Вследствие пророчества Сирры и встречи с Мансуром-эфенди на террасе дворца султанша Валиде отказалась от своей вражды к нему. Она так верила в чудеса и знамения, что слова пророчицы были для нее законом.
Шейх-уль-Ислам заметил эту перемену и пустил в дело всю свою хитрость, чтобы усилить ее.
В один из следующих дней султанша Валиде приказала муширу Изету известить Мансура, что в назначенный час она желает встретить его в Айя-Софийской мечети.
Императрица-мать имела собственную мечеть в Скутари и часто являлась туда, чтобы в присутствии всего народа совершать свои молитвы. В окрестностях мечети, которая внутри была отделана мрамором и устлана коврами, у султанши Валиде было несколько академий, называемых медресе, квартиры для студентов, столовые для бедных, больница, бани и караван-сарай -- убежище для путешественников. Все это делала она для того, чтобы быть любимой народом.
Но в назначенный день к вечеру она отправилась не в свою мечеть, а в большую, роскошную Айя-Софию, на паперти которой она желала на обратном пути встретить Шейха-уль-Ислама.
Прежде чем войти в мечеть, каждый магометанин производит омовение в находящемся перед дверью бассейне. В собственной мечети султанши Валиде для нее был устроен особый бассейн, здесь же, в Айя-Софии, был только один, общий. Слегка обмакнула она туда несколько пальцев и коснулась ими лба, как и глаза, незакрытого покрывалом.
Ни снаружи, ни внутри мечети не видно было ни образов, ни резьбы. Коран строго запрещает изображать людей и животных. Зато стенные украшения, состоящие из арабесок и изречений из Корана, украшают внутренность магометанских мечетей, стены которых ночью бывают освещены бесчисленным множеством ламп.
Богослужение на востоке не величественно и не торжественно, а состоит из одних механически произносимых молитв и чтения текстов из Корана.
В каждой мечети, в стороне, обращенной к Мекке, находится большой мраморный престол святого Пророка, и к нему должен быть обращен лицом каждый молящийся.
Константинопольские мечети делятся на два класса: императорские церкви, Джами-эс-Салатин, и молельни, известные под именем Меджидие. Первых -- шестнадцать, последних -- около ста пятидесяти. Кроме самой большой и прекрасной из всех мечетей, Айя-Софии, ежегодный доход которой составляет до полутора миллионов пиастров, к императорским мечетям принадлежит и множество других.
Айя-София была соборной церковью Константинополя, когда он был еще христианским городом. В 538 году, после неоднократных пожаров, император Юстиниан принялся вновь отстраивать собор с еще большим великолепием. Спустя двадцать лет обрушилась восточная половина большого купола, но Юстиниан восстановил поврежденную церковь, сделав ее еще прекраснее и прочнее. Чтобы дать хотя бы некоторое представление о величине и роскоши этого, теперь магометанского, храма, заметим, что для покрытия огромных издержек на его сооружение надо было увеличить налоги и вычеты из жалованья чиновников. Стены и своды были выложены из простых плит, но роскошь колонн превзошла собой все, до сих пор имевшее место. Тут были всевозможные сорта мрамора, гранита и порфира: фригийский белый мрамор с розоватыми полосками, зеленый -- из Лаконии, голубой -- из Ливии, черный с белыми жилками кельтийский и белый босфорский с черными, египетский звездчатый гранит и порфирные колонны, взятые Аврелием из Солнечного храма в Бальбеке, восемь зеленых колонн, привезенных из храма Дианы в Эфесе, и другие, взятые из Трои, Кизина, Афин и с Пикладских островов.
Впоследствии турки еще больше украсили этот великолепнейший из храмов.
Магомет II воздвиг оба столба, подпирающие юго-восточную часть храма, обращенную к морю, и один минарет. Султан Селим II выстроил следующий минарет, немного ниже первого, Мурад III соорудил остальные.
До ста архитекторов руководили постройкой Айя-Софии, 5000 рабочих трудились на правой стороне и столько же -- на левой.
По преданию, план был вручен императору Юстиниану ангелом, явившимся ему во сне.
