Для жительства свергнутому султану была назначена часть Чераганского дворца, самого удаленного от столицы.
Часть жен Абдула-Азиса и султанша Валиде также были отвезены туда второго июня.
Дворец находился на самом берегу Босфора, так что султан был перевезен туда по воде.
Выйдя из каика, он начал ходить взад и вперед по берегу. На замечание одного из сопровождавших его офицеров, что он лучше бы сделал, если бы пошел в назначенный ему дворец, султан отвечал приказанием оставить его одного.
Офицер, ставленник Гуссейна, отошел, как бы исполняя волю султана, но вместо того позвал другого офицера и, подойдя опять к чрезвычайно раздраженному султану, потребовал снова, чтобы тот шел во дворец.
В бешенстве султан, выхватив револьвер, стал угрожать им назойливым офицерам.
Тогда те решили оставить его в покое и ушли расставить повсюду часовых.
Это не поправилось султану, и он тотчас же отправился в предназначенный ему дворец. Тогда офицер, командовавший караулом, приказал отпять у султана саблю и револьвер, которыми тот был вооружен. Ненормальное состояние умственных способностей Абдула-Азиса оправдывало эту меру предосторожности. Оружие было отобрано и отослано в сераль.
С пятницы до вечера субботы у султана постоянно были припадки исступления и ярости, за которыми следовали упадок сил и полнейшее уныние и отчаяние.
Но в ночь с субботы на воскресенье солдаты, стоявшие на часах, все время слышали в саду дворца шум и дикие крики. Это Абдул-Азис кричал, требуя оружие и негодуя, что броненосцы спокойно стоят на якорях вместо того, чтобы стрелять в его врагов из всех своих орудий.
Эта печальная сцена долго продолжалась, так что офицер, командовавший караулом, послал об этом донесение министрам.
Это как нельзя больше благоприятствовало планам заговорщиков, давая нм возможность неоспоримо доказать расстройство умственных способностей свергнутого султана.
Немедленно по получении донесения караульного офицера враги султана собрались на совет в развалинах Кадри.
Это были Мансур-эфенди, Гамид-кади и министры Гуссейн и Рашид. Мидхат и Халиль не хотели больше подчиняться бывшему Шейху-уль-Исламу и способствовать успеху его планов.
-- Я созвал вас, чтобы обсудить, что нужно теперь предпринять, -- сказал Мансур, обращаясь к собравшимся. -- Вам уже известно донесение караульного офицера. Нам надо обдумать, какие меры следует принять. Я боюсь вмешательства Европы!
-- Существует еще большая опасность, которая угрожает нам со стороны приверженцев бывшего султана, пока султан жив, -- прибавил Гамид-кади. -- Мы не должны упускать это из виду! Его приверженцы могут тайно сговориться и устроить государственный переворот.
-- Хуже всего то, что пока жив старый султан, новый должен постоянно беспокоиться за свою безопасность, -- заметил Рашид-паша.
-- К чему так много разговоров о том, что вполне в наших руках! -- вскричал Гуссейн. -- Если, по нашему мнению, жизнь Абдула-Азиса опасна для нас, то она должна прекратиться.
-- Я согласен с тобой, благородный паша! -- сказал Мансур. -- Она должна прекратиться.
-- Но позвольте мне заметить, друзья мои, -- вмешался Рашид, -- что внезапная смерть Абдула-Азиса может возбудить подозрения не только в народе, но и в иностранных государствах. Ее сочтут насильственной.
-- Этого не будет, если бывший султан сам лишит себя жизни в припадке умопомешательства, -- возразил с хитрой улыбкой Мансур.
-- На это у него не хватит мужества!
-- Но пойми, друг мой, -- сказал Гуссейн, -- что вовсе не нужно, чтобы Абдул-Азис сам лишил себя жизни. Нужно только, чтобы это так казалось.
-- О, теперь я понимаю слова моего мудрого друга Мансура-эфенди, -- сказал с легким поклоном Рашид-паша. -- Если это будет так хорошо исполнено, как умно задумано, тогда важнейший вопрос, занимающий нас, можно считать решенным.
-- Когда мудрый Мансур-эфенди предлагает какой-нибудь план, он обыкновенно знает уже и средства к его исполнению! -- заметил Гуссейн. -- Мы согласны с тобой! Расскажи же нам теперь об этих средствах.
