В ту ночь, когда пожар уничтожил до основания домик Сади, грек Лаццаро возвратился во дворец принцессы в оборванной одежде и весь в крови, но, казалось, он не обращал никакого внимания на эти следы борьбы.
Только он поднялся по ступеням лестницы, как навстречу ему вышла прислужница принцессы Эсма и сказала, что принцесса с нетерпением ждет его и в течение часа спрашивала о нем более десяти раз. Она передала ему приказание принцессы, не теряя ни минуты, идти к ней.
Лаццаро повиновался и пошел прямо к принцессе. Она сидела на диване и читала французскую книгу, которую не раз бросала в нетерпении и потом снова брала.
На маленьком столике перед диваном, на котором полулежала принцесса, стояли бутылка шампанского и стакан.
Когда Эсма доложила наконец о приходе Лаццаро, то Рошана бросила книгу и приказала выйти находившимся в комнате невольницам, так как хотела остаться наедине с Лаццаро.
-- На Коралловой улице был пожар, -- сказала принцесса, как только Лаццаро вошел в комнату, -- я боюсь за жизнь Сади-баши, так как горел его дом.
-- Точно так, принцесса, горел дом Сади-баши, -- ответил Лаццаро, и дьявольская улыбка искривила его губы.
-- Говори, был ли Сади дома?
-- Если бы он был дома, то не было бы пожара.
-- Я так и думала, значит, это сделал ты, -- прошептала принцесса, -- знаешь ли ты, что могло случиться, если бы тебя поймали?
-- Тогда Реция и принц не были бы в моих руках, -- отвечал грек с улыбкой, придававшей страшное выражение его бледному лицу.
-- Я спрашиваю тебя, знаешь ли ты, что было бы тогда с тобою?
-- Конечно, светлейшая принцесса, меня, конечно, наказали бы за поджог.
-- Ты изверг! -- прошептала Рошана. -- Благодарение Аллаху, что Сади не было дома, но если бы Сади сгорел, то я приказала бы тебя зашить в кожаный мешок и бросить живого в канал.
-- Это обычная история, -- дерзко сказал грек, -- удастся уладить -- тогда все хорошо и все средства дозволены, не удастся -- несдобровать первому слуге. Скажи мне, повелительница, исполнил ли я твое желание захватить Рецию и принца?
-- Почему ты спрашиваешь меня об этом? Да, конечно, я приказала тебе это сделать.
-- Хорошо, а как же должен был Лаццаро в густонаселенном квартале захватить двух упомянутых лиц? Как мог он овладеть ими? Я посоветовался сам с собой и решил, что это лучше всего сделать в суматохе, во время пожара! Я привел в исполнение эту мысль, и сам Сади-баши должен меня благодарить, что я избавил его от этого хлама, потому что его дом был совсем дряхлым, а тебе, принцесса, представляется случай выстроить новый дом спасителю твоей жизни.
-- Сади не было дома... Рассказывай дальше!
-- Я зажег огонь, когда начало темнеть, и сухое дерево вспыхнуло так быстро, что, бросившись в дом, я сам подвергался опасности. В дверях надворного флигеля я наткнулся на испуганную Рецию, жену Сади. Она была хороша, как ангел, -- продолжал он, наблюдая, какое впечатление производят на принцессу его похвалы Реции, -- она похорошела с тех пор, как стала жить в доме Сади. Маленький принц, плача, держался за ее платье. Весь двор был заполнен дымом, соседи уже начали сбегаться на помощь, чтобы тушить огонь. Я схватил Рецию вместе с ребенком и посадил в карету, мы доехали до берега, там я взял большую лодку, в которой отправился в Галату вместе с моей кричавшей и плакавшей добычей, которую и поместил в дом гадалки Кадиджи.
-- И это удалось тебе без всякой помехи?
-- Я говорил всем, что несчастная с горя потеряла рассудок.
-- А никто не видел, как ты совершил поджог и тайно похитил Рецию и принца?
-- Все равно, что никто!
-- Что это значит? Я не понимаю!
-- Это видела урод, Черный гном.
-- Кто это?
-- Дочь Кадиджи.
-- Она видела это, где же она теперь?
-- Она умерла, светлейшая принцесса! Негодная кошка напала на меня в Галате, называя поджигателем, она вцепилась в меня и разорвала на мне одежду -- тогда я должен был применить против нее силу. Я оставил ее на улице мертвой. Старуха Кадиджа будет очень рада этому.
-- Это никому не известно?
-- Никому, кроме тебя и меня, даже Кадиджа ничего не знает.
-- Но она узнает все от Реции и мальчика.
-- Я уже позаботился, чтобы этого не случилось. Я отвел Рецию и мальчика в одну из комнат в доме Кадиджи и запер их там. Вот и ключ, светлейшая принцесса, -- продолжал Лаццаро, подавая принцессе ключ, -- пленники в твоих руках, я отдаю их тебе!
