поданные ей кольца, как поцеловала Марию и как милостиво улыбнулась, когда граф прижал ее руку к своим губам.
Не в силах скрывать волнения, он судорожно сжимал эфес своей шпаги и искал глазами Марию. Их взгляды встретились -- он увидел счастливую улыбку на лице инфанты.
Соблазнительная красота Марии в его глазах разом поблекла, превратившись в какое-то дьявольское уродство. Она дерзнула, улыбаясь, ранить его душу. Для пылкого Рамиро это было выше всяких сил.
В то время, как королева принимала поздравления и объявляла всем, что намерена отправиться в церковь святого Антиоха, Рамиро быстрыми шагами удалился. Спазмы сдавили ему горло, и он предпочел прослыть невежей, чем произнести слова поздравления, после того как над ним так посмеялись. Он оглянулся, чтобы навеки забыть эту Марию, которая завлекла его в свои сети, а потом так безжалостно оттолкнула. Из-за нее он избегал Дельмонте, где жила другая Мария, не способная на такую измену, привязанная к нему всей душой. Он предпочел бездушную инфанту этой чистой девушке. С болью в сердце он вспомнил прошлое и ту другую Марию, которой так легкомысленно пренебрег.
Вскоре после внезапного удаления Рамиро весь двор поехал в церковь святого Антиоха, где были принесены благодарственные молебны за совершившееся обручение инфанты. Члены королевского семейства в радостном ожидании предстоящих праздников возвратились во дворец. Изабелла же осталась в церкви, чтобы перед наступлением вечера пойти в исповедальню, предназначенную для королевского семейства.
Исповедальня помещалась справа от главного алтаря, за колоннами, украшенными образами, а три кабины для народа находились перед колоннами, разделявшими церковь на четыре предела.
Число членов королевского семейства вместе с многочисленными родственниками Франциско де Ассизи было так велико, и все так часто исповедовались, что три раза в неделю, после вечерни, в высокой исповедальне, стоявшей в стороне, всегда ожидал кто-нибудь из патеров.
Королева, закрытая вуалью, подошла к исповедальне.
Кресло духовника было со стороны алтаря, а кресло исповедующегося отгорожено деревянной стеной с маленьким окошком как раз против уха патера. Кающийся должен был стоять на коленях в течение всей исповеди и произносить покаянные слова в это окошечко.
Королева тоже преклонила колени, но для нее здесь стояла мягкая бархатная скамейка. В этом месте было совсем темно, так что духовник едва мог различить черты лица подходившего к исповеди.
В королевской исповедальне сидел, прислонившись к спинке кресла, так что королева не могла его видеть, седой патер Антонио. Он услышал шелест платья и, выглянув, узнал королеву. Она откинула свою вуаль и опустилась на колени с тихой молитвой. На глаза королевы навернулись слезы -- свидетели того, что сердце Изабеллы не совсем погибло, что оно способно к раскаянию, и что она сделалась жертвой окружавших ее ничтожных людей.
Какие чувства владели в эту минуту душой коленопреклоненной королевы? Она доверила их Антонио, воображая, что перед ней поистине благочестивый служитель церкви.
-- Молись за мою душу, патер, -- прошептала она, -- потому что над ней тяготеет много грехов! Я полюбила Франциско Серано, я люблю его до сих пор и именно поэтому пыталась уничтожить! Из потайной шкатулки в своем будуаре я достала письмо, которое писал мне Франциско Серано несколько лет тому назад, и отдала его благочестивой сестре Патрочинио, совершенно не зная, чему оно послужит. Молись за мою душу, благочестивый отец, я только тогда поняла все, когда Франциско Серано оказался замешан в восстании пятнадцатого декабря! Мне было хорошо, когда я разлучила его с Энрикой, и мне со всех сторон шептали, что, если я не уничтожу его, он может стать для меня опасным. Он невинен! Я твердо верю, что Франциско Серано не принимал участия в восстании! Я приговорила его к ссылке на десять лет. Скажи, благочестивый отец, что мне делать, чтобы получить отпущение этого греха? Сознание вины камнем лежит на моей совести!
-- Каждый вечер перед сном усердно молись вместе с сестрой Патрочинио, -- тихо, но повелительно произнес патер, -- тогда достигнешь полного спокойствия и то, что ты сделала, можно простить!
-- Еще один грех, благочестивый отец, лежит на мне! Первое признание заключалось в моей любви, второе касается моей ненависти, и я должна сказать все, чтобы ты мог судить меня и быть милостивым ко мне, включать в свои молитвы. Брак мой с Франциско де Ассизи всегда был противен моему сердцу. Меня привели к алтарю еще ребенком, и я легкомысленно поклялась ему в вечной верности! Я нарушила этот обет!
-- Облегчи свою душу, расскажи мне все!
Изабелла наклонила голову и шепотом покаялась во всех тайных грехах своей жизни. Она призналась во всем, чтобы получить отпущение грехов.
Затем Антонио произнес милостивое решение.
Окончив молитву, Изабелла встала, вуаль опять опустилась и закрыла ее. Успокоенная, вышла она из исповедальни церкви святого Антиоха. Дамы и кавалеры ее двора последовали за ней, и Марфори усадил королеву в карету.
В этот и последующие дни при мадридском дворе одно пышное празднество следовало за другим, и, глядя на улыбающееся лицо Изабеллы, никто не подозревал, что она проливала горькие слезы в исповедальне церкви святого Антиоха.
При дворе усердно поддерживали ненависть против Серано и Прима.