Семь с половиной лет потратили на доставку и заготовку материалов, восемь с половиной лет продолжалась сама стройка. Когда все было завершено, император в сочельник 554 года на четверке лошадей поехал в храм, он велел заколоть тысячу быков, тысячу овец, тысячу свиней, десять тысяч кур и шестьсот баранов, а тридцать тысяч мер ржи и триста центнеров золота были розданы народу.
Впоследствии, после завоевания Константинополя турками, церковь эта была превращена в мечеть, но в ней было сделано очень мало перемен, так что Айя-София служит для нас хорошо сохранившимся памятником давно минувшей эпохи и, вероятно, некогда будет снова возвращена христианству, от которого она столько времени была отчуждена.
На большом куполе бросается в глаза известное изречение из Корана: "Аллах есть светильник неба и земли". Текст этот в ночи Рамазана бывает волшебно залит морем света от тысяч ламп, которые, тройным кругом помещаясь одна над другой, обрисовывают свод купола, а между ними висят букеты искусственных цветов и золотые блестки.
Углубление церковной ниши, где помещался алтарь с дарохранительницей, было центром большого полукруга, возле которого находилось семь ступеней, ведущих к местам для священников. Так как место это выходило строго на восток, то оно не могло быть Мирабом, молитвенной нишей с престолом пророка, святилищем исповедников ислама. Магометане должны молиться, повернувшись лицом в ту сторону, в которой лежит Кааба в Мекке. Константинопольские мечети должны иметь свой Мираб на юго-западе, и потому во всех мечетях, которые были прежде христианскими церквями, молящиеся никогда не обращались лицом прямо к алтарю, а всегда молились, отвернувшись от него в сторону.
Напротив алтаря в центре обширной церкви находилась христианская кафедра. На некотором расстоянии от нее помещался теперь Минибар, кафедра мусульман, предназначенная для богослужения каждую пятницу, с нее-то проповедник, называемый хатибом, провозглашал молитву за султана. Настоящие же проповеди, временами проходящие здесь, произносятся с христианской кафедры, причем хатиб поднимается на нее с деревянным мечом в руке, как знаком победы пророка. Два знамени на кафедре -- одно направо, другое налево -- означают победу ислама над христианством.
Со времен Мурада III установлены здесь две огромные мраморные вазы в нижней части здания, каждая из которых содержит до тысячи мер воды. Каждый день спи наполняются свежей водой и похожи на огромные кропильницы.
На шпилях минаретов ярко сверкают золоченые серпы луны, самый большой находится на некогда осененном крестом главном куполе как вечный, далеко бросающийся в глаза, символ торжества полумесяца. В ясную погоду на двадцать миль кругом виден он с моря, как светлая точка, словно напоминая всем остальным народам Европы, что в одной ее части и теперь еще вместо креста господствует враждебный им символ. В Айя-Софии находятся три, посещаемые многими, мусульманские святыни: светящийся камень, холодное окно и "потеющая" колонна, почитаемая в народе как чудо.
"Потеющая" колонна находится налево у входа, в ведущих на паперть северных воротах храма, а выступающей на ней влаге приписывают чудодейственную, целебную силу. Появление этой влаги легко объясняется тем, что эта песчаная колонна вбирает в себя много паров из воздуха, а затем, при сухом воздухе, выделяет воду на своей поверхности. Это обстоятельство и теперь еще дает возможность наживаться некоторым слугам ислама: каждую ночь они смачивают колонну водой.
Недалеко от тех ворот мечети, через которые въезжает туда из сераля султан, и вблизи Мираба расположено выходящее на север окно, постоянно холодное, у которого знаменитый Шейх-Ак-Шамиддин, наставник Магомета II, впервые излагал в этой церкви Коран. С этого времени место это стало священным для всех учителей и проповедников ислама. Еще известный турецкий путешественник Эвигия в своих описаниях Константинополя упоминает о чудесном действии холодного окна. И теперь еще верят, что своей прохладой оно доставляет особенную мудрость учителям. Проникающий в это окно свежий северный ветерок поддерживает его прохладным, а весьма понятно, что в свежем, прохладном месте и учителя, и слушатели чувствуют себя бодрее и сообразительнее, чем в других местах с жаркой, удушливой атмосферой.
