Отъ Елизаветы Сергѣевны Скупаловой къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.
Уѣздный городъ ***.......
Возможно ли? вѣрить ли мнѣ глазамъ своимъ? Такъ ты въ Россіи; ты уже не въ-толь дальнемъ отъ меня разстояніи; каждую недѣлю буду я получать письма твои, каждую недѣлю могу увѣдомлять тебя о томъ, что происходить будетъ со мною! Давно нечувствовала я себя столь обрадованною, какъ при полученіи письма твоего! Ахъ, другъ мой! я лишалась уже надежды скоро увидѣться съ тобою; но теперь ты въ Петербургѣ: кто знаетъ, можетъ быть, обстоятельства дозволять мнѣ навѣстить тебя, или ты заѣдешь когда нибудь въ нашу сторону. Твой пріѣздъ освободилъ бы сердце мое отъ половины горестей снѣдавшихъ его.
Съ какимъ удовольствіемъ читала я, милый другъ, замѣчанія твои объ иностранцахъ. Нѣтъ, ты можешь жить цѣлые годы въ чужихъ краяхъ, цѣлые годы можешь быть окружена иностранцами, но никогда сердце твое не престанетъ принадлежатъ Россіи.
Описанье свойствъ Князя Галатова многимъ едва ли покажется правдоподобнымъ; такъ, милый другъ, онъ достоинъ тебя; онъ достоинъ въ награду за добродѣтели свои принять отъ тебя клятву въ вѣчной любви и вѣрности; такой мужъ, какъ онъ, приноситъ женѣ своей увѣренность въ непремѣнномъ, истинномъ счастіи.
Омрачать ли мнѣ теперь радость твою повѣствованіемъ о горестяхъ моихъ?-- Нѣтъ, другъ мой, оставимъ это; моя участь не перемѣнилась; она все та же, какъ и прежде. Обратимся къ пріятнѣйшему предмету, поговоримъ о любезномъ семействѣ Храбриныхъ, внушающемъ во всѣхъ истинное, невольное почтеніе...
О старомъ Храбринѣ и говорить нечего; я мню видѣть древняго Стоическаго Философа воскресшаго въ вѣкъ нашъ, дабы преподавать людямъ, словами и примѣромъ, уроки терпѣнія и добродѣтели, уроки точнѣйшаго пополненія священнѣйшихъ обязанностей.-- Чтожь касается до Елены Дмитріевны -- ахъ, другъ мой! какая это женщина! Кажется, я не смѣла бы взглянуть на нее, еслибъ могла упрекнуть себя въ какомъ нибудь неприличномъ поступкѣ!-- А дочери, дочери ихъ, что это за ангелы! Необычайная красота; любезность, всѣ нужныя для женщины свѣдѣнія, ипритомъ скромность; придающая еще болѣе цѣны рѣдкимъ ихъ- достоинствамъ! Я ихъ безъ памяти люблю; не льзя вообразить, что это за сердца!
Какъ бы я была счастлива, еслибъ мужъ мои могъ заслужить, вниманіе этаго почтеннаго Храбрина! Но онъ убѣгаетъ его; присутствіе благороднаго человѣка не уже ли въ тягость для порочнаго? И это вынуждена я говорить о мужѣ моемъ!--
Что еще скажу тебѣ?-- Неуже ли. не могу я произнести, написать этаго имени безъ смятенія? Но мудрено ли?-- Человѣкъ изъявляющій во всѣхъ-поступкахъ, во всѣхъ словахъ живѣйшую къ женщинѣ страсть, не; поселитъ ли въ ней какого-то рода стыда, или даже какъ будто бы недовѣрчивости къ самой себѣ?-- Такъ милый другъ! Любосердовъ встрѣчается со мною почти ежедневно; любовь его ко мнѣ не есть уже тайна для меня! Онъ не признавался мнѣ въ ней, но сто разъ слова, выраженія чувствъ сердечныхъ готовы были сорваться съ языка его; онъ не хотѣлъ молчать -- я не согласилась слушать его! Сто разъ просила я мужа моего избѣгать короткости съ Любосердовымъ; но онъ смѣется, надо мною, и какъ будто-бы, на зло становится -- часъ отъ часу довѣрчивѣе къ нему. По этому и Любосердовъ необыкновенный? человѣкъ! ...... И такъ онъ не былъ никогда, а еще менѣе теперь, опасенъ для меня!
Прощай, милый другъ! Не досадуй, что я такъ скоро оканчиваю письмо; но мнѣ что-то опять стало грустно.
Елизавета С.