Выйдя из дома военного министра, Гассан тотчас поехал во дворец великого визиря.
Сади-паша еще работал со своими секретарями. Узнав о приезде друга, он поспешил ему навстречу.
-- Я хочу переговорить с тобой наедине, -- сказал ему в сильном волнении Гассан.
-- Что с тобой? Отчего ты так взволнован? -- спросил Сади.
-- Нас никто здесь не может услышать? -- продолжал Гассан.
-- Нет! Ты можешь говорить обо всем.
-- Я был у Гуссейна-Авни-паши.
-- Ты возил ему орден?
-- Да, и я нашел в его доме странное собрание! Знаешь ли ты о совете министров, который сейчас проходит?
-- Нет, Гассан, но успокойся, же. друг мой!
-- Знаешь ли ты, что на этом совете присутствует бывший Шейх-уль-Ислам?
-- Кто?
-- Мансур-эфенди!
Сади вздрогнул.
-- Как! -- вскричал он удивленно. -- Мансур в доме Гуссейна-Авни-паши?
-- С каких это пор на советах министров присутствует комендант Стамбула?
-- Редиф-паша?
-- Да, и он был там! Выслушай мой совет, Сади, и последуй ему, иначе все погибло! Будет поздно, если мы пропустим эти часы! Надо принять решительные меры. Еще можно все поправить! Ты должен приказать арестовать всех, кто теперь находится в доме Гуссейна-паши!
-- Что за мысль, дорогой мой друг!
-- Поверь мне, Сади, теперь решается все! В доме военного министра замышляется что-то ужасное, я прочитал это на лицах собравшихся там!
-- Остановись! Ты слишком легко поддаешься мрачным предчувствиям!
-- Все погибло, если ты не последуешь моему совету! -- продолжал настаивать Гассан и перечислил всех, бывших у Гуссейна.
-- Но что они могут замышлять?
-- Я уверен, что они подготавливают что-то ужасное! Твое свержение, может быть, или что-нибудь еще хуже! Но время еще не ушло! Ты можешь еще все поправить!
-- Арестовать первых сановников государства! Какой необдуманный поступок, Гассан! На каком основании я могу дать такое неслыханное приказание?
-- Ты велишь арестовать их за государственную измену, я уверен, что они замышляют, по меньшей мере, это!
-- Что за мысль, Гассан!
-- Завтра будет уже поздно! Ты колеблешься, ты смеешься, Сади! Умоляю тебя, последуй моему совету!
-- Гуссейн-паша слишком честен, слишком предан султану, чтобы в нем могла зародиться подобная мысль! Вспомни также о благодарности и дружбе со мной Халиля-паши!
-- Не верь этой дружбе и благодарности, Сади! Не рассчитывай на верность Гуссейна. Заклинаю тебя всем, что тебе дорого, только на этот раз послушайся моего совета. Вели отряду надежных солдат оцепить дом военного министра и арестовать всех, кто там находится. Я принимаю на себя ответственность перед султаном за этот поступок. Подумай только, что там Мансур! Одно присутствие этого человека доказывает, что готовится измена! Разве ты не знаешь его? Сжалься над собой, Сади.
-- Довольно, друг мой! -- прервал Сади со спокойной улыбкой. -- Ты заблуждаешься. Твоя подозрительность заводит тебя слишком далеко! Как могут все министры составить заговор против меня и султана? Выслушай меня спокойно! Очень может быть, что министры недовольны моими планами, но тогда их вражда направлена только против меня одного, а я их не боюсь.
-- Нет, они замышляют не только против тебя, но против всех существующих порядков. И ты можешь еще предотвратить опасность.
-- Это невозможно, Гассан! Что сказали бы о подобном поступке? Да и, кроме того, я не верю в измену. Ты знаешь, что Мехмед-Рушди-паша при каждом удобном случае доказывает мне свою преданность.
-- Тем более опасайся его.
-- Ты знаешь также, что Халиль-паша обязан одному мне своим возвышением. Он известил бы меня, если бы заговор против меня на самом деле существовал.
-- Не доверяй ему, Сади! Последние дни мая будут богаты событиями. 31 мая день рождения Лейлы, дочери Гуссейна, и слуги мои говорили мне, что в этот день в доме Гусейна будет большой праздник.