Светящийся камень находится в верхней галерее. Это светлый, прозрачный камень, многие принимают его за оникс, но на самом деле эго не что иное, как кусок персидского мрамора, который вбирает в себя солнечные лучи и искрами отражает их.
Чудо светящегося камня -- ничто в сравнении с чудесным освещением мечети во время семи святых ночей, в особенности в ночь Предопределения (15-го Рамазана), в которую сходит с неба пророк.
В эту ночь султан с большой процессией является в Айя-Софию и, выслушав богослужение при свете бесчисленного множества разноцветных ламп, возвращается в сераль, а оттуда, как уже было сказано раньше, отправляется в Долма-Бахче продолжать свое брачное торжество. В этот день во всей пышности собираются там все шейхи, имамы, хабибы, мурдины и другие низшие служители храмов.
Самая роскошная из остальных мечетей -- это мечеть Солимана Великого, представляющая собой блестящее произведение турецкой архитектуры. Огромный главный купол поддерживается четырьмя колоннами, между которыми по обеим сторонам находятся величайшие в Константинополе колонны, которые в нижней части имеют до тринадцати футов в диаметре. Купол футов на двадцать выше Айя-Софийского, внутренность его также украшена текстом из 24-й суры Корана: "Аллах есть светило неба и земли. Его свет есть мудрость, с которой горит лампа под стеклом. Стекло блестит, как солнце, лампа наполнена маслом священного дерева. Не восточное, не западное это масло, оно светит для всякого, кто только захочет!"
Затем следует мечеть Ахмеда I, из которой всегда отправляется караван в Мекку, потом Магомета II, завоевателя Константинополя. Мечеть эту строил греческий архитектор Христодул и в награду получил от султана всю ближайшую улицу. Предание гласит, будто Магомет, рассердившись на Христодула за то, что тот построил эту мечеть ниже Айя-Софии, велел отрубить ему обе руки.
На другой день Христодул пошел к судье с жалобой на жестокий поступок султана. Кади приказал султану явиться на суд. Магомет II повиновался голосу закона, которому должны подчиняться все, без исключения, но при этом взял с собой под кафтан бердыш.
Султан хотел сесть перед кади, но тот приказал ему стоять наравне с истцом. Христодул повторил свою жалобу, объяснив, что столбы и всю мечеть сделал он ниже для того, чтобы она могла лучше противостоять землетрясению, а за это султан велел отрубить ему руки и тем лишил его возможности зарабатывать себе на пропитание. Магомет выставил свой поступок наказанием. На это кади сказал:
-- Падишах, блеск часто порождает несчастье! Низкие стены твоей мечети никому не мешают молиться и служить в ней Аллаху! Если бы даже вся твоя мечеть состояла из одних драгоценностей, все равно ничего не значила бы она в глазах Аллаха. Отрубив руки этому человеку, ты сделал противозаконный поступок. Он не может больше работать! На тебе теперь лежит обязанность заботиться о его семействе! Что скажешь ты на это?
-- Что правда, то правда! -- отвечал султан. -- Пусть решит закон!
-- Закон, -- продолжал кади, -- определяет отрубить тебе руки в случае, если тот человек не согласится на полюбовную сделку!
-- Я согласен выдавать ему ежегодную пенсию из общественных сумм, -- возразил султан.
-- Нет! -- вскричал кади. -- Не из общественной казны! Твоя вина, ты и в ответе, вот мой приговор!
-- Ну, так я готов каждый день давать ему по двадцать кусков золота, довольно будет этого?
Архитектор удовольствовался этим вознаграждением, и тяжба была прекращена.
Тут только воздал кади должное почтение султану.
-- О, судья, счастье твое, что ты беспристрастно решил это дело, если бы ты, из уважения к моему сану, вынес приговор не в пользу архитектора, я убил бы тебя вот из этого бердыша! -- сказал тогда султан.
Замечательны еще и странные названия некоторых мечетей, которыми они обязаны своему происхождению. Одна из них называется Тадки-Джедим (прими, я съел бы это). Она лежит недалеко от Псаматийских ворот и, должно быть, была воздвигнута кутилой, который, внезапно раскаявшись в своем чрезмерном обжорстве, стал ежедневно откладывать в шкатулку те деньги, которые использовал прежде на еду, скопив таким образом значительную сумму, и на эти деньги построил мечеть. Когда слуга подавал ему меню, он, вместо того, чтобы заказывать блюда, бросал деньги в шкатулку со словами: "Прими, я съел бы это".
