Вернемся теперь к Лаццаро и Черному гному, очутившимся среди воющих дервишей, которые при этом неожиданном и страшном зрелище в ужасе отступили, не имея возможности объяснить себе, что случилось так внезапно и что за создание очутилось между ними среди ночи.
Страшную, возбуждающую ужас картину представлял грек, мчавшийся, как бешеный, и затем, хрипя, грохнувшийся на пол, а на нем сидящая на корточках, как бы сросшаяся с ним Сирра, вместе с ним тоже упавшая на землю. Нельзя было разобрать этой фигуры, так как Черный гном в первую минуту выглядела горбом Лаццаро.
Дервиши бросились друг на друга, думая, что среди них появился злой дух, тем более что в развалинах, хотя и открытых сверху, но все же недостаточно освещенных звездами, трудно было разглядеть это ужасное видение.
Даже шейх отскочил, исполненный ужаса, и вой дервишей мгновенно смолк, чего никогда с ними прежде не случалось.
Лаццаро, гонимый смертельным страхом, как безумный, опрокинулся назад, собрав последние силы.
Тут Сирра внезапно оставила грека, и новый ужас овладел присутствующими, когда безобразная фигура Черного гнома, подобно чудовищу, пронеслась между ними, бросилась к выходу и скрылась в развалинах.
Наконец-то грек избавился от призрака. Теперь только снова начал он дышать свободно. Наконец он поднялся, и дервиши, подойдя к нему, увидели, что среди них лежал человек, а не демон, и старался встать.
-- Дайте мне воды! -- воскликнул Лаццаро хриплым голосом, трясясь и озираясь по сторонам, он теперь только узнал, где находится.
Дервиши, по крайней мере некоторые из них, по-видимому, узнали грека. Ему дали ковер, чтобы он сел и немного успокоился, и принесли воды, которую он жадно выпил.
Скоро он пришел в себя, и шейх узнал в нем слугу принцессы Рошаны, который приходил в башню Мудрецов к Шейху-уль-Исламу с поручением от принцессы.
-- Что с тобой случилось? -- спросил он грека. -- Ты все еще бледен и дрожишь.
-- Черт возьми! -- пробормотал Лаццаро. -- Ведь это призрак Черного гнома вскочил на меня.
-- Призрак Черного гнома? -- спросил шейх, и дервиши окружили грека.
-- Ты ведь знаешь толковательницу снов из Галаты? У старой Кадиджи была дочь-подкидыш! Видели вы ее?
-- Что-то быстро промчалось между нами! -- заметили дервиши.
-- Эта коварная и злая девчонка, прозванная Черным гномом, умерла недавно, я сам похоронил ее. Если бы я не сам положил ее в гроб, если бы я не знал, что опа похоронена в Скутари, я бы сказал, что этого не было, но Черный гном умерла, а теперь опа вскочила мне на спину и сдавила горло!
-- Мы сами видели призрак! -- подтвердили дервиши.
-- Вы его видели, а я его чувствовал, -- продолжал грек. -- Он так крепко сидел у меня на шее и сжимал мне горло, что я не мог избавиться от него, я не мог даже схватить его, чуть было не задохся! Это было невыносимо.
-- О, если бы призрак еще раз попался мне, -- продолжал, скрежеща зубами, грек, -- я не выпустил бы его из рук!
-- Он может мучить и душить тебя, для тебя же он неуловим, -- заметил один из дервишей.
-- Должно быть, не очень-то много хорошего сделал ты ему при жизни, -- сказал другой.
Лаццаро встал; ему все еще казалось, как будто нес он Сирру и как будто шея его была в тисках. Он поблагодарил дервишей за их помощь и отправился. Но Черный гном всюду могла наброситься на него, так говорило ему его суеверие. Только в определенных местах призрак имел над ним власть. На обратном пути во дворец его госпожи с ним ничего не случилось, и это еще больше укрепило его в том убеждении, что Черный гном вращается в Чертогах Смерти и вблизи заключенных.
Ужас мало-помалу уступил место бешенству, когда грек пришел во дворец. Призрак должен быть наконец побежден! Он, правда, был неуловим, ведь грек испытал это, так как все попытки освободиться от него были тщетны, но если бы ему еще раз пришлось встретить его, он бы хитрее взялся за дело. Он твердо принял это решение, а что Лаццаро решал, то он непременно исполнял.