-- Что же ты в этом усматриваешь, друг мой? К чему все эти мрачные мысли? Позволь мне идти моим путем, прямым путем, который всегда ведет к цели, несмотря ни на что.
-- Пусть же тогда погибнет все благодаря твоей беспечности, -- сказал мрачно Гассан. -- Вместе с тобой я мог бы еще предотвратить опасность, но один я не в силах этого сделать. Ты спокойно работаешь над своими планами, а враги уже подкапываются под тебя. Даже султан, хотя он по-прежнему ценит тебя, с тех пор, как ты покинул принцессу, относится к тебе по-другому. Поверь мне, что слова клеветников легко проникнут в его душу.
-- Я исполняю свой долг и только стремлюсь доставить спокойствие стране. Этого довольно.
-- Как знаешь, Сади! Да защитит тебя Аллах! Люди уже не смогут этого сделать! -- вскричал Гассан и поспешно удалился из дворца.
Сади с состраданием смотрел вслед уходящему другу. Он жалел Гассана, которому повсюду мерещились мрачные тучи и опасность.
Но буря уже собиралась над его головой, и его счастливая звезда закатывалась.
Между тем волнение в Константинополе еще больше усилилось и начинало принимать угрожающий характер. Фанатичные дервиши возбуждали религиозную ненависть черни и открыто проповедовали священную войну против неверных. А министр внутренних дел и полиции Рашид-паша и не думал принимать какие-либо меры для наведения порядка и спокойствия в городе, напротив, он даже втайне разжигал страсти черни.
Вечером того дня, когда происходило собрание министров в ломе военного министра, Рашид неожиданно явился в Беглербег и попросил аудиенции у султана, говоря, что хочет сообщить ему важные известия.
Он вошел к султану с таким озабоченным видом, что тот невольно заметил это и спросил его о причине его волнения.
-- Надо опасаться больших несчастий! -- отвечал мошенник. -- Волнение в народе принимает угрожающие размеры, и уже есть признаки, что следует опасаться открытого возмущения.
Ничто не могло испугать султана больше этого известия о тайной опасности.
-- Возмущения? -- спросил он. -- Чего же хочет народ?
-- Это и мне пришло в голову прежде всего, -- отвечал хитрый Рашид, -- и я попытался собрать сведения. Все донесения говорят одно и то же. Народ требует усмирения гяуров силой оружия, и его раздражают нововведения твоего великого визиря.
-- Народ не хочет перемен? -- спросил султан.
-- Нет, народ проклинает их, угрожает советникам вашего величества, -- продолжал Рашид-паша. -- Народ хочет видеть, как прольется кровь христиан.
-- Разве не довольно уже пролито крови! -- вскричал Абдул-Азис.
-- Народ боится, что великий визирь Сади-паша хочет уничтожить веру наших отцов и наши старые предания! Народ не доверяет первому министру вашего величества. Против него особенно сильно проявляется недовольство.
-- В казармах довольно войск, чтобы подавить возмущение черни, -- сказал мрачно султан. -- Но в нынешнее тяжелое время опасность удваивается. Я подумаю, что надо сделать. Благодарю тебя, Рашид-паша, за твое усердие и надеюсь, что ты и впредь будешь наблюдать за спокойствием и порядком в столице.
Эти слова означали конец аудиенции, и Рашид вышел, почтительно поклонившись своему повелителю. Радость наполняла его душу при мысли, что он успел сделать первый шаг к выполнению плана, составленного заговорщиками.
Доверие султана к Сади поколебалось. Но оказалось, что Рашид-паша явился во дворец не только для аудиенции у султана. У него была еще одна цель.
Вместо того, чтобы оставить дворец, он углубился в его переходы, направляясь к покоям самого султана.
Эта часть дворца, где находился также гарем, была в ведении особого визиря, которого можно было бы назвать гаремным министром.
Этот визирь был во всех отношениях равен с прочими министрами, за исключением того, что он не присутствовал на заседаниях совета министров.
Рашид-паша велел одному из евнухов передать визирю, что он желает его видеть.
Евнух поспешил исполнить приказание паши, и не прошло и четверти часа, как визирь гарема вышел к ожидавшему его Рашиду.