Другая мечеть носит название Лити-Богадата (шесть пирожков). Она была основана придворным булочником султана Магомета II, обязанным ежедневно доставлять к его столу шесть горячих пирожков и за то получившим монополию на торговлю мукой. Он сильно нажился за счет бедняков и в старости для облегчения своей нечистой совести построил мечеть.
Рассказывают, однако, что жертва эта нисколько не помогла лихоимцу: после окончания стройки взбешенный народ ворвался в булочную и потопил его в квашне.
После этого беглого очерка турецких церквей вернемся к султанше Валиде. Как мы уже знаем, она отправилась в Айя-Софию и там, совершив свою молитву на женской галерее, пошла на паперть.
Невдалеке в тени колонн стоял Шейх-уль-Ислам.
Императрица-мать направилась к нему. Заметив это, Мансур со всеми знаками глубокой преданности тоже пошел к ней навстречу.
-- Я вижу, что ты пришел на мой зов, мудрый шейх, -- заговорила императрица-мать, -- проводи меня немного по улице, мне нужно задать тебе один вопрос.
-- Кажется, светлейшая государыня хочет удостоить меня своим доверием. Это такая честь для меня, что я прежде всего спешу изъявить ей свою благодарность, -- отвечал хитрый Шейх-уль-Ислам, для исполнения замыслов которого надо было сделать императрицу-мать своей союзницей.
-- Да, я хочу довериться тебе, мудрый шейх! В первый раз после продолжительного молчания я снова обращаюсь к тебе. Придворные интриги разъединили нас, -- говорила султанша Валиде, возвращаясь в сопровождении Мансура-эфенди в сераль, -- я очень рада, что наступила наконец перемена в наших отношениях!
-- Может ли кто-нибудь, кроме меня, оценить твою благосклонность, светлейшая государыня, я всеми силами постараюсь доказать тебе свою преданность!
-- Ты сейчас узнаешь, зачем я позвала тебя, -- продолжала императрица-мать. -- Я пришла в интересах нашего могущественного султана или, лучше сказать, меня привлекла сюда забота о престолонаследии! Ты не хуже меня знаешь о недостатках нашего законодательства в этом отношении, и мое единственное желание -- изменить существующие у нас по этому вопросу постановления и тем успокоить моего державного сына. Ты молчишь, мудрый шейх?
-- Я слушаю. Говори все, светлейшая государыня!
-- От одного твоего слова, от твоего толкования закона зависит многое. Ты можешь внести в закон изменения, если докажешь их необходимость. Будем действовать сообща, и нам нетрудно будет придать вес этим нововведениям.
-- Ты думаешь, светлейшая государыня, что будет возможно отменить древние законодательства императорского дома?
-- Если и нет, то все-таки я бы хотела, чтобы для принца Юссуфа было сделано исключение!
-- Ты желаешь, чтобы после кончины султана вместо законного наследника вступил на престол принц Юссуф?
-- Ты угадал! Впрочем, ты еще раньше знал об этом желании.
-- Подобный переворот в существующем порядке вещей должен быть тщательно взвешен, -- уклончиво отвечал Шейх-уль-Ислам.
-- Будем действовать сообща!
-- Своим предложением, светлейшая султанша, ты делаешь мне большую честь!
-- Согласен ли ты принять его?
-- Я пересмотрю все законы и тогда увижу, возможно ли это.
-- Этот ответ я уже вторично слышу от тебя.
-- Ты должна извинить меня, но никто без известных гарантий и выгод не решится на такой важный и рискованный шаг!
-- Ты желаешь вознаграждения, понимаю!
-- Не вознаграждения, а только работы, светлейшая султанша, участия в государственных делах, одним словом, опекунства!
-- Вступив на престол, принц Юссуф будет слишком велик для опеки.
-- Ну, тогда назови это местом первого тайного советника.
-- Ты рассчитываешь занять место возле меня?
-- С неограниченными правами!
-- Об этом надо еще поговорить и посоветоваться, мудрый шейх, но сначала я хочу выслушать от тебя, какого рода место желаешь ты иметь: возле меня или надо мной?