В тот вечер, когда Сади и Зора должны были отправиться в ссылку и по приказу султана оставить Константинополь, Лаццаро вышел из дворца своей госпожи, выведав предварительно наверху в покоях кое-что, наполнившее его тайной радостью.
Он преследовал один план! Он хотел в этот вечер исцелить Рецию от ее любви к Сади! И это намерение, которое он на этот раз надеялся привести в исполнение, радовало его и вызывало в нем смех, а когда Лаццаро смеялся, казалось, злой дух торжествовал над побежденной душой!
Его жгучие карие глаза сверкали, и он решил, если и на этот раз в руинах ему явится призрак Сирры, то быть настороже. Под плащом у него был потайной фонарь. Он отправился в конюшни принцессы и велел запрячь ту самую карету, которую он брал уже однажды для перевозки Реции и принца в развалины. Затем он сел в нее, как господин, и отдал кучеру приказание ехать в развалины Кадри.
Вся прислуга принцессы привыкла повиноваться греку, все боялись не только его влияния, но еще больше его коварства и злобы, а потому Лаццаро играл роль хозяина во дворце еще незамужней принцессы.
Через час карста остановилась у коридора в развалинах, который вел в Чертоги Смерти.
Грек, с маленьким фонарем в руке, вылез из кареты и приказал кучеру ждать, затем исчез в длинном страшном коридоре, в котором не было слышно ничего, кроме отголоска его шагов.
Он беспрестанно озирался по сторонам, желая убедиться, не покажется ли где-нибудь призрак, и достиг витой лестницы, неся перед собой фонарь и освещая им каждый уголок.
Сирра не показывалась. Лаццаро достиг верхнего коридора и встретил здесь старого Тагира.
Грек достал из кармана записку, показал ее старому сторожу, три раза поклонившемуся ему со сложенными на груди руками, и взял у него ключ от камеры, где Реция находилась теперь одна, так как принц Саладин, лишившийся чувств от удара грека, по приказанию Мансура-эфенди был взят от нее и переведен в другой покой, где его окружили всевозможной роскошью и всячески угождали ему.
Реция была еще несчастнее теперь, когда у нее отняли Саладина. С трепетным сердцем ждала она со дня на день освобождения, ждала появления Сади -- но дни проходили за днями, а она все еще томилась в тюрьме. Пропал нежный румянец ее щек -- она ничего не пила и не ела, скорбь изнуряла ее душу, тоска терзала ее, и ее бедные утомленные глаза не высыхали от слез!
Но вот к дверям ее камеры снова приблизились шаги, принадлежащие не старому дервишу. Реция стала прислушиваться. Кто пришел в этот вечер?
Дверь распахнулась -- ослепительный свет фонаря пропик в камеру -- Реция узнала вошедшего. Это был снова ужасный Лаццаро!
Реция не ожидала вторичного посещения Лаццаро. Опа не предчувствовала, что эта ночь будет для нее еще ужаснее! Она хотела бежать, хотела спастись в соседнем покое.
-- Останься! -- крикнул ей Лаццаро. -- Я пришел увезти тебя!
-- Увезти? Куда? -- спросила Реция, вздохнув.
-- К твоему Сади!
-- Ты лжешь! Ты не настолько благороден!
-- Почему же? Клянусь тебе, ты увидишь своего Сади, я хочу доставить тебе это удовольствие!
-- Ты в самом деле хочешь это сделать? -- спросила Реция, все еще сомневаясь.
-- Твоя душевная тоска трогает меня, твоя любовь к Сади отталкивает тебя от меня! Я хочу вылечить тебя от этой любви!
-- Что значат эти слова?
-- Ты все увидишь сама!
-- Должна ли я надеяться или опасаться? О, какую муку заставляешь ты меня переносить, жестокий! Сжалься! Освободи меня! Отведи меня к Сади, и моя вечная благодарность будет тебе наградой! Но к кому обращаю я эту мольбу! У тебя нет сердца.
-- Не думай так! Мое сердце стремится владеть тобой! Я хочу назвать тебя своей! Я знаю твою верную любовь к Сади. Но будешь ли ты любить так пламенно человека, который оскорбляет твою любовь обманом и покоится в объятиях другой женщины в то время, как ты сохнешь от тоски по нему?
-- Сади -- мой повелитель и супруг, он может иметь еще других жен, но он этого не сделает, я знаю это! Он поклялся мне в своей любви, и он принадлежит мне, мне одной.