-- Смерть Абдула-Азиса необходима! -- отвечал Мансур. -- Для него самого она будет избавлением от постоянных мучений и страха, для нас же -- это необходимая мера предосторожности. Но также необходимо, чтобы его смерть казалась всем самоубийством. Случай помог мне найти человека, который умеет лишать жизни так, что самое внимательное расследование не откроет следов насильственной смерти.
-- Что же это, яд? -- спросили все присутствующие разом.
-- Нет, это совсем особое средство. При нем нечего опасаться даже вскрытия, тогда как почти всякий яд может быть легко обнаружен в трупе, -- продолжал Мансур. -- Этот человек -- солдат, негр по имени Тимбо.
-- Солдат? -- спросил Гуссейн.
-- Да, господин военный министр, солдат одного из вновь сформированных полков. С помощью какого-то доктора, знакомого ему, он берется умертвить султана, так что даже доктора признают смерть его за самоубийство.
-- Но как же они это устроят? -- спросил Гуссейн.
-- Будет сделано так, как будто бы Абдул-Азис лишил себя жизни каким-нибудь оружием, которое найдут у него в руках, -- отвечал Мансур.
-- Что же, можно использовать этого солдата, -- заметил Рашид, -- но что мы с ним сделаем, когда он кончит свое дело?
-- Они оба получат награду и будут отправлены в Аравию, -- сказал Гуссейн. -- Я берусь наблюдать за ними.
-- Лучше всего будет, если они оба найдут смерть по дороге в Аравию, -- заметил Мансур таким спокойным тоном, как будто бы дело шло о самой ничтожной и простой вещи на свете.
-- Согласен! -- сказал Гуссейн. -- Где же тот солдат, о котором ты говоришь, мой мудрый Мансур-эфенди?
Мансур потянул за шнурок колокольчика. Вошел один из дервишей.
-- Что, они оба тут? -- спросил Мансур.
-- Нет, мудрый Баба-Мансур, -- отвечал дервиш, -- здесь только один из них.
-- Кто же?
-- Солдат, негр Тимбо.
-- Пусть он войдет!
Дервиш вышел, и через несколько минут в зал совещания сошел, униженно кланяясь, извиваясь как угорь, Тимбо и бросился на колени перед Мансуром.
-- Где же твой товарищ, шарлатан? -- спросил Мансур, в то время как Рашид и Гуссейн внимательно рассматривали солдата. Гамид, казалось, уже знал его.
Негр вопросительно взглянул на Мансура, очевидно, не понимая, что тот ему сказал.
-- Я говорю, где доктор, которого ты хотел взять в помощники? -- повторил тот.
-- А, да, доктор! Доктор не пришел! Его не надо. Тимбо может все за него сделать!
-- Но мы должны видеть и знать, кто он такой, -- продолжал Мансур. -- Как его зовут?
-- О, он придет сюда! Когда ему прийти? -- вскричал негр. -- Тимбо отвечает за него. Он благоразумен и молчалив, как могила. Прикажи мне, и я сделаю все! Я буду смотреть за доктором.
-- Этого довольно! -- сказал нетерпеливый Гуссейн-паша, обращаясь к Мансуру и Рашиду.
-- И ты обещаешь нам лишить жизни свергнутого султана в его покоях без шума, осторожно? -- спросил Рашид.
Негр утвердительно кивнул головой.
-- Да, без шума! -- сказал он.
-- И никто не догадается, что он умер насильственной смертью?
-- Никто! Доктор и я, мы все отлично устроим! Ни красного следа на шее, ни малейшей раны, ни яду -- ничего.
-- Надо сделать так, чтобы даже доктора подумали, что султан сам лишил себя жизни! -- приказал Гуссейн-паша.
-- Все будет сделано, как ты приказываешь, великий паша.
-- По окончании вашего дела вы получите пятнадцать тысяч пиастров{Тысяча рублей.} и должны будете тотчас же отправиться в Аравию, -- продолжал Гуссейн-паша.
-- И это приказание будет исполнено, великий паша.
-- Ступай теперь в свой полк. Завтра утром ты будешь назначен в караул к бывшему султану. Тогда тебе можно будет привести к нему доктора, и вам будет удобно сделать ваше дело, -- продолжал Гуссейн.