-- Возле меня не должно быть никого, светлейшая султанша.
-- Понимаю, -- сказала императрица-мать, -- но прежде чем согласиться на такие условия, я должна еще подумать, через несколько дней ты узнаешь мое решение.
Этими словами она дала понять Шейху-уль-Исламу, что разговор окончен.
-- Да защитит и сохранит тебя Аллах, светлейшая султанша! -- ответил Мансур и с низким поклоном оставил двор сераля.
Султанша же отправилась в свои покои, чтобы закончить некоторые дела, прежде чем вернуться в свой летний дворец.
-- Я понимаю твои планы, ты хочешь повелевать, хочешь захватить в свои руки бразды правления, -- пробормотала она, -- но я вместе с тобой скажу: "Надо мной -- никто!" Даже и ты думаешь, что я переживу султана! По крайней мере, не рассчитываешь на мою смерть! Я думаю, мы еще увидимся с тобой, великий муфтий! Я сделаю тебе уступки, ты получишь достаточные выгоды, но надо мной -- никто!
Несколько дней спустя во дворце принца Мурада произошел случай, стоивший муширу Изету жизни, а в тот вечер, когда смертельно занемог сам принц, султан в сопровождении Гассана ездил в дом софта.
На другой день рано утром Гассан появился в приемной султана.
Флигель-адъютанты и весь придворный штат были крайне удивлены неожиданным появлением впавшего в немилость и даже осужденного на смерть адъютанта принца, казнь которого все считали уже делом решенным.
Но Гассан и сам не мог найти никакого объяснения внезапной благосклонности султана к нему. Он и сам не знал, что все это значило и что ждало его впереди, и все еще думал пожертвовать своей жизнью за принца.
Он заметил, как шептались придворные при его появлении. Никто не отважился подойти к впавшему в немилость, никто не хотел говорить с осужденным на смерть.
Но Гассан был не такой человек, чтобы чем-нибудь смущаться. Он без малейшего замешательства обратился к дежурному камергеру с просьбой передать гофмаршалу, что он явился по приказанию его величества и просит аудиенции.
Всеобщее удивление возросло еще больше, когда Гассан, впавший в немилость и даже осужденный на смерть, был удостоен аудиенции.
Среди прислуги разнеслась уже весть, что накануне поздно вечером он был проведен к султану и никто не видел, как вышел он из его покоев. Все это было крайне непостижимо.
Некоторое время спустя все удостоенные в тот день аудиенции высшие сановники находились уже в приемной и с нетерпением ожидали минуты, когда явится гофмаршал отвести их к султану. Некоторые же в полной уверенности, что их позовут первыми, с презрением смотрели на остальных. Но каково же было их удивление, когда вошедший гофмаршал объявил, что его величество желает видеть адъютанта принца Юссуфа, Гассана-бея. С гордыми недоумевающими лицами смотрели они на молодого офицера, которому султан оказал предпочтение пред всеми ними.
Это было непостижимо! Какая нужда была ему в этом адъютанте? По какому случаю он был принят первым?
Недоумевая, качали они головами, делали всевозможные предположения, но никто не мог понять настоящей причины.
Гассан был отведен в кабинет султана.
-- Исполнил ли ты, Гассан-бей, поручение, которое я возложил на тебя сегодня ночью после возвращения во дворец? -- спросил его султан.
-- Приказание вашего величества исполнено, я явился с докладом из дворца принца Мурада, -- отвечал Гассан.
-- Ночью мушир принес известие о смерти принца.
-- Мушир слишком поторопился сообщить о смерти принца, не дождавшись окончания его болезни, -- продолжал Гассан-бей, -- действительно, принц Мурад внезапно занемог вечером и больше часа пробыл без помощи в борьбе со смертью! Затем судорожным движением он опрокинул стол, где стоял колокольчик. Шум дошел до передней, и новый слуга поспешил в спальню принца. Он нашел его на ковре со всеми признаками тяжелой болезни и прежде всего позвал мушира Чиосси.
-- Тот ли это мушир, что приходил сюда ночью?
-- Точно так, ваше величество!
-- Мне помнится, к принцу был командирован другой мушир!
-- Мушир Изет! Вчера после обеда он скоропостижно умер от колик во дворце принца!