-- Безумная вера! -- захохотал грек. -- Говорю тебе, что он тебя бросил и обманывает! Мне жаль тебя, и потому я хочу вылечить тебя от твоей любви к изменнику! Он уже давно забыл тебя в объятиях другой женщины! Ты сохнешь от тоски и любви к нему, а он болтает с твоей соперницей, которая совершенно вытеснила тебя из его сердца, так что он ни разу не делал даже попытки увидеться с тобой.
-- Прочь от меня, искуситель! Я знаю и проникаю в твою хитрость! Твои слова не действуют на меня! Сади мой! Смотри! Моя надежда и вера так непоколебимы, что ты не возбуждаешь во мне и мысли о возможности того, чтобы Сади забыл и покинул меня!
-- Я шел к тебе не с пустыми словами! Я принес тебе доказательство!
-- Сердце мое трепещет, какое испытание готовится мне?
-- Я хочу отвести тебя к Сади! Ты увидишь его!
-- Аллах, сжалься надо мной! Не оставляй меня! Руководи мной!
-- Если ты не веришь моим словам, то поверишь своим глазам.
-- Все, что исходит от тебя, все обман и лукавство! Я ничего не хочу видеть! Я буду любить Сади вечно!
-- Дурочка, зачем тебе любить человека, который отказался от тебя и бросил! Ты должна следовать за мной!
Реция, дрожа, закрыла руками глаза, ей стало страшно. В ее душе вызванное греком сомнение боролось с верой клятве Сади, но вера пересилила сомнение!
-- Можешь сколько угодно призывать все свое дьявольское искусство, чтобы мучить меня и заглушить мою любовь, тебе это не удастся! Сади мой! А если бы он меня бросил, это было бы для меня смертью!
-- Пойдем! Я увезу тебя отсюда! Ты должна сама, своими глазами убедиться в истине моих слов, сомнение будет гибельно для тебя, -- сказал грек. -- Но что бы ты ни увидела, не говори ни слова, вот единственное условие, какое я ставлю тебе!
-- Я не пойду с тобой! -- вскричала Реция в отчаянии.
-- Ты должна идти! Я требую этого от тебя! Или ты не хочешь еще раз увидеть своего Сади?
-- Безжалостный!
-- В эту ночь решится твоя участь, ты освободишься от своих страданий, когда увидишь все!
-- Пусть будет так! -- воскликнула Реция решительно. -- Я еду с тобой.
-- Встань на колени, чтобы я мог завязать тебе глаза!
-- Я готова видеть все, что бы ни было!
-- Ты должна увидеть все только на месте, куда я привезу тебя! Там я сниму повязку с твоих глаз, а теперь закрой покрывалом свое лицо!
Реция исполнила требование Лаццаро. Она была в его власти, и к тому же внутренний голос побуждал ее следовать за ним! Если бы она в самом деле увидела Сади, то один ее возглас, быстрое слово могли позвать его к ней! Она предалась надежде освободиться наконец с его помощью от власти ужасного грека! Покрывало, опущенное на ее лицо, закрывало его. Грек, осмотрев все, взял ее за руку.
Он вывел ее из комнаты, оставив ключ в дверях.
Печально последовала за ним Реция через коридор, вниз по лестнице и далее к выходу. Искра надежды загорелась в ее душе. Тысячи образов и мыслей теснили ее сильно бьющееся сердце.
Лаццаро крепко держал руку Реции. Он довел ее до кареты, посадил в нее, и сам сел рядом с ней. Реция не видела, куда вез ее Лаццаро.
Через некоторое время карета остановилась. Грек открыл дверцы и, соскочив на землю, помог Реции выйти из экипажа, который остановился у маленьких боковых ворот дворца принцессы.
Глаза Реции были так плотно закрыты, что она не видела, как ярко освещены были окна. Казалось, там праздновали блестящий пир, по коридорам взад и вперед носились слуги и рабыни с блюдами, на которых лежали плоды, душистые цветы и гашиш [ Жители Востока из индийской конопли, называемой бангом, приготовляют средство вроде опиума, которое производит опьянение и возбуждает веселость. Экстракт его большей частью применяют при изготовлении конфет и в таком виде называют гашишем ].
Войдя во дворец, Лаццаро и Реция услышали обольстительные звуки музыки, доносившиеся к ним из отдаленного зала. Сади-бей, следуя приглашению принцессы, только что явился во дворец, чтобы перед своим внезапным отъездом в ссылку проститься с Рошаной. Она желала, прежде чем он отправится в далекую страну на битву с арабским племенем, еще раз поговорить с ним и дать ему некоторые рекомендации для правителей Мекки и Медины, которые могли быть полезны ему.