Негр униженно поклонился каждому из присутствующих и поспешно вышел.
Вне развалин ожидал его товарищ, называвший себя доктором.
Это был не кто иной, как грек Лаццаро.
Он был одет, как все греческие и турецкие доктора, в широкий и длинный зеленый халат. На голове у пего был намотан платок, висящие концы которого скрывали часть лица.
-- Ну что, сделано? -- спросил он Тимбо, когда тот вернулся из развалин. Негр кивнул головой.
-- Сделано! -- сказал он. -- Завтра утром за работу! Я буду в карауле во дворце и проведу тебя в комнаты султана.
-- А что мы за это получим?
-- Пятнадцать тысяч пиастров.
-- Собачья плата за такую работу! -- заметил грек. -- Ты мог бы потребовать больше. Не каждый день убивают султанов. Я, право, в убытке, а ты как? Ведь я должен устроить, чтобы султан лишился сознания, иначе ничего не выйдет.
-- Мы поделимся! Ты возьмешь половину -- Тимбо возьмет половину.
-- Идет! Я приду завтра рано утром в Чераган, и ты проведешь меня к султану.
Сообщники расстались. Негр-солдат отправился в свой полк, и еще ночыо восемь человек, в числе которых был и он, получили приказание идти в караул в Чераганский дворец, где жил свергнутый султан. Тимбо был поставлен у дверей комнаты, в которой спал Абдул-Азис.
Утомленный и разбитый страшным волнением, несчастный султан к утру уснул, но ненадолго, не прошло и двух часов, как он уже проснулся. И во сне не нашел он покоя. Ему все грезились убийцы, подосланные его врагами.
Поднявшись и совершив положенные по религии омовения, он перешел в соседнюю комнату и потребовал ножницы и зеркало.
Требуемые предметы были ему принесены, и он начал подстригать себе волосы и бороду, как он обыкновенно делал каждое утро.
В эту минуту в комнату, где он находился, вошел Тимбо и за ним Лаццаро, одетый по-прежнему турецким доктором.
Султан с удивлением взглянул на вошедших незнакомых ему людей и положил около себя зеркало и ножницы, бывшие у него в руках...
-- Доктор! -- сказал с почтительным поклоном Тимбо, указывая на Лаццаро.
-- Кто ты? Что тебе от меня надо? Я тебя не знаю! -- отвечал султан.
-- Я пришел освидетельствовать состояние здоровья вашего величества! -- сказал грек, подходя к Абдулу-Азису.
Несчастный подумал, что это настоящий доктор, посланный султаншей Валиде, и машинально протянул руку, чтобы тот мог пощупать пульс.
В ту же минуту Лаццаро поднес к лицу султана белый шелковый платок, который был пропитан какой-то одуряющей жидкостью. Султан лишился сознания.
Началось преступное дело.
Солдат-негр вынул из своего платья крепкую, длинную иглу и воткнул ее в затылок султана так, что конец ее проник в мозг. Сон несчастного обратился в смерть, только легкое вздрагивание обозначило этот переход.
Тимбо осторожно вытащил иглу из ранки и вытер выступившую каплю крови.
Бывший повелитель Турции не принадлежал больше к числу живущих. Оставалось только придать его смерти подобие самоубийства.
Лаццаро схватил лежавшие около убитого ножницы и проткнул ими вены на обеих руках: кровь хлынула потоком. Тогда грек вложил ножницы в руку султана, чтобы казалось, будто тот сам нанес себе раны. Затем он вышел из комнаты вместе с Тимбо так спокойно, как будто бы ничего не случилось.
Спустя несколько минут слуги вошли в комнату, где лежал султан, и отступили в ужасе, увидев его в луже крови. Тотчас послали за доктором, но было уже поздно. Доктора могли только констатировать смерть Абдула-Азиса, которая, по их мнению, произошла от слишком большой потери крови.
План Гуссейна и Мансура удался блестяще. Европейские доктора, призванные для освидетельствования, в свою очередь сказали то же самое, и только двое убийц могли назвать истинную причину смерти несчастного султана.
Они были опасны своим знанием тем, кто подкупил их, и поэтому их смерть также была решена. Но близок был час возмездия для врагов султана.
Земная кара уже готова была обрушиться на их преступные головы!