-- И принц также заболел? Странный случай! Говори дальше!
-- Новый мушир, войдя к принцу, сразу же велел перенести его на кровать, в эго время принц был в состоянии, очень похожем на смерть, и Чиосси, послав за врачом, сам поспешил сюда объявить о смерти принца.
-- Я очень рад, что известие это оказалось ложным.
-- Благодаря искусству врача, принявшего все необходимые меры к спасению, принц немного оправился и подает теперь надежды на выздоровление.
-- Пусть в награду выдадут врачу принца тысячу пиастров из моей шкатулки! -- воскликнул султан. -- Я не хочу смерти принца и его братьев, пусть не говорят, что я нарушил свою клятву.
-- Хотя светлейший принц и впадал еще раз в оцепенение, но сегодня утром врачу удалось наконец устранить опасность.
-- Значит, принц спасен?
-- Светлейший принц изволил заснуть, и врач уверил меня, что наступил решительный перелом в болезни и дело идет к выздоровлению.
-- Говорил ли ты с новым муширом?
-- Точно так, ваше величество.
-- Что ты можешь сказать о нем?
-- С позволения вашего величества я предпочитаю молчать.
-- Высказал ли ты принцу мое соболезнование?
-- Меня к нему не допустили, по я поручил это сделать врачу.
-- Я доволен твоим докладом. Теперь я сообщу тебе одну новость, которая, надеюсь, обрадует тебя. Я прощаю принцу его проступок, тебя же перевожу из его штата в свой и предварительно назначаю тебя своим личным адъютантом и секретарем.
-- Милость вашего величества слишком велика! -- воскликнул Гассан, бросившись на колени.
Султан в знак своей особой благосклонности дал ему поцеловать руку, чего до сих пор он никогда не позволял ни одному из сановников.
-- Ты сегодня же приступаешь к исполнению своих обязанностей, -- продолжал султан, -- и я желаю, чтобы ты бессменно находился при моей особе. В будущем тебя ждет назначение пашой или великим шейхом, если ты только оправдаешь мои ожидания. Надеюсь иметь в тебе верного и самоотверженного слугу! Кто с радостью хотел умереть за принца Юссуфа, тот, надеюсь, всем пожертвует ради своего господина и повелителя. Они все должны бы быть такими, -- продолжал султан, указывая на приемную, -- и все прикидываются готовыми умереть из преданности и верности ко мне, но боюсь, что если дело дойдет до этого, то ни один из них не пожертвует за меня своей жизнью, как ты хотел пожертвовать ею за принца.
-- Я постараюсь оправдать доверие и заслужить благосклонность вашего величества, -- отвечал Гассан дрожащим от волнения голосом.
-- Я хочу дать тебе новое доказательство своего доверия, удостоив тебя еше одним поручением, -- продолжал султан. -- Я хочу приказать тебе арестовать ту пророчицу в доме софта, слова которой ты уже слышал. Но сначала ты должен выяснить, что это за личность. Разузнай хорошенько обо всем и сообщи мне.
-- Приказание вашего величества будет в точности исполнено.
-- Теперь позови ко мне сюда гофмаршала.
Гассан бросился исполнять приказание султана. Гофмаршал был очень удивлен, что султан дал это поручение бею. С низким поклоном он вошел в кабинет султана.
-- Я только что пожаловал Гассана-бея моим бессменным адъютантом и секретарем, -- обратился Абдул-Азис к гофмаршалу, -- и потому объяви всем маршалам и камергерам, что Гассан-бей имеет право без доклада входить в мои покои. Это моя воля. Ступайте!
Гофмаршал и Гассан были отпущены.
Новое светило взошло при Константинопольском дворе: Гассан-бей стал явным любимцем султана, яснее всего доказывало это всем то обстоятельство, что он мог без доклада входить в покои султана, чем не мог похвастаться ни один сановник.
Гассан невольно улыбнулся втихомолку, замечая внезапную перемену придворных в отношении к нему. Все сразу стали почти раболепно ласковы и преданны, и придворные чиновники, которые до сих пор высоко поднимали перед ним голову, внезапно стали считать за честь осведомиться о его здоровье. Скоро повсюду узнали, что он сделался новым фаворитом.