Когда Сади получил приказ о ссылке, мысль о Реции сильно беспокоила его сначала, но теперь он отправлялся на поле битвы, воодушевленный мужеством, так как Гассан, оставшийся в Константинополе, обещал ему в его отсутствие приложить все усилия, чтобы отыскать след Реции и защитить ее.
В эту ночь он должен был вместе с Зорой-беем оставить столицу и отправиться в далекую Аравию, где вблизи берега Красного моря, между Меккой и Мединой, лежит Бедр, цель их путешествия. Они должны были вместе с военным кораблем, везущим отряд солдат и несколько пушек, ехать до Дамиетты на берегу Египта. Отсюда начинался дальнейший поход в Медину мимо Суэца, через пустыню Эль-Тей, мимо Акабы.
Страшен был этот поход, в который их посылала воля султана!
Смертный приговор был отменен, но эта ссылка в далекое место военных действий была не что иное, как отправление на смерть. Конечно, это изменение приговора было почетно, по опасности, ожидавшие обоих офицеров в далекой земле мятежников, едва допускали в них надежду когда-нибудь снова увидеть столицу на берегу Босфора! Кто был пощажен пулями лукавых и многочисленных врагов, тот становился жертвой чумы, очень часто свирепствующей в тех местах. Ни один полководец, ни один офицер из тех, кто до сих пор были посылаемы положить конец кровопролитным нападениям и грабежам того арабского племени, не вернулся обратно, все нашли там смерть, не победив и не усмирив мятежников.
Теперь Сади и Зора должны были стать предводителями войск султана. Так как число их значительно уменьшилось, а приверженцы и дикие орды Кровавой Невесты с каждым днем возрастали, сераскир (военный министр) приказал переправить туда несколько сотен башибузуков и четыре пушки, чтобы они под началом двух офицеров двинулись на неприятеля и поддержали находящийся в той далекой стране уже упавший духом гарнизон.
Задача, выпавшая двум молодым беям, несмотря на все опасности, имела в себе много заманчивого! Не только странность этой экспедиции, при которой им представлялся случай проявить мужество и энергию, но и борьба с опасностями, в которой так много людей уже пало, имели большую притягательную силу.
Сади уже мечтал о геройских подвигах и победах, Зора-бей, полный надежд, спешил навстречу битвам, хотя и для него, как и для Сади, высылка из Константинополя была чувствительна.
Мисс Сара Страдфорд еще находилась в турецкой столице, и так как она выбрала Зору среди всех, то между ней и молодым офицером установились скоро дружеские отношения. Она не только принимала преданность Зоры, но и давала заметить, что она была для нее приятна. Когда он перед отъездом пришел проститься с ней, мисс Страдфорд была в высшей степени изумлена этим внезапным событием.
-- Вы уезжаете так далеко? Вы отправляетесь на поле битвы и к тому же в далекую опасную страну? -- спросила она. -- Это печалит меня!
Зора сказал ей, что он вместе с Сади-беем отправляется туда по приказанию султана.
-- Нам предстоит отличиться, мисс Страдфорд.
-- А может быть, и не вернуться! Мы, люди, склонны верить тому, чего желаем, но большей частью случается иначе, -- отвечала прекрасная англичанка, -- и я от души жалею о разлуке с вами! Знаете ли вы, какую надежду питала я относительно вас?
-- Пожалуйста, доверьте ее мне!
-- Отчего не быть мне откровенной! Я надеюсь, что рано или поздно вы вступите в дипломатический корпус, -- говорила мисс Страдфорд, -- не думаю, чтобы вы серьезно рассчитывали остаться военным, по моему убеждению, вы, при ваших дарованиях, вашем отличном образовании и светском такте, рождены скорей для отношений с политиками и с женщинами, чем с пушками и эскадронами! Я надеюсь, почему, не знаю сама, скоро увидеть вас в салонах дипломатов!
-- Эта жизнь и этот круг были бы для меня довольно заманчивыми, мисс Страдфорд, тем более что там я имел бы случай постоянно видеться с вами, -- отвечал Зора-бей. -- Благодарю вас за это доказательство вашего участия, я возьму его, как сладкое воспоминание, с собой в дорогу, и если мне удастся победоносно вернуться сюда, я надеюсь тогда снова увидеть вас!
-- Здесь, в Константинополе, это не удастся, -- сказала мисс Страдфорд с улыбкой, -- но в Англии, быть может, мы когда-нибудь и встретимся.
Зора обещал не успокаиваться до тех пор, пока вновь не увидит ее, и с этим они расстались.
Сади в это время последовал приглашению принцессы, которая приняла его в дорогом бархатном платье персикового цвета. Прекрасная фигура Рошаны и округлость ее форм вырисовывались более, чем когда-либо, в этой роскошной, истинно царской одежде. Лицо ее, как обычно, до самых глаз было закрыто вытканным золотом покрывалом. Но широкие рукава, плотно облегавший ее стан корсаж с роскошными кружевами, вырезной лиф платья -- все подчеркивало ее изящную шею, плечи и руки.
Весь костюм был сделан с французской изысканностью. Принцесса выписала из Парижа не только платье, но и горничную, и ей, в основном, была обязана этим умением одеваться, так резко выставлявшим напоказ ее красоту.
Принцесса Рошана приняла Сади в летнем салоне своего дворца, возле которого находились оранжереи. Этот всегда тенистый, прохладный салон, наподобие беседки или садового павильона, с трех сторон был окружен вековыми деревьями и далеко выдавался из дворца в сад.
Он был устроен с чрезвычайной роскошью. Кругом зеркальные стены отражали тысячи огоньков маленькой прелестной люстры, и ковры, покрывавшие пол, были дорогой работы. Стулья и подушки, гардины и портьеры были дорогими и изящными. Мраморные колонны около входа поддерживали большие вазы, из которых свешивались цветущие, вьющиеся растения, а на столах стояли часы и разные дорогие безделушки. У прохода к оранжерее, в которой через открытые большие окна можно было любоваться восхитительной лунной ночью, расстилавшейся в саду, росли тропические растения, широкие листья и темно-красные цветы которых придавали покою южный характер.
В отдаленном покое помещался хор музыкантов, цыган и греков, разнообразные инструменты которых производили чудное сочетание звуков, чуждое для нашего уха и едва слышно доходившее до летнего салона принцессы.
Рошана любила мечтать, лежа на подушке, волнуемая этими нежными звуками.
-- Ты отправляешься на битву, -- говорила она Сади, увлеченному восхитительным видом салона и его хозяйкой, -- высшее желание твое исполнено -- ты находишь, наконец, случай отыскать славу! Но береги свою жизнь, Сади, чтобы получить ее при своем возвращении.
-- Я иду победить или умереть, принцесса!
-- Знаешь ли ты своих врагов и их могущество? Знаешь ли ты союзников, которых дала им природа? Знаешь ли ты самум пустыни, черную смерть и местные опасности Бедра? Ты идешь навстречу ужасам, Сади, и я боюсь за твою жизнь, но да поможет тебе твое мужество! Ты имеешь могущественную противницу в далекой стране. Знаешь ли ты Кровавую Невесту? Слышал ли ты что-нибудь о ней?
-- Я слышал только то, что она дочь эмира племени Бени-Кавасов, светлейшая принцесса!
-- Кровавой Невесте едва только исполнилось шестнадцать лет, но берегись ее, Сади! Она смертельно ненавидит каждого турка, каждого солдата падишаха и до тех пор не успокоится, пока не увидит его плавающим в собственной крови, -- продолжала принцесса, а Сади жадно прислушивался к ее словам.
-- Солия, так зовут Кровавую Невесту, увлечена неутолимой жаждой мести! Некоторое время тому назад она была обещана в жены одному юноше из бедуинского племени Эц-Цайядин, известному своей редкой храбростью и умом. Не довольствуясь кровавыми лаврами, приобретенными на охоте за тиграми и пантерами, он вздумал получить их на поле битвы, как раз перед торжественными проводами обещанной ему невесты. Поэтому он напал с горсткой своих приверженцев и друзей на небольшой отряд турецких солдат, бывших в разъездах по стране в Бедре.
В одной из этих битв бедуин был ранен, попал в руки солдат и был казнен по приказу правителя Медины. Все просьбы за него были тщетны. Хитростью только удалось невесте достать отрубленную голову своего жениха. У головы этой и поклялась она страшно отомстить солдатам султана за преждевременную смерть своего возлюбленного. По совету отца, тронутого слезами дочери и ее клятвой мести, все племя Бени Кавасов восстало против владычества падишаха и приготовилось к бою.
Подобно Орлеанской деве, идет теперь Солия в битву, в которой она, вооруженная как мужчина, принимает большое участие. Целое племя доверило ей свои знамена, и ходит слух, будто она со знаменем впереди всех бросается на неприятельские отряды и мужественно сражается наряду с отцом и братьями, чтобы отомстить за смерть своего жениха. Вот какова Кровавая Невеста, Сади, -- заключила свой рассказ принцесса. -- Ты идешь против нее и ее преданных войск, у которых перед тобой большое преимущество: они знают свою гористую, бесплодную страну и везде имеют убежища, откуда могут нападать и стрелять по тебе и твоим солдатам!
-- Стоит ли идти против девушки! -- сказал Сади с презрительной улыбкой. -- Мне было бы приятнее, если бы во главе моих врагов в той далекой стране стоял паша, полководец!
-- За ней стоит сила, которую ты так же мало должен презирать, как и ее, Сади! Не из одного только племени эмира, ее отца, состоит ее войско, мне докладывают, что и родственные племена, ободренные успехами Кровавой Невесты, соединились с ним и что общие силы их составляют много тысяч воинов! Это значительная сила, Сади, много ли солдат намерен ты им противопоставить?
-- Это решено будет только на месте, но не думай, принцесса, что я боюсь с несколькими сотнями башибузуков выступить против арабов! Чем больше опасность, тем славнее победа!
-- Это твои слова! Я знаю твое мужество и потому говорю, если только возможно кому-нибудь победить и усмирить далекое племя, то это сделаешь ты! Я буду сопровождать тебя в твоем походе, Сади! Мои мысли и желания будут следовать за тобой всюду: при переезде через море, в походе через пустыню и на поле битвы! Да защитит тебя Аллах! Если ты вернешься победителем, в триумфе недостатка не будет! Изгнанником уезжаешь ты, славным победителем вернешься назад! Я сама тогда подам тебе венец героя и прикажу возложить на твою голову бунчук паши, и пусть толпа, исполненная восторга и удивления, созерцает вернувшегося победителя.
-- Какие божественно прекрасные образы рисуешь ты перед моими глазами, принцесса!
-- Да, ты должен возвыситься до паши! Я еще раньше говорила тебе, что славное будущее ждет тебя!
-- Чудесны, возвышенны и прекрасны твои слова, принцесса! Да, я должен достигнуть этой божественной цели или умереть!
-- Ты будешь жив, ты победишь, Сади, пусть мои слова и желания сопровождают тебя и везде стоят перед твоими глазами. Ты прав, божественна самим добытая слава, -- говорила принцесса, между тем как исполненный смелых надежд и восторга Сади, как бы в блаженном сновидении, преклонил колена и простер к ней руки, -- и тебя манит высшая цель, самим добытые лавры!
-- Ничто так не велико и не возвышенно, как результат собственной силы!
-- Так тому и быть, уезжай и вернись победителем!
-- Благодарю тебя за твои слова, принцесса, ты возвысила мою душу! -- воскликнул Сади, упоенный восторгом. -- Ты не увидишь меня иначе, как окруженного славой, я решил победить или умереть! Ты вручила мне рекомендательные письма к правителям, ты дала мне доказательства своей благосклонности и милости, но самое прекрасное, что ты даешь мне в дорогу в дальнюю страну мятежников, -- это божественная картина, которой ты очаровала мои взоры! Благословляю тебя за это! Благодарю тебя и беру с собой твои слова, как могущественный талисман.
Сади порывисто прижал к своим пламенным устам протянутую ему руку принцессы, склонившейся к нему. Казалось, он хотел сжать ее в своих объятиях, и в страстном порыве простер руки к той, которая указала ему заманчивые чудеса сияющего славой и почестями будущего.
В эту минуту упоенному восторгом Сади показалось, будто позади него прозвучал тихий крик, он узнал голос, и голос этот заставил его вздрогнуть.
-- Сади! -- раздалось у его уха, и этот скорбный возглас глубоко потряс его душу.
Это был голос Реции, или чувства обманывали его?
-- Сади! -- слышалось ему, и это звучало как безнадежный крик разбитого сердца.
Он вскочил, взгляды его блуждали по салону и соседней с ним оранжерее, но Реции нигде не было.
Волнуемый разными чувствами, поспешил он из дворца принцессы.
Реция упала в обморок при виде зрелища, которое указал ей грек, заставив ее бросить взгляд на Сади и Рошану.
Это была ужасная ночь для несчастной. Невольно вырвался из ее трепетных уст крик, который услышал Сади.
Затем она лишилась чувств.