-- Мансур-эфенди посылает тебе свое приветствие, -- сказал, сдерживая голос, Рашид-паша. -- Он поручил мне также передать тебе этот сверток, если возможно, без свидетелей. Что в нем, я не знаю, -- продолжал он, подавая визирю узкий и длинный сверток, который он вынул из кармана своего платья. -- Я приносил уже тебе однажды подобный сверток.
-- Я помню это и благодарю тебя, -- отвечал визирь, поспешно пряча таинственную посылку Мансура. -- Мудрый Мансур-эфенди сообщил тебе еще что-нибудь?
-- Он оказал следующие слова: "Это предназначено для этой ночи! Скажи так благородному паше". Больше он ничего не поручал мне.
-- Его желание будет исполнено! -- сказал визирь.
Этими словами закончился их разговор, никем не слышанный, но который должен был иметь важные последствия.
Немного спустя после отъезда Рашида-паши во дворец явился Гуссейн-Авни и также попросил аудиенции.
Он был тотчас принят, так как Абдул-Азис в это смутное время очень дорожил военным министром. Он доверял ему больше, чем остальным министрам, и всеми силами старался привязать его к себе; с этой целью он и наградил его важнейшим орденом государства.
Восстание росло с каждым днем, и положение Турции становилось все более и более опасным. Это имело громадное влияние на слабого султана. Известие о волнениях в столице еще больше усилило его страх.
Имей Абдул-Азис больше твердости и решительности, чтобы узнать причины беспорядков и неудовольствия в народе, он понял бы, что виной всему были высшие чиновники Порты. Он сумел бы тогда отличить своих врагов от тех, которые действительно были воодушевлены благородными стремлениями и искренне желали блага государству.
Тогда, может быть, ему удалось бы отклонить грозившую ему опасность.
Но он верил больше всего тем, которые только что составили заговор против него и его сына, чтобы лишить их трона и жизни.
-- Я хотел доказать тебе сегодня мое расположение, -- сказал султан своему неумолимому врагу, когда тот униженно склонился перед тем, кого замышлял погубить.
-- И я пришел, ваше величество, прежде всего для того, чтобы повергнуть к ногам вашим мою глубочайшую благодарность! -- отвечал Гуссейн.
-- Разве благодарность не дает тебе покоя, Гуссейн-паша, что ты так спешишь?
-- Я не беспокоил бы сегодня ваше величество, -- сказал военный министр, -- если бы на то не было важной причины. Приближающаяся опасность вынуждает меня возвысить предостерегающий голос, пока еще не поздно.
-- И ты? -- спросил в испуге султан. -- Что значат твои слова?
-- Я пришел, чтобы предостеречь ваше величество против смелых планов, которые преследует новый великий визирь, -- продолжал Гуссейн. -- Я не сомневаюсь, что Сади-паша делает это с добрыми намерениями, я сам слишком хорошо знаю его благородство. Но неопытность увлекла его на опасный путь. Народ и даже армия недовольны им. Нам нельзя будет рассчитывать на войско при приведении в исполнение планов Сади-паши.
-- Что ты говоришь? Войска отказываются повиноваться?
-- О, этого еще нет, ваше величество, но дух недовольства и сомнения овладел умами, и я вижу, что армия с недоверием смотрит на Сади-пашу.
Эти слова Гуссейна решили участь Сади. Султан даже не подумал проверить истину слов министра, он вполне поверил ему. Как предвидел Гассан, слова, направленные против его бывшего любимца, легко нашли доступ в душу султана. Он тотчас решил лишить Сади сана великого визиря, тем самым оказав огромную услугу споим врагам.
Между тем Гассан был так убежден в существовании заговора, что искал способ отвратить опасность без помощи Сади.
Какое-то предчувствие говорило ему, что последняя майская ночь будет богата событиями. Поэтому он решил опередить заговорщиков. Надо было спешить, так как конец мая был уже близок.
Решение Гассана было безумно смелым, так как после отказа Сади он остался один против всех важнейших сановников государства. Но Гассан был из числа тех людей, которые не отступают ни перед каким делом, если только оно кажется им справедливым и необходимым.