-- Ты доказал мне свою преданность и решительность, -- сказала Рошана, очень довольная случившимся, -- завтра утром можешь получить у моего банкира десять тысяч пиастров.
-- Твое великодушие и милость неисчерпаемы, принцесса, -- вскричал грек, низко кланяясь.
-- Но прежде ты должен исполнить еще одно важное поручение, -- перебила его Рошана, -- в доме гадалки Реция и принц недостаточно хорошо скрыты! Они могут легко убежать оттуда. В одну из последующих ночей ты отвезешь Рецию и мальчика в развалины к дервишам! Передай их Мансуру-эфенди, во всем остальном мы можем положиться на его мудрость.
-- Будет исполнено, повелительница!
-- В таком случае возьми ключ!
-- Сегодня уже поздно, я отвезу пленников в развалины в следующую ночь! Во всяком случае, я пойду посмотрю, что они делают, и скажу старой Кадидже, что она скоро освободится от них! Да пошлет тебе Аллах спокойный сои и приятные сновидения!
Лаццаро ушел.
-- Он жив -- и он будет мой! -- прошептала Рошана, оставшись одна...
Тем временем Сирра лежала на дворе там, куда положила ее старая Кадиджа, чтобы на следующий день похоронить.
Может быть, читатель усомнится, можно ли это сделать так просто? Неужели же, скажет он, покойник не должен быть осмотрен доктором, который определил бы причину его смерти? И, следовательно, сказал бы, что несчастная девушка умерла насильственной смертью.
Да, это было бы так, если бы дело происходило не в Турции! Осмотр покойника делают в Турции только тогда, когда этого требуют и притом платят за это. Что же касается той части Галаты, в которой жила гадалка, то там происходят такие вещи, какие никому не снились даже в самых грязных кварталах Лондона и Парижа. Трудно определить количество жертв, погибающих в этом квартале!
Итак, гадалка нисколько не заботилась о бедной Сирре. Когда султанша Валиде уехала, старуха отправилась в один из расположенных поблизости общественных домов, в котором продавали опиум и гашиш, а также вино и водку, употребление которых запрещено мусульманам. Старая Кадиджа любила спиртные напитки и часто опьяняла себя опиумом и гашишем, о чудесном действии которых мы узнаем впоследствии!
На этот раз она купила бутылку кипрского вина.
Возвратившись домой, Кадиджа вдруг услышала слабый стон, она испугалась и подумала о Сирре, но та лежала по-прежнему неподвижно. Тогда старуха стала прислушиваться и услышала, что стон раздается из комнаты, в которую Лаццаро запер своих пленников.
Но это нисколько ее не касалось, поэтому она преспокойно отправилась в свою комнату, где принялась за принесенное вино, которое пила до тех пор, пока не опьянела и не заснула...
Тогда в доме старухи-гадалки все стихло -- только из одной комнаты слышался слабый крик о помощи, но и тот скоро стих. Зато вокруг дома из соседних кофеен доносились веселые крики, песни и музыка.
Вдруг в доме гадалки произошло что-то необыкновенное -- слабый крик раздался в воздухе, и снова все стихло.
В это время дверь в ту комнату, где спала Кадиджа, приотворилась, и на пороге появилась уродливая фигура несчастной Сирры. Ее голова и тело были изранены, по она была жива и, придя в себя, осторожно пробралась в дом. Увидя мать спящей, она тихонько прокралась к кадке с водой и начала осторожно обмывать свои раны, боясь, что плеск воды разбудит ненавидевшую ее мать. Бедная девушка чуть не лишилась чувств от боли.
В это мгновение из внутренних комнат снова раздался глухой крик о помощи и послышались слабые рыдания.
Сирра стала прислушиваться.
Вдруг она, казалось, узнала голос, звавший на помощь.
Она сильно вздрогнула -- значит, проклятый грек привез сюда Рецию и мальчика. Сирра не знала этого, она видела только, как он поджег дом, но в суматохе она потеряла его из виду и встретила только тогда, когда, отвезя Рецию с мальчиком к Кадидже, грек обратно вернулся на пожар.
В то мгновение, как Сирра узнала голос, зовущий на помощь, решение было принято, она не думала ни о своей слабости, ни об опасности, которой подвергалась. Единственное желание наполняло ее душу -- спасти во что бы то ни стало Рецию и Саладина, а единственная мысль -- расстроить планы грека.
Сирра не чувствовала больше слабости, она сознавала только то, что без нее Реция погибла, что она, Черный гном, должна быть спасительницей пленников, и это сознание придало ей новые силы.
Она отлично знала все углы и закоулки в доме, поэтому могла без малейшего шума пробраться к той комнате, где были заперты Реция и Саладин.
-- Помогите! Сжальтесь! -- глухо раздавалось из-за толстой двери, и этот крик глубоко проник в сердце бедной Сирры.
Она подошла к самой двери.
-- Помощь близка! -- воскликнула она дрожащим и слабым голосом, который прозвучал, как небесная музыка. -- Сирра здесь! Будь спокойна, бедная Реция! Я спасу тебя и Саладина, я освобожу вас.
-- Ты здесь! Слава Аллаху! -- вскричала Реция, и рыдания мальчика смолкли.
-- Я иду, я освобожу тебя, -- продолжала Сирра и стала искать в темноте ключ.
В это время снаружи послышался стук. Сирра вздрогнула. Кто-то пришел -- кто это мог быть? Никто, кроме грека. Стук повторился и на этот раз громче.
Сирра поспешила, насколько могла, к дверям. Страх, испуг и потеря крови совсем сломили ее, и она упала без чувств.
Между тем Лаццаро с нетерпением постучался снова.
Тогда старуха-гадалка начала, наконец, просыпаться. В наружную дверь громко стучали. Просыпаясь, Кадиджа опрокинула стол и стоявшую на нем бутылку с остатками вина -- она стала браниться, потом зажгла огонь и отправилась, шатаясь, к воротам.
Трудно представить себе, какой отвратительный вид имела полупьяная старая колдунья, явившаяся отворить дверь. Она чуть не натолкнулась на лежавшую Сирру.
-- Кто там? -- спросила она.
-- Отвори! -- раздалось в ответ.
-- Ого, это ты, Лаццаро, скажи мне: ты был сегодня уже здесь или нет? Я никак не могу этого припомнить! Вот беда -- старость! Память совсем пропала! -- продолжала Кадиджа, отворяя дверь.
Грек поспешно вошел и запер за собою дверь. При слабом свете фонаря он увидел Сирру, лежащую в углу.
-- Сирра умерла! -- объявила старуха, и Лаццаро только тут заметил, что она пьяна. -- Я избавилась от нее! -- продолжала Кадиджа. -- Завтра я ее похороню...
-- Пойдем в дом, старуха, -- перебил грек, боясь, чтобы кто-нибудь из прохожих не услышал их разговора.
Он вошел в комнату Кадиджи, наполненную винными испарениями, Кадиджа пошла за ним с огнем.
-- Ты хочешь увести Рецию и принца Саладина, ты запер их у меня, -- сказала старуха со злобной радостью, -- это недурная добыча, мой дорогой! Поздравляю тебя, только не дай птичкам снова улететь!
-- Согласна ли ты продержать их у себя до следующей ночи?
-- Конечно, почему бы нет! Я охотно сделаю все, что тебе угодно. Я очень рада, что ты их все-таки поймал. Помнишь, как мы потеряли их из виду в караване богомольцев, но я знала, что ты не бросишь дела! Теперь она уже не уйдет!
Во дворе в это время что-то зашевелилось, и у дверей комнаты Кадиджи послышался легкий шорох.
Сирра снова пришла в себя и узнала голос Лаццаро, тогда она, собрав все силы, добралась до дверей, чтобы послушать, о чем грек говорит с ее матерью.
-- На следующую ночь я возьму их от тебя, а до тех пор ты отвечаешь мне за них головой, -- сказал Лаццаро.
-- Не беспокойся, мой милый, отсюда им не убежать. Разве ключ не у тебя? Не бойся ничего! Двери крепки, повторяю тебе, и в доме никого пет, кто мог бы помочь твоим пленникам, так как Сирра умерла! Поганая тварь любила дочь Альманзора больше, чем меня, она была отравой моей жизни! Итак, тебе нечего бояться до завтрашней ночи, а куда ты хочешь их деть?
-- Я отвезу их в развалины к дервишам Кадри, -- отвечал Лаццаро.
-- Так, мой милый, так, там их будут сторожить лучше всего! Мансур-эфенди уже давно хотел овладеть ими обоими.
-- Я пришел сюда для того, чтобы убедиться, действительно ли Сирра умерла, и не скрылись ли пленники.
-- В таком случае убедись сам, мой милый.
За дверями произошло движение.
Через мгновение Лаццаро со свечой в руках выходил из дома, его беспокойные глаза устремились прямо в угол двора...
Там по-прежнему лежало бездыханное тело Сирры.
Грек подошел к ней, поднес свечу прямо к ее лицу и поднял ее руку -- когда он опустил ее, рука упала тяжело и бесчувственно, как рука трупа.
-- Она еще теплая, -- прошептал Лаццаро. -- Ты должна смотреть за ней, старуха!
В это время из комнаты, где была заперта Реция, снова раздался крик о помощи.
-- Ты слышишь! -- сказала старуха с дьявольской улыбкой. -- Голубка воркует. Хи-хи-хи! Будь спокоен, мой милый, я уберегу ее до завтрашней ночи! Тебе нечего бояться.
Лаццаро отдал свечу Кадидже и, не говоря ни слова, вышел на улицу.
Когда полупьяная Кадиджа снова заснула, в углу, где лежала Сирра, зашевелилось... Она слышала все... Надо было во что бы то ни стало спасти Рецию и Саладина от ненавистного грека -- это обязательно надо сделать